Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович (книги онлайн .txt) 📗
Прихожу в редакцию, встречаю в коридоре Владимира Андреевича Новоскольцева, главного редактора, и он напускается на меня для виду: «Где вы пропадаете? Берите машину, и — в «Аэрофлот», рейс завтра утром. Нам нечего печатать о футболе, а вы тут разгуливаете!»
Так я и покатил. В голове ни единой мысли ни о неведомой загранице, ни о чемпионате. Не смутило и то, что шведских крон не выдали, моя доля — у руководителя делегации, в Гётеборге, а туда надо добираться из Стокгольма поездом. Хорошо, что нашлись снисходительные люди в посольстве, выручили странного репортера с пустым карманом.
Что и говорить, особое, личное значение события сделало меня легкомысленным. Первые дни я пребывал в радужном настроении, рассматривал вблизи эту самую заграницу и в чемпионат включиться никак не мог. Помню, наибольшее впечатление на меня произвело левостороннее движение, принятое в Швеции, старался побыстрее приспособиться — москвич же, не провинциал, — но то и дело совался невпопад на переходах и с позором отступал.
Репортер не заявляется на стадион свеженький как огурчик, ни о чем не помышляя, чтобы только там нахвататься впечатлений и изложить их на бумаге. Нет, мы приходим с выношенными, обдуманными предположениями, больше того, мы жаждем, чтобы наша точка зрения восторжествовала. Читатель может этого и не заметить, но в том, что мы передаем со стадиона, обычно торчат уши внутренней борьбы, мы полемизируем сами с собой, сами себя убеждаем. Да и как иначе, если живешь жизнью футбола.
Я же на шведском чемпионате высадился в полном неведении, точнее сказать, в обольщении. Мне было легко думать, что у нашей команды дела пойдут прекрасно, недаром же она за два года до этого выиграла Олимпийский турнир в Мельбурне, побеждала в товарищеских встречах сборную ФРГ — чемпиона мира, сборную Венгрии — второго призера, сборные Швеции, Польши, Югославии, делала ничьи со сборными Англии, Франции. Не один я, а все тогда у нас переживали горделивое удовольствие от бодрого выхода на международную арену нашей сборной. Она только начинала, первый матч в рамках чемпионата мира был для нее всего-навсего тридцать третьим, все предыдущие мы знали назубок, и никаких тревог не испытывали. И никто — ни тренеры, ни игроки, ни журналисты, те, кто были постарше меня, — понятия не имел, с чем едят эти самые чемпионаты мира.
Все это вместе — и мое настроение, и мое неведение — привело к тому, что ничью с англичанами я принял как досадное недоразумение, тем более что в ворота нашей команды был назначен пенальти за нарушение, случившееся до линии штрафной площади. Такого рода судейские ошибки потом приходилось неоднократно видеть и в международных встречах, и на чемпионате страны — они всегда возмущают, они наглядны, особенно после появления телеповторов. Тогда и вовсе осталось ощущение как от небывалой нелепости.
Самомнение позволило мне не поехать в город Бурос на матч СССР — Австрия («наши выиграют, какой разговор») и остаться в Гётеборге на встречу Англия — Бразилия. На это мое решение повлиял
тренер-наблюдатель Константин Бесков, с которым мы поселились в одной комнате. Он успел посмотреть бразильцев с австрийцами и по секрету сказал мне, что чемпионами станут бразильцы: играть лучше, чем они, невозможно.
Матч этот закончился «по нулям», счет наиболее сложный для выводов, аргументы не явные, не подтвердившиеся — в таких случаях надо дать волю воображению, представить будущее обеих команд на основании их скрытых достоинств. Мне тогда это было не по силам, к матчу я отнесся сдержанно, хотя, разумеется, и разглядел, что у бразильцев два центральных защитника и два центральных нападающих. Но что из этого следует, не понял, всего лишь 0:0, все равно что ?:?.
Чемпионат для меня начался на «Уллеви» с матча СССР — Бразилия, того самого, когда на поле впервые вышли Пеле, Гарринча, Зито и бразильская сборная оказалась в том составе, в котором она мало того что стала чемпионом, еще и стала надолго недосягаемым образцом команды, составленной из одиннадцати звезд.
В апреле восемьдесят первого я был в Гётеборге на хоккейном чемпионате. Зал, где с шипением резали лед, сухо похрустывали клюшки, трещали борта, глухо сталкивались тела, находился в двух шагах от стадиона «Уллеви», заколдованного тишиной и ожиданием. Улицы были сухими, чистыми, полными солнца, попадались афиши, сообщавшие, что в ближайшее воскресенье по всей Швеции — открытие футбольного сезона. Я вздыхал, шагая на работу в зал мимо запертого стадиона. Искушение томило душу. И я улизнул от своих спецкоровских обязанностей. Не простил бы себе, не сделав этого.
Медленно шел вдоль высокой трибуны с ребрами скамеек, отыскивая те, где в пятьдесят восьмом располагалась ложа прессы. Ноги сами принесли, озираться и примериваться не пришлось. Сел там, где сидел без малого четверть века назад.
Память немедленно предложила Гарринчу. Вот здесь, на этой полосе, именуемой правым флангом, совсем рядом, под скамьями прессы, он мелькнул с одиннадцатым номером на спине. Крадучись приближался с мячом к защитнику Б. Кузнецову, тот пятился как загипнотизированный. Бразилец склонился влево, до самой травы, словно подстреленный, а когда защитник, поверив, сделал шаг в ту же сторону, неуловимо быстро выпрямился (недаром бразильцев зовут «кобрами»!) и справа пронесся к воротам. Штанга басом загудела, потрясенная ударом мяча. С этого эпизода начался тот знаменитый матч.
Наши проиграли 0:2, оба мяча забил центральный нападающий Вава, а состоявший с ним в связке 17- летний Пеле в день своего дебюта, как видно, еще не освоился (в моем блокноте он ни разу не упомянут). Свою головокружительную карьеру «короля» он начал в следующем матче, забив гол сборной Уэльса.
К поражению нашей команды я заранее не был готов, долго внутренне сопротивлялся, на что-то надеялся. Но ближе к концу почувствовал, что мое простодушное боление за своих не исчерпывает впечатлений, что тут какой-то невиданный футбол и его грешно прозевать. Помимо моего желания прорвалось восхищение игрой бразильцев, потеснившее горечь. Я уходил со стадиона в смятении. Знал, что некрасиво, нечестно отступаться от своей команды, но ничего не мог изобрести ей в утешение и оправдание: бразильцы покорили.
В автобус, в котором я должен был ехать вместе с футболистами, вошел, стараясь остаться незамеченным, уселся далеко сзади и дал обет молчания. Так всегда лучше держать себя репортеру после поражения, а в этот раз я боялся выдать свою раздвоенность, в которой еще не разобрался.
Когда мы тронулись, в автобусе вопреки обыкновению задвигались и заговорили, да оживленно, наперебой, едва ли не весело. Я прислушался и понял, что моя раздвоенность не преступна, что и мастера, как их ни огорчило поражение, покорены игрой бразильцев, игрой, с которой им сталкиваться не приходилось. Для меня услышать эту звонкую, добрую разноголосицу было огромным облегчением, мне тоже захотелось принять в ней участие, я заговорил с соседями, и они кивками и улыбками встретили мои восторженные восклицания.
Потом, когда в полуфинале французам и в финале шведам бразильцы забили по пять мячей, да еще с подчеркнутой легкостью, я оценил по достоинству проигрыш нашей команды. Это был тот проигрыш, когда за побежденных нисколько не неловко, когда их достоинство не пострадало. Оттого, наверное, наши мастера и позволили себе с легкой душой расхваливать бразильцев, что сами не сплоховали, заставили победителей помучиться.
После этого матча футбол вышел для меня из турнирных рамок и задал уйму вопросов. Ответить на них я не умел, но почувствовал, что обязан учиться отвечать.
Как спецкор на том чемпионате я отработал слабенько, по-школярски, писал кое-что и кое о чем. Критических отзывов в редакции после возвращения я не услышал и объясняю это тем, что тогда, в пору нашего первого приобщения к мировым чемпионатам, никто толком не знал, как их освещать. Если бы сейчас редакция получила корреспонденции подобные тем, которые я передавал из Швеции, меня бы уволили. Что ж, и мы, репортеры, проходим свою дорогу вместе с теми делами и теми людьми, о которых пишем. Как наш футбольный мир открывал для себя неведомое, так и наша пишущая братия брела на ощупь.
