Данте - Голенищев-Кутузов Илья Николаевич (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
Следует ли отдать предпочтение одному из трех языков романского юга? Данте не хочет решать этого вопроса и приступает к изучению народной италийской речи, показывая необычайные для своего времени осведомленность и наблюдательность. Он положил основу итальянской диалектологии и лингвистике новых языков.
Италия, замечает Данте, разделяется на две части грядой Апеннин: реки западной, правой стороны впадают в Тирренское море, левая, восточная обращена к Адриатике. Данте перечисляет итальянские провинции и государства, каждое из которых имеет свой диалект, сильно отличающийся от других. Но и внутри этих диалектов (а их в Италии не менее четырнадцати) есть различия, как, например, в Тоскане — между сьенским и аретинским, в Ломбардии — между феррарским и пьяченцким. Если бы захотели подсчитать основные, второстепенные и третьестепенные различия между наречиями Италии, то и «в этом крошечном закоулке мира, — полагает автор трактата, — пришлось бы дойти не то что до тысячи, но и до еще большего количества различий».
Затем Данте говорит с насмешкой о неправильности и грубости различных диалектов, приводя сатирические песенки, осмеивающие говоры Италии. Аквилейцы и истрийцы «изрыгают резким голосом свои фразы»; сардинцы, которые не являются италийцами, но к ним причислены, подражают латыни, «точно обезьяны людям». (Данте недостаточно ясно судил об изменении латинских форм в сардинских диалектах, которые казались ему нелепыми.) Апулийцы лопочут по-варварски и говорят «вообще непристойно». Данте осуждает и римлян и венецианцев.
Сицилийская народная речь претендует на преимущество перед другими, так как в Сицилии началась итальянская поэзия и многие ее мастера пели на языке придворном и возвышенном. Там, при дворе Фридриха II и Манфреда, которые презирали невежество и проявляли величие и прямодушие, начал было развиваться возвышенный литературный язык и все лучшее, написанное на народной речи, стало называться сицилийским. Однако эти похвалы нельзя распространить на все сицилийское наречие. Вспомнив о раздробленности Италии, заблудившейся «в лесе диалектов», Данте восклицает со свойственной ему страстностью:
«Рака, рака! О чем звенит теперь труба последнего Фредерика? О чем колокол второго Карла? О чем рога могущественных маркизов Иоанна и Аццо? О чем флейты других владык, кроме как „Сюда, палачи! сюда, лицемеры! сюда, корыстолюбцы!“?» Данте употребляет запрещенное евангелием от Матфея слово «рака», что значит — дурак, жалкий человек, чтобы показать крайнее свое негодование. «Последний Фредерик» — король Сицилии, а «второй Карл» — король Неаполя, маркизы Иоанн и Аццо — Джованни Монферратский и Аццо VIII д'Эсте, умерший в 1308 году. Так как маркиз Джованни Монферратский, скончавшийся в феврале 1305 года, здесь упомянут как живой, следует заключить, что первая книга «О народном красноречии» была написана до этой даты, по всей вероятности, еще в Вероне.
Переходя к тосканским диалектам, Данте осуждает Гвиттоне из Ареццо, развенчивая также и других местных поэтов, не исключая флорентийцев, впрочем, он добавляет: «Хотя все почти тосканцы и коснеют в своем гнусноязычии, мы знаем, что некоторые из них постигли высоту народной речи, а именно флорентийцы Гвидо, Лапо и еще один, да и Чино из Пистойи, которого мы не по недостойной причине вынуждены недостойно поставить сейчас за ними». Таким образом, Данте делает исключение для поэтов сладостного нового стиля во Флоренции. Заметим, что «еще один» — это сам Данте Алигьери! Если он ставит Чино после флорентийцев, то только потому, что Чино происходил из города Пистойи. Походя Данте отмечает некоторых поэтов, которые, принадлежа по рождению к несовершенной диалектальной среде, над нею возвысились и пишут на языке, близком к лучшим образцам сицилийского, а также к литературному наречию Болоньи и Флоренции, как, например, Альдебрандино из Падуи (бывший подеста Флоренции).
Где же скрывается совершенная итальянская речь? Чтобы найти ее, Данте прибегает к метафоре «пантера». В «Истории животных» Аристотеля, а также у Плиния Старшего в «Естественной истории» и, наконец, у Исидора Севильского и Брунетто Латини можно прочесть, что от пантеры исходит сильное благоухание, привлекающее охотников; охотники чувствуют близость пантеры, ее запах, разлитый кругом, но изловить ее не могут. Подобно пантере, совершенная италийская речь находится как бы всюду и нигде. Данте приводит мнение Аристотеля о том, что сущее определяется при помощи простейших категорий или предикатов, то есть первичных элементов, которые определяют реальность сущего, наблюдаемого в различных возможных его проявлениях. В эти определения, по учению средневековых аристотеликов, входят качество, количество, соотношение, действие, влияние, место, время, положение. В данном случае следует найти общие признаки (качества), по которым оцениваются достоинства людей. Присущий всем итальянцам народный италийский язык, как некая простейшая субстанция, существует всюду в Италии; это его качество проявляется во всех диалектах, но нигде полностью. Применение философского принципа «единого простейшего» к лингвистике принадлежит всецело Данте. Данте считает, что поскольку итальянцы поступают, как граждане, у них имеются законы, определяющие хорошего и дурного гражданина, имеются простейшие признаки обычаев, одежды, речи, по которым определяется, что они являются италийцами. Подобно этому, итальянский народный язык существует как некая простейшая народная субстанция всюду в Италии, но нигде полностью. Эта мысль Данте находится в прямой зависимости от «простейшего» аристотелевской философии. Данте ставит явления языка на один уровень с гражданскими законами и юридическими нормами (римского права) для утверждения внутреннего единства Италии. Он приходит к заключению, «что в Италии есть блистательная, осевая, придворная и правильная народная речь, составляющая собственность каждого и ни одного в отдельности италийского города, которой все городские речи италийцев измеряются, оцениваются и по которой равняются».
Данте рассматривает в последующих главах эпитеты, которые он применил для определения народной речи, то есть: блистательная, осевая, придворная и правильная. Он говорит: «Возвышенна она, несомненно, потому, что из стольких грубых италийских слов, из стольких запутанных оборотов речи, из стольких уродливых говоров, из стольких мужиковатых ударений она вышла, мы видим, такой отличной, такой распутанной, такой совершенной и такой изысканно-светской, какой являют ее Чино да Пистойя и его друг в своих канцонах». Из этой цитаты явствует, что Данте не отличался ложной скромностью и что в стихах поэтов сладостного нового стиля как раз и скрывалась «благоухающая пантера» древней легенды, то есть блистательный литературный итальянский язык. Эта речь является осевой, так как скопище городских говоров «поворачивается туда и сюда, следуя движению и остановке той, которая поистине является главой семьи. Разве не искореняет она день за днем „тернистые заросли итальянского леса“? И если в Италии нет двора, как в Германии или во Франции, продолжает Данте, то потенциально существует императорская курия, несмотря на то, что тело Италии расчленено. Та речь, которая принадлежит всей Италии, и есть народная итальянская речь. Ею пользовались в Италии мастера поэтических творений на народном языке на севере и на юге, на западе и на востоке Апеннинского полуострова.
«Благодатный светоч разума» проистекает, по мнению Данте, из римского права, единого в разобщенных провинциях и городах Италии, а также из внутреннего единства итальянского литературного языка, связанного с диалектами и стоящего над ними.
В начале второй книги Данте подчеркивает, что стихи являются образцом для прозаиков, а не наоборот. Наилучший язык присущ людям знающим и одаренным. Слова не должны расходиться с мыслью стихотворца. Три темы преобладают, по мнению Данте, в поэзии: воинская доблесть, любовный пыл и справедливость. Так, в провансальской поэзии Бертран де Борн воспел битвы и отвагу воинов, Арнальдо Даниэль — любовь, а Гераут де Борнейль — прямоту и справедливость. Если мы обратимся к поэзии итальянской, то приходим к выводу, продолжает автор трактата, что Чино да Пистойя воспевал любовь, а его друг (то есть Данте!) — справедливость. Что же касается ратных подвигов, то доселе их не прославил в стихах еще ни один итальянец. Все эти темы требуют для своего выражения возвышенной народной речи.
