Гамаюн. Жизнь Александра Блока. - Орлов Владимир Николаевич (читать книги полностью txt) 📗
Так началась интенсивная переписка, оставшаяся одним из самых выразительных документов русского символизма и освещающая ту мучительную «дружбу-вражду», которая в девятисотых годах сложилась между корреспондентами. «Крестный знак писем стал символом перекрещенности наших путей», – скажет потом Белый.
Письма полны признаний и заверений. Блок назвал статью Белого гениальной, откровением, которого он давно ждал (хотя и полемизировал со статьей по частным вопросам), и призывал его к жизненному подвигу: «На Вас вся надежда». Белый венчал Блока на царство в поэзии: «Вы точно рукоположены Лермонтовым, Фетом, Соловьевым, продолжаете их путь, освещаете, вскрываете их мысли… Скажу прямо – Ваша поэзия заслоняет от меня почти всю современную русскую поэзию».
С первых же писем возникла тема братства, духовного единения мечтателей, услыхавших «зов зари»: «Легче дышать. Веселей путь».
… Внезапно грянула беда: 16 января скончался Михаил Сергеевич Соловьев, – слабый и болезненный, он не перенес воспаления легких. Едва он закрыл глаза, как Ольга Михайловна вышла в соседнюю комнату – и застрелилась.
Соловьевых отпевали и похоронили вместе – все в том же Новодевичьем монастыре.
В жизни Блока это событие стало вехой: «Я потерял Соловьевых и приобрел Бугаева».
… Весна 1903 года выдалась на редкость ранняя и бурная. Мимо Гренадерских казарм по Большой Невке шел ледоход, под окнами чинили и снастили лодки, было много солнца и ветра, на душе стало легко и привольно.
Стихотворение написано 11 марта. Через неделю вышла в свет лиловая книжка «Нового пути» со стихами Блока. Цикл из десяти стихотворений открывало «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…», а замыкало – «Верю в Солнце Завета…». Заглавие цикла – «Из Посвящений».
В журнале взяли за правило – помещать при стихах хорошо выполненные иллюстрации – снимки с выдающихся произведений живописи, главным образом эпохи Возрождения. К молитвословным стихам Блока был подобран подходящий художественный антураж – три «Благовещения»: полотно Леонардо да Винчи из Уффици, фреска Беато Анжелико из флорентийского монастыря святого Марка и алтарный образ Нестерова из Владимирского собора в Киеве.
Дебют не прошел незамеченным. В. Буренин, присяжный критик черносотенного «Нового времени», обозвал стихи Блока сумбурными виршами, поражающими полным отсутствием смысла. Столь же энергично выругалась другая черносотенная газета, «Знамя»: «Стихотворения откуда-то выкопанного поэта Ал. Блока (хорошо еще, что хоть не Генриха Блока) – набор слов, оскорбительных и для здравого смысла и для печатного слова» (Генрих Блок – известный петербургский банкир.) Процитировав «Я к людям не выйду навстречу…» и «Царица смотрела заставки…», рецензент, напрягая остроумие, заметил, что это «новый путь в старую больницу для умалишенных».
Так приветствовала нового поэта «русская пресса».
На самого поэта грубая брань не произвела никакого впечатления. Он слишком верил в свою правду, чтобы принимать к сердцу подобные поношения. Так было и потом, всю его жизнь.
Любопытно, что, как вскоре выяснилось, стихи «косноязычного декадента» показались понятными и близкими самым разным людям, бесконечно далеким от современной литературной среды. В их числе были, например, старушка С.Г.Карелина, млевшая над Жуковским, и скромнейшие сельские поповны, с которыми дружил Андрей Белый, а некий заматерелый старовер, собиратель древних икон, высказался совсем неожиданно: «В России сейчас один настоящий поэт: это – Блок!»
Вскоре появился и сильно задержавшийся в печати студенческий «Литературно-художественный сборник» с тремя стихотворениями Блока, которые педант Никольский немного «исправил» (впрочем, с позволения автора), а вслед затем (в апреле) в Москве – третий альманах «Северные цветы», где был помещен другой большой цикл Блока (тоже десять пьес) под заглавием: «Стихи о Прекрасной Даме». Поэт вышел в мир.
СВАДЬБА
Весенняя дума не покидала его. «У меня все складывается странно радостно. Сплелось столько всего, что ни написать, ни рассказать кратко немыслимо. Но все это – цепкое, весеннее, пахучее, как ветки сирени после весенних ливней» (Александру Гиппиусу, 30 апреля 1903 года).
К тому времени вопрос о свадьбе был решен окончательно. Анна Ивановна Менделеева все сомневалась и уговаривала Дмитрия Ивановича отложить срок. Люба с ней ссорилась.
На второй день Пасхи она написала Блоку: «Милый, дорогой, не знаю, как и начать рассказывать. Папа, папа согласен на свадьбу летом! Он откладывал только, чтобы убедиться, прочно ли „все это“, „не поссоримся ли мы“. И хоть он еще не успел в этом убедиться, но раз мы свадьбы хотим так определенно, он позволяет».
Блок ответил: «Твой папа, как всегда, решил совершенно необыкновенно, по-своему, своеобычно и гениально».
На следующий день состоялся семейный совет: Александра Андреевна побывала у Менделеевых. Привезла сыну коротенькую записку Любы: «Они все сговорились и все согласны».
Пришли белые ночи. Блок почти ежедневно бывал в Палате, на Забалканском. Менделеев, чем-то обеспокоенный, бродил по большим комнатам. В последнее время он как-то сразу одряхлел и ослаб, плохо видел.
Здесь к месту будет сказать об отношении Менделеева к зятю. Дмитрий Иванович любил и понимал поэзию, в молодости сам пробовал писать стихи. Особенно почитал Тютчева, а у него превыше всего ставил «Silentium!». Лирику Блока воспринимал, конечно, туго, вернее – совсем не воспринимал, однако силу дарования чувствовал: «Сразу виден талант, но непонятно, что хочет сказать».
Иван Менделеев заверил, что отец относился к Блоку «с нежностью, понимая его дар, и брал часто под защиту от близоруких нападок „позитивистически“ настроенных авторитетов: „Об этом нельзя рассуждать так плоско. Есть углубленные области сознания, к которым следует относиться внимательно и осторожно. Иначе мы не поймем ничего!“»
А близоруких и злобных нападок на Блока в среде, окружавшей Менделеева, было предостаточно. Вот только один эпизод: некто, служивший в Палате Мер и Весов, громогласно жаловался и негодовал – дескать, всем, знающим Менделеева, «больно», что дочь такого замечательного человека выходит замуж за декадента, – «и добро бы он был Ж.Блок (фабрикант) или сын Ж.Блока, а то просто какой-то юродивый».
А между тем этот «юродивый» преклонялся перед гением великого ученого, видел в нем воплощение «воли» и «творчества». Сама личность Менделеева произвела на Блока впечатление неотразимое. «Студент (фамилию забыл) помешался на Дмитрии Ивановиче, – записал он в июле 1902 года. – Мне это понятно. Может быть, я сделал бы то же, если бы еще раньше не помешался на его дочери. Странная судьба. Кант до некоторой степени избежал гонений – благодаря своей кабинетности. Менделеев их не избежал…» А в мае 1903 года он написал невесте: «Твой папа вот какой: он давно все знает, что бывает на свете. Во все проник. Не укрывается от него ничего. Его знание самое полное. Оно происходит от гениальности, у простых людей такого не бывает… Ничего отдельного или отрывочного у него нет – все неразделимо».
