Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович (книги онлайн .txt) 📗
А тогда сложилась ситуация, которая как раз более всего огорчала Маслова. Сборная существовала сама по себе, поодаль от ведущих клубов. Игроки приходили в сборную из клубов — динамовских Киева, Тбилиси, Москвы, из «Спартака», ЦСКА, но там линия их игры была другой.
Разговоры в журналистском кругу о том, что было бы славно Маслову поработать в сборной, возникали и из-за его человеческой колоритности, и из-за достижений на клубном поприще, но более всего они были реакцией на недоумение: почему сборная стоит особняком от клубов, выглядит отстающей, старообразной? Мы не знали, как объяснить, но это повторялось трижды.
На чемпионате 1958 года, где наша команда играла по общепринятым образцам, система четырех защитников, предложенная бразильцами, явилась новостью в равной мере для всех.
Четырех лет оказалось недостаточно, чтобы наша сборная перешла на эту систему — в 1962 году она осталась верна «дубль-ве».
В 1966 году, освоив наконец систему четырех защитников, она повторяла расстановку бразильцев восьмилетней давности, а за это время лучшие команды продвинулись вперед.
И в 1970 году, даже если считать, что схематически игроки были расставлены согласно новым требованиям, схема не ожила, осталась схемой, не объединила, не слила воедино футболистов, чувствовался разрыв между защитой и нападением, которые порознь занимались своим делом.
Там, на «Ацтеке», был сыгран матч, который для меня до сих пор, хотя прошло много лет, остается в памяти катастрофой, неким Ватерлоо. Это матч с уругвайцами в четвертьфинале. Ни с того ни с сего в составе появились пять защитников. Сам по себе факт мог и не быть криминальным, если бы у команды было надежное взаимодействие. Но когда и без того игра сшита на живую нитку, прибавление еще одного защитника равнялось капитуляции, безверию, ставка делалась на оборонительную надежность.
Это еще можно было бы понять во встречах с командами Бразилии, Англии, ФРГ. Но с Уругваем? Заранее ясно, что команда не из инициативных, что она сама согласна сидеть в осаде, ловя случайные шансы. Да и психологически подоплека (она бывает у каждого матча) складывалась в пользу наших мастеров. Над уругвайцами не могла не нависать память о пяти встречах, предшествовавших этой, в которых советская сборная без промаха и без особых затруднений одерживала победы, в том числе на первенстве мира 1962 года и дважды в Монтевидео в окружении злотемпераментных трибун «Сентенарио». Мне дважды приходилось писать отчеты о матчах СССР—Уругвай, и это была нетрудная задача, игры принимали односторонний характер: уругвайцы понятия не имели, как с нашими играть на победу, во избежание худшего избирали нулевой вариант, но выхлопотать его им не удавалось.
Не стану искать другие слова. Вот что я продиктовал в «Советский спорт» из Мехико. Непосредственные впечатления вернее всего. Отчет был озаглавлен «Чужая игра».
«О том, как огорчителен проигрыш, ничего нового не скажешь, каждый, кто в ту ночь сидел у телевизора, пережил его сполна.
По опыту предыдущих встреч с уругвайцами было известно, что нашим необходимо широко меневрировать, применять длинные передачи, подольше держать мяч, потому что эта команда терпеть не может оставаться без мяча, в нетерпении совершает опрометчивые шаги. С уругвайцами нельзя ввязываться в игру мелкую, тогда ничего не добьешься, ибо обороняться на узких участках они привычны.
Первые минуты показали, что нашим футболистам известны эти общие соображения. Проходы по углам, прострелы вдоль ворот — все как надо. Вернейший голевой момент возник быстро. Еврюжихин обогнал защитника, послал мяч в центр на Хмельницкого, но тот, будучи метрах в восьми от ворот, засуетился и не подобрал мгновения, чтобы ударить. Примерно полчаса наши имели преимущество.
А потом случилось то, чего следовало опасаться. Игра приобрела уругвайский орнамент. Возле мяча стали возникать скопления игроков, игра дробилась на единоборства, пошла мелко, в обе стороны много штрафных. Уругвайцы в таких случаях не церемонятся, фолы их не смущают. В эпизодах они получше, благодаря ловкому обращению с мячом. В общем, они в своей стихии: мяч чаще у них — за ними и середина поля.
Правда, наша защита не оставляет им шансов для атак. Как и в предыдущих матчах, отлично играл Шестернев. И все же заметно, что оборонные линии нашей команды выполняли лишь одну, разрушительную, часть задачи. Каждый, кроме «свободного» Шестернева, был привязан к кому-то из противников и не помышлял о помощи нападающим. Да и наши крайние нападающие чересчур буквально заботились о предотвращении рывков защитников, уругвайцев, на что истратили уйму сил, больше, чем на организацию атак.
Словом, наша сборная начала играть, применяясь к противнику, никак себя в ответ не проявляя. К добру это не ведет. Матч принял закрытый характер, когда можно только ждать, что подвернется счастливый случай в образе какой-либо оплошности. Встреча шла к ничьей и совсем немного оставалось до той минуты, когда будет брошен жребий. Обе стороны, изнемогающие от двухчасовой борьбы, были, по-моему, согласны довериться слепой судьбе...»
Потом, как об этом многократно рассказывалось в футбольной литературе, на 116-й минуте уругваец Эспарраго забил мяч в наши ворота с передачи Кубиллы, по сути дела в незащищенные ворота. А незащищенные потому, что наши защитники и вратарь Кавазашвили подняли руки, показывая, что мяч, с которым колдовал Кубилла, пересек линию. Ни судья в поле, ни его помощник сигнала не подали. Наивная вольность наших игроков была жестоко наказана.
И вывод:
«Каждый матч мы обязаны оценивать в целом. Наша сборная провела его неорганизованно, без ясного плана, хуже, чем могла, если судить по предыдущим играм. Неудача тем более досадна, что уругвайцы не оставили впечатления. Легко было представить, как при иной, не чужой, а своей игре наши могли их переиграть».
С тех пор минуло много времени. Тогда невозможно было предвидеть, что последует за этим матчем, было только чувство стыда. И до этого на трех чемпионатах мира наша сборная терпела поражения, но никогда — без боя, никогда — безвольно, никогда — отказавшись от активной борьбы. Пусть не ходила она в фаворитах, но с ней считались, ее побаивались, за счастье считали у нее выиграть. И на тебе, она или не она?
И ведь игроки в ней состояли крепкие. Смотрите: Кавазашвили, Афонин, Шестернев, Капличный, Дзодзуашвили, Хурцилава, Мунтян, Асатиани, Еврюжихин, Бышовец, Хмельницкий, на замену выходили Логофет и Киселев.
Я назвал их не для того, чтобы сказать — вот виновники. Нисколько не сомневаюсь, что каждый из них мечтал о победе, старался как мог и тяжко переживал проигрыш. Не удивлюсь, если и по сей день все они не забыли тот матч. Но они играли не так, как хотели, они были потерянные, разобщенные, не было командной идеи, которая объединяла бы, вела, умножала силы. Так и появился, и надолго, в практике сборной футбол ограниченный, приспособительный, опасливый, от сих до сих.
За чемпионатом мира 1970 года последовала лихая година: двенадцать сезонов без выхода на мировую арену и, вполне логично, без европейской арены — в чемпионате континента пропуск с 1972 по 1987 год. Годы застоя. Началось все это с матча с уругвайцами, как потом выяснилось. Неспроста такое гнетущее впечатление он оставил.
Не знаю, как у других, а у меня тогда пошатнулась вера в нашу главную команду. До этого было привычно, не теряя надежд, вести речь о всякого рода несовершенствах, рассчитывая, что нелицеприятность репортерская, глядишь, дает хоть небольшую пользу. После того матча думалось не о конкретных дефектах, не о тактических просчетах. Под сомнение было поставлено другое — чувство собственного достоинства, высота претензий, смелость, самостоятельность, то, что превыше любых частностей и деталей. Настало безвременье, наша сборная потеряла место и лицо.
Тогда в мировом футболе наиболее актуальным вырисовывалось соотношение откровенно оборонительных и атакующих начал. Съезд главных сил в Мексике рассматривался под этим углом. Нашу сборную вместе с уругвайской «записали» в разряд откровенно оборонительных. Туда же относили и итальянскую.
