Во имя истины и добродетели (Сократ. Повесть-легенда) - Фомичев Николай Алексеевич (книги регистрация онлайн txt) 📗
— Учитель, я хотел бы возразить тебе, если ты, конечно, позволишь…
Анаксагор же, в удивлении учеником, одним из самых молчаливых до сих пор, кивнул ему; и, повинуясь жесту Аспасии, переместились оба со своими подушками на дальний край ковра, лицом к гостям, вполоборота к хозяйке.
И тут в сопровождении раба-нубийца явился в покои Перикл, облаченный в светлый хитон.
И, увидев, как вошел он, бесшумно, но уверенно, и поприветствовал собрание гостей вскинутой рукой, как тут же, без промедления, уселся чуть левее хозяйки, почти к ногам ее, на скамеечку, подставленную нубийцем, понял Сократ, что свой человек здесь Перикл; мгновенный же, как молния, перегляд между вошедшим и Аспасией, радостно расширившей глаза, сказал и другое: люди не лгут, и сердце Аспасии занял Перикл…
И снова кольнуло сердце Сократа, на сей раз горечью ревности, и сбилось возбуждение ума, настроенного к схватке с Анаксагором, но случай помог ему: пока слуга по знаку госпожи зажигал задымившие маслом светильники на стенах, приказал себе Сократ не думать ни о чем другом, кроме как о предстоящем споре; когда же с уходом слуги овладел собой Сократ, то начал так, глядя в мудрые глаза философа:
— Говоря, что Ум дает всему порядок и причину, что ты под этим понимаешь, учитель?
И сказал Анаксагор:
— Я понимаю под этим мировой порядок, Сократ.
— Значит ли это, что, наблюдая что-либо на земле или в небе, мы можем объяснить его причину Умом?
— Именно так!
— Наблюдая, к примеру, падение камней на землю, тех самых, которые прочерчивают в небе огненный след и которые, как ты полагаешь, прилетают к нам с Солнца, можем ли мы сказать, учитель, что причиной их падения является Ум?
И добродушно усмехнувшись, Анаксагор сказал:
— Ни в коем случае, Сократ! Причина падения солнечных камней в движении эфира!
Сократ же спросил:
— А в чем причина, что Луна светит не собственным, а отраженным светом Солнца?
— Тем, Сократ, что Луна — холодный камень, а холодные тела светить не могут.
— А извержения вулканов, землетрясения, чем их можно объяснить?
— Движением подземных газов, Сократ.
— А лунные затмения, отчего они происходят?
Анаксагор же удивился и сказал:
— Зачем, Сократ, ты спрашиваешь о том, что известно из моих сочинений? Я же там показал: в падении на Луну тени Земли причина лунных затмений.
— Я спрашиваю, учитель, чтобы лучше уяснить суть нашего спора. И еще спрошу: не скажешь ли ты, что дает начало всему тому, о чем мы говорили: движению эфира, перемещению небесных тел, образованию подземных газов и прочему подобному? Может быть, причиной этих причин и является Ум?
И сказал Анаксагор:
— Причину всего этого, Сократ, надлежит искать в природе эфира, небесных тел, воды и газов.
— Выходит, Ум не имеет к этому никакого отношения? — допытывался Сократ.
— Ни малейшего! Ум дает начало и порядок в миро семенам вещей, так или иначе сцепляя их между собой…
И тогда Сократ спросил:
— Как же можно, дорогой Анаксагор, утверждать, что Ум всему в мире, как ты сказал, дает начало и порядок, если он объясняет лишь причину вещей, а объяснить причину явлений отказывается?
И, застигнутый врасплох опровержением, задумался Анаксагор, поглаживая бороду. Сократ же продолжал в тиши внимания гостей:
— Так не разумнее ли будет признать, учитель, что Ум не может быть началом всего сущего, раз имеется еще и другая причина мирового порядка, нам пока неизвестная?
И, склонивши голову перед Сократом, Анаксагор сказал:
— Я это признаю, Сократ. И признаю другое: ум ученика превзошел сегодня ум учителя…
И, как признание великодушия учителя и первенства ученика его, послышались рукоплескания гостей, в то время как Аспасия, поднявшись с кресла, подошла к Сократу. И вынув из своей прически веточку лавра, вплела ее в густые кудри победителя с улыбкой и словами:
— Сократову уму, одержавшему верх над умом Анаксагора!
Сократ же, розовый от смущения, поднявшись вслед за всеми с ковра, ответил:
— Не ум мой одержал сегодня верх, Аспасия, а мои неразрешимые сомнения…
— Так приходи их разрешать сюда, на состязания в риторике и диалектике! — сказала Аспасия.
Сократ же, поклонившись благодарно, ушел и, уходя, услышал, как Перикл сказал Анаксагору:
— Боги, несомненно, наделили твоего ученика незаурядной даровитостью…
И шел Сократ по улице и размышлял над силой, более властной, чем разум, — красотой прекрасной женщины.
…С тех-то пор и зачастил Сократ в кружок Аспасии, не столько занимаясь диалектикой, сколько наслаждаясь лицезрением хозяйки. К тому же дискуссии спорщиков о камнях, воде, земле, эфире быстро приелись Сократу, ибо мысль его влекло все больше к живому средоточию природы, человеку. Но человек не занимал друзей Аспасии: истину они искали в неживой природе, и, не зная, что она такое, тщились объяснить ее, и каждый убеждал другого, что его объяснения истинны.
И понял Сократ: из мира вещей и рассуждений о них воздвигли эти диалектики башню и отгородились ею от людей и жизни, как узники, добровольно заточившие себя в темницу. Одна лишь красота Аспасии влекла Сократа в ее дом, и эта красота постепенно одолевала его ум и сердце.
И горько было замечать ревнивому взгляду Сократа, как при виде стратега вспыхивала Аспасия, как счастьем озарялись ее глаза, как сдержанный Перикл чуть уловимым выражением умиротворенной гордости влюбленного на сухом удлиненном лице, даже не глядя на Аспасию, а только сидя рядом, посылает ей незримую признательность…
Тогда, желая одолеть безумие ревности, сказал себе Сократ: «Не мучайся, не ходи сюда!» И прекратил хождение к Аспасии. И, дабы позабыть ее, бросился как исступленный ваять своих харит, но в мраморной гармонии прекрасных спутниц Афродиты чудилась ему Аспасия… Когда же после столь же исступленных упражнений в палестре и купания в Илиссе [33] шел по улице, ноги несли его к дому Аспасии, и только силой духа он заворачивал себя назад. И от горячки сердца кидался в голову Сократа жар, а сильное тело трясло и ломало ознобом, и мутилось сознание…
Когда же верный Критон поднял больного на ноги настоем хинного дерева, пришел не менее верный Эсхин с сонным кругом кровяной колбасы и, заставив друга пожевать, сказал лукаво:
— А почему бы тебе, Сократ, не жениться? Все ведь знают, что от женского сердца одно спасение — другое женское сердце… К тому же есть у меня на примете одна прелестница, дочь Аристида Справедливого, военачальника, кто среди прочих, как ты знаешь, одержал победу в Марафонском и Саламинском сражениях [34]. А звать эту прелестницу Миртó. После смерти Аристида она, можно сказать, осталась сиротой, и за душой у нее ничегошеньки нет, если не считать за приданое добрый нрав и пригожесть…
И Эсхин, который сам уже успел жениться, пустился в похвалы семейной жизни…
Сократ же, дав уговорить себя Эсхину, побрел за ним на рынок, где Мирто торговала молоком своей козы, единственной живности, которая осталась ей в наследство от родителей. И, шутливо побеседовав с Мирто, уверился Сократ, что она и вправду добродетельна, скромна и хороша собой. К тому же обличьем напоминала она Аспасию, только другой, крестьянской породы; и были у нее смолисто-черные волосы, стекавшие по спине и стянутые у затылка синей ленточкой, и черные озорные глаза.
И решил Сократ на ней жениться, ибо хотел быстрей забыть Аспасию, да и время подошло ему, как истинному гражданину, обзавестись семьей. Тогда пришел он в домик к престарелой тетушке, пригревшей сироту, и посватался.
Так и случилось, что в одну из теплых летних ночей подружки Мирто и друзья Сократа, держа в руках пылающие факелы, проводили молодых к Сократу в дом; и приданое Мирто, ее коза, помещена была в сарай, где жевал свою жвачку осел, подаренный Сократу накануне свадьбы щедрым Критоном.
