Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души - Холлингдейл Р. Дж. (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
«Одаренный высоким духом и душевной теплотой, наделенный всеми добродетелями христианина, он жил мирной, простой, счастливой жизнью, любимый всеми, кто его знал. Его хорошие манеры и веселый нрав были украшением всякого общества, куда его приглашали… Часы досуга он посвящал чтению и музыке и как пианист достиг заметного мастерства, особенно в исполнении свободных вариаций (то есть импровизации)».
Столь же хвалебное описание мы находим и в «Mein Lebenslauf» («Краткой автобиографии»), еще одном автобиографическом очерке, написанном в 1861 г.:
«Я все еще храню в душе его живой образ: высокая, стройная фигура, тонкие черты лица и добрая, приятная манера держаться. Всеми любимый и повсюду желанный гость, как за свой остроумный разговор, так и за доброе сочувствие, чтимый и любимый крестьянами как священник, чьи слова и поступки были равно полезны, самый заботливый муж и любящий отец – он был образцом совершенства сельского священника».
Над самым известным фрагментом из воспоминаний Ницше об отце, написанном в посмеивались, как над явной идеализацией:
«…Он был утонченный, любящий и болезненный, как существо, коему предначертано нанести мимолетный визит в этот мир, – любезное напоминание о жизни, нежели собственно жизнь» (ЕН, 1, 1).
Однако это не столько идеализированный образ забытого отца, сколько портрет больного, умирающего человека – пастора Ницше в последние девять месяцев его жизни, каким он более всего являлся в памяти своего 44-летнего сына. Настроение тех последних месяцев лучше всего передано языком «Из моей жизни»:
«До той поры мы испытывали только радость и счастье, жизнь наша текла безмятежно, как ясный летний день. Но потом сгустились черные тучи, сверкнула молния, и удары грома грянули с неба. В сентябре 1848 г. моего возлюбленного отца внезапно постигла душевная болезнь. И мы, и он надеялись на скорейшее выздоровление. В те дни, когда ему становилось лучше, он просил нас позволить ему проповедовать и возобновить уроки конфирмации, ибо его деятельный дух не выносил праздности. Несколько докторов пытались выяснить природу его болезни, но тщетно. Тогда мы привезли в Рекен знаменитого доктора Опольцера, бывшего тогда в Лейпциге. Этот удивительный человек сразу же распознал, где поселилась болезнь. К нашему общему ужасу, он поставил диагноз – размягчение мозга. Хотя и не безнадежный, случай был, несомненно, очень тяжелый.
Моему дорогому отцу приходилось переносить страшную боль, но состояние не улучшалось, а становилось день ото дня все хуже. Он пролежал в постели до июля 1849 г.; и вот приблизился день его ухода. 26 июля он впал в глубокое забытье и лишь временами приходил в сознание… Скончался он 27 июля 1849 г. Когда я проснулся в то утро, повсюду вокруг я услышал плач и всхлипы. Моя дорогая мать вошла в слезах и простонала: «О боже! Мой дорогой Людвиг умер!» Хотя я был еще очень мал и неопытен, я имел представление о том, что такое смерть: меня пронзила мысль, что я навсегда разлучен с моим возлюбленным отцом, и я горько заплакал. Дни, которые затем последовали, были полны слез и приготовлений к похоронам. О господи! Без отца я осиротел, моя дорогая мать овдовела! 2 августа бренные останки моего дорогого отца были преданы земле… Церемония началась в час дня и сопровождалась звоном колоколов. О, пустой лязг этих колоколов навсегда останется у меня в ушах, мне никогда не забыть мрачной мелодии гимна «Jesu meine Zuversicht»!»
Эти события произошли, когда мальчику было 4 года, а записал он их в 14 лет. За эти 10 лет чувство потери и ощущение, что мир рушится, похоже, усилились, а не притупились [4].
Природа болезни пастора Ницше и ее причина горячо обсуждались в литературе, посвященной Фридриху Ницше, так как его самого постигло помутнение рассудка. И это было мощнейшим аргументом публики, пережившей настоящий шок с выходом в свет его произведений 1880-х и 1890-х гг., начиная с работы «Человеческое, слишком человеческое»; многие читатели испытывали явный соблазн приписать эти труды сумасшествию автора. Несостоятельность такой позиции я попытаюсь доказать, когда мы коснемся вопроса об истинных причинах болезни Ницше. На мгновенно возникающий вопрос о том, не мог ли он унаследовать психическое нездоровье от отца, ответом может быть только твердое «нет». Сведения, чем именно страдал пастор Ницше и от чего он умер, весьма скудны. С уверенностью утверждать можно лишь то, что он временами страдал от непродолжительных припадков эпилепсии, которые сам он таковыми не считал и которые не сочли достаточно серьезными, чтобы предписать лечение и постоянный надзор. Примерно за девять месяцев до смерти пастор стал жертвой какого-то нервного или мозгового недуга, оказавшегося фатальным. Много позже, уже в клинике в Базеле, Франциска показала, что он умер от «чего-то в мозгу, вызванного падением с лестницы», но что при этом он никогда не был «сумасшедшим». Термин gemiitskrank, который Ницше употребил при описании состояния, в которое впал его отец, означает психическое расстройство или меланхолию. Это очень расплывчатый термин и не обязательно означает (строго говоря, не должен означать) умопомешательство в клиническом смысле. Конечно, сам Ницше никогда не был gemii tskrank, умственно больныгм, он был geistes-krank, то есть душевнобольныш. Более того, едва ли четырехлетнему мальчику позволялось неограниченное общение с отцом в пору «умственного расстойства» последнего; мало вероятно и то, что он сумел осознать гораздо больше, чем просто инстинктивно почувствовать, что что-то не так.
Пресловутая ненадежность и нечестность Элизабет в вопросах биографии отсекает всякую возможность ссылаться на любые ее свидетельства – и в подтверждение, и в опровержение фактов в тех случаях, когда мнения расходятся. В написанных ею биографиях брата она делает все возможное, чтобы отвести подозрения относительно душевной болезни отца, но делает это таким образом, что эти подозрения кажутся еще более основательными: она подтасовывает, к примеру, фрагмент текста в «Из моей жизни», в котором Ницше писал, что его «любимого отца внезапно постигла душевная болезнь». Когда она в первом томе биографии 1895 г. приводит этот отрывок, он уже звучит так: «Моего любимого отца внезапно постигла серьезная болезнь в результате падения». Этот пример типичен для методов работы Элизабет. Наиболее честным и разумным способом было бы процитировать слова Ницше, а затем пояснить, что они неверны, приведя слова матери как отражающие действительное положение дел и приписав ошибку Ницше его молодости и неспособности понять, что же на самом деле происходило с отцом. Она не только не сделала этого, исказив текст рукописи Ницше, но и не уничтожила его, а оставила в архиве с тем, чтобы позже он мог быть опубликован без искажений.
Утверждение о том, что пастор Ницше некогда «помутился рассудком», можно считать в лучшем случае неокончательным. Тем более нельзя настаивать, что свою недоказанную болезнь он передал сыну. Это чистое предположение: зная, что Ницше постиг психический коллапс, что он, несомненно, был душевно болен, и одновременно узнав, что его отец скончался от «размягчения мозга», кто-то пришел к вполне допустимому, но не вполне обоснованному выводу о связи этих фактов. Уж если кто и дает основания полагать, что доля безумия от отца все же передалась сыну, так это Роде. В письме Овербеку от 4 августа 1889 г. (то есть спустя восемь месяцев, как Ницше помутился рассудком) он мягко замечает, что Элизабет, скорее всего, тоже носит в себе «семена безумия», и добавляет: «С ней всегда было не все в порядке». (Роде знал о предположении, что пастор Ницше страдал какой-то болезнью головы.) К счастью, его страхи относительно умственного здоровья Элизабет не подтвердились. Как бы кто ни порицал ее поведение, ни противился ее мнениям, ни сомневался в ее суждениях, но ничто из этого нельзя приписать умопомешательству.
