Тостуемый пьет до дна - Данелия Георгий Николаевич (читать хорошую книгу .TXT) 📗

— А где начальство?

— Они сказали, чтобы начинали без них. Они подойдут.

«Ясно, — подумал я, — придут на последнюю часть…»

Когда пошла последняя часть, в зале появились: замминистра, главный редактор и его зам и зам зама.

Кончился фильм, замминистра спросил:

— Ты крупный план удлинил?

— Удлинил!

— Намного лучше стало.

ВОЛОДИН

Володин был ленинградец. В Москве он останавливался у сестры своей жены. Когда мы первый раз ехали со студии на моей машине, я спросил:

— Тебе куда?

— А ты как едешь?

— По Калининскому проспекту.

— Замечательно, это мне как раз по пути.

На Калининском я спросил:

— А здесь куда?

— Никуда. Останови, отсюда мне два шага.

Как-то, когда уже закончилась картина, мне позвонила сестра его жены и сказала, что Саша просил ее занести мне журнал, в котором напечатали наш сценарий. Но она себя чувствует неважно и, может быть, я кого-нибудь пришлю, чтобы забрать его. Я сказал, что заеду сам, и спросил, где она живет. Она сказала, что в Малом Тишинском. (Это довольно-таки далеко от того места, где Володин выходил.)

— А Саша останавливал всегда машину на Калининском проспекте, говорил, что ему оттуда два шага, — сказал я.

— Очевидно, это было вам по пути, и он не хотел, чтобы вы из-за него делали крюк, — сказала она.

И так во всем. Саша Володин был самым деликатным человеком из всех, с кем мне довелось общаться.

Володина призвали в армию в сороковом году, еще до войны. Тогда же вышел приказ министра обороны, разрешающий командирам в случае неподчинения расстреливать подчиненных на месте. Был такой случай. Саша шел на свидание. По дороге встретил командира. Тот велел ему вернуться. Саша сказал, что у него увольнительная. Командир повторил приказ. Саша объяснил, что у него свидание. Командир достал наган:

— Приказываю.

— Не могу, меня девушка ждет.

— Буду стрелять.

— Стреляйте, — сказал Саша и пошел.

— Иду, ноги подгибаются, между лопаток щекотно, — рассказывал он. — Страшно! Но знаю, если не пойду, Фриду никогда больше не увижу. Я до этого ее только один раз видел и где она живет — не знал.

Командир не выстрелил.

Провоевал Саша с первого дня до последнего. Был два раза ранен. Когда вернулся, они с Фридой поженились. Она ждала его.

(О войне Саша никогда не рассказывал.)

В семидесятых годах, когда «лица еврейской национальности» получили возможность уехать из СССР, уехал и сын Володина. А Саша, сколько его ни уговаривали, остался и до конца своих дней жил в Ленинграде.

(Хотя отношение к нему советской власти было, мягко говоря, отвратительное.)

Как-то я провожал его в Ленинград. На вокзале он подарил мне книжечку своих стихов, которые сам напечатал на машинке и сам переплел.

— Полистай, если время будет.

Поезд тронулся. Я пошел. Слышу:

— Гия!

Оглянулся.

В дверях вагона стоял Саша.

— Я тебе дал неправленый экземпляр! — крикнул он. — На одиннадцатой странице должно быть не «чужая», а «родная»! Исправь!

— А кто — родная? Кто родная, Саша?!

Он что-то крикнул, но уже не было слышно.

Утром пришла срочная телеграмма: «Гия, на одиннадцатой странице не „страна чужая“, а „страна родная“. Исправь! Для меня это важно».

Меня ошибочно любили

Златые женщины твои.

Меня случайно не убили

Враги твои — враги мои.

Но говорят, меня позоря.

Твои начальственные лбы,

Что выносить не надо сора,

Пойми, мол, из чужой избы.

Друзей безмолвно провожаю

И осуждать их не берусь.

Страна моя, страна родная,

А я с тобою остаюсь.

Твоих успехов череда -

Не для меня, не для меня.

А для меня твоя война,

А для меня твоя беда.

Саше было важно, чтобы в тексте было, что Россия для него страна родная.

ГРАЖДАНИН ФРГ ИЗЯ

Поздно вечером, где-то около двенадцати, мне позвонил Юрий Владимирович Никулин (до этого он мне не звонил никогда), извинился за поздний звонок и сказал, что ему только что звонил знакомый врач из Института Склифосовского, там у них гражданин ФРГ, который попал под машину. Он без сознания, но в кармане у него нашли бумажку с моим телефоном. Врачу звонить мне неудобно, и поэтому он обратился к нему — Никулину.

— А как фамилия? — спросил я.

— Не спросил, Георгий Николаевич, извините, не сообразил. Запишите телефон, — и он назвал мне имя врача и продиктовал телефон.

Начал звонить. Занято. Думаю, что за гражданин ФРГ? И как назло, никого из ФРГ не могу вспомнить. Может, Конрад? Нет, Конрад Вольф — это ГДР. Норберт?

Звонит Саша Хайт, спрашивает:

— Изя все еще у тебя?

— Нет. И ко мне не пришел. Куда же он делся?

И тут только я сообразил:

— Саша, Изя — гражданин ФРГ?

— Да.

— Значит тот, в больнице Склифосовского — Изя.

В тот день Изя должен был прийти ко мне на обед. Я его ждал к шести, а потом он обещал зайти к Саше Хайту. Он не пришел и даже не позвонил.

С Изей я был знаком с ранней юности. Познакомили нас мои одноклассницы — Неля Калашникова и Лида Лизякина

И получилось так, что я все время его куда-то устраивал. Сначала я его устроил в интернат. В моем подъезде жила директриса школы-интерната, а я дружил с ее сыном. Я попросил сына, он маму — и Изю взяли. (Изю выгнали из школы за то, что он сказал, что Ленин был еврей.)

Потом я его устраивал во ВГИК. Там тогда преподавала моя мама, так что блат был. После первого собеседования мама меня спросила:

— Этот твой Изя, он что, ненормальный?

Оказалось, что когда Изю спросили, почему он хочет стать режиссером, он ответил:

— Потому что я еврей.

— Только поэтому?

— Только поэтому, — сказал Изя, попрощался и ушел.

Когда я его спросил, что это на него нашло, он сказал, что сам не знает.

— Наверное, противно стало.

— Что противно?

— Сам знаешь, сейчас директива — евреев не принимать.

Склонность к неожиданным поступкам у Изи была. Как-то мы сидели с девочками на Чистых прудах. Мимо шла компания крепких ребят, они о чем-то говорили, прозвучало слово «дура». Изя встал, остановил их и потребовал, чтобы они извинились перед девушками за «дуру». Те сказали:

— Да ты что? Мы не о них говорили.

— А я прошу, — твердо сказал Изя.

— Ну ладно, — сказали парни и извинились.

Когда Изя сел, я спросил:

— Изя, ты чего? Я думал, они сейчас нас убьют!

— Ну не убили же!

Вообще-то Изя драться не любил и конфликтов избегал.

Потом я устроил его помрежем на "Мосфильм. На «Я шагаю по Москве» он был уже ассистентом. После этого он работал с Андроном Кончаловским на «Первом учителе» и был вторым режиссером на разных картинах. А потом куда-то исчез.

Приезжаю я на фестиваль в Западный Берлин с фильмом «Осенний марафон», захожу в гостиницу, там сидит Изя.

Оказывается, он уехал в Израиль, там отслужил в армии. А теперь живет в Западном Берлине с мамой, женой и детьми.

— Гиечка, привет! А я тебя жду.

И тут же попросил устроить его к Гамбарову (западногерманский продюсер).

— Но как? Мы же не в Москве, Изя.

— Я ему нужен! Он работает с русскими, а я идеально владею и немецким, и русским.

Гамбаров с Изей встретился, а после сказал:

— Ладно, я его возьму, но скажи, что сначала пусть язык выучит хоть немного, чтобы можно было разобрать, что он говорит.

Последний день у меня был свободный, и мы пошли с Изей покупать подарки. Когда всем подарки купил, у меня осталось 25 марок — на них я хотел купить лекарство для печени «равахол». Но Изя не дал мне его купить, сказал, что здесь столько наших врачей — он мне бесплатно это лекарство принесет.

Потом я остановился посмотреть оправу для очков. Оправы были очень дорогие.

— А тебе что, нужны очки? — спросил Изя.

— Ты не видишь, что я в очках?