Анатолий Собчак: тайны хождения во власть - Шутов Юрий Титович (электронные книги бесплатно .txt) 📗
У центрального входа, в хвосте очереди толпилась и дружно лузгала семечки, поплевывая по сторонам, стайка молоденьких барышень. Судя по цедящимся «матюкам», выражению их лиц, а также качеству «боевой раскраски», с невинностью они расстались намного раньше, чем со школьной формой, и теперь к целомудренному восприятию ими любой возникшей реальности уже никому нельзя было пробиться сквозь толстый наносной слой успевшего у них окаменеть цинизма. Поэтому мажорным голосом пожилого мая пришлось попросить «прелестниц» расступиться, а не то шагнуть через них. Мелкие урки у самых дверей, взволнованные моей просьбой, стали играть в вольности, преградив вход, но, озаренные посетившей меня нехорошей тюремной мыслью с соответствующим жестом, враз отпрянули, вяло урча. За дверьми передо мной предстал в фуражке вагоновожатого 30-х годов бесформенный швейцар из породы великолепно ощипанных бройлеров с парой молодых шалопутов-подручных. По всей видимости, в места заключения он еще только собирался, поэтому по галстуку и костюму ошибочно принял меня за интеллигентика, опившегося нарзаном, и стал всячески препятствовать проходу, выказав сперва пути резко континентального конституционализма, а уж затем перейдя к мелко-уголовной тематике и угрозам. Однако после неожиданной взбучки тут же полинял и уже без звука вместе с какой-то угрюмой расстрельной рожей запустил вовнутрь.
Оценивая предварительное впечатление от публики на входе в этот, судя по всему, филиал центра по разрушению нравственного иммунитета общества, ужин с Собчаком вполне мог состояться в очень занимательной атмосфере.
Перед гардеробом болталось на одном месте существо с вываренными до белизны глазами и ресницами. Было бы совсем неплохо портреты подобных субъектов продавать на этикетках водочных бутылок, чтобы, прежде чем выпить, жаждущий мог усмотреть, какие последствия его ожидают. Я заглянул в зал. Он был душно полон. Публика соответствовала местечку и времени, была многочисленна и блестяща.
Молодая, вконец искучерявленная электробигудями, отдаленно похожая на женщину особа с подносом подсказала мне, где обнаружить администратора. Я поперся на кухню. У раздачи шнырял одинокий, молчаливо-старательный повар со следами недоедания на лице, окаймленном эмбрионами бакенбард, взлетевших стрелками от порочных зубов к большим розовым ушам. Его загорелые до запястья руки, какие бывают у «могилей» закрытых для общего захоронения кладбищ, были шустры и хватки. На мой вопрос о месте лучшей поимки администратора он только сплюнул куда-то под свой прилавок прилипший к нижней губе, давно потухший «бычок» сигареты и сощурил желтоватые глаза в шельмоватой улыбке. Рыская дальше за кухней по какому-то проходу катакомбного типа, я нагнал прилежно покачивающийся стан, как оказалось, принадлежащий администраторше со свежеотреставрированной физиономией и декольте, где гулял весенний ветер. Она приостановилась и окинула меня приветливым взглядом ядовитой змеи, уставшей от посетителей зоологического террариума. Не дав ей открыть рот, я тут же поведал о сплошной голодной жизни всех холостяков, убежденных, что ощущение сытости недостижимо, и предложил сегодня доказать полную несостоятельность подобных утверждений двум оппонентам, пожелавшим вкусить весь ассортимент убедительных доводов. Мой рассказ не возымел желаемого действия, даже наоборот. Мне было сообщено, что эта легенда выдумана для одиноких женщин, мечтающих выйти замуж. Судя по металлическому звучанию голоса, одинокой она не была и предложенную мною в разговоре тему прекрасно знала, ибо, вполне вероятно, имела паспорт, уже не раз тронутый штампом загса. Что касается мужа, если в настоящий момент он имелся, то, глядя на решительный вид администраторши и манеры, ему вряд ли предоставлялась возможность уныло размножаться, имея в качестве жены такого капрала в юбке. Прикинув все это, я резко сменил тон, давая понять, что после того, как во втором веке до нашей эры финикийцы выдумали деньги, которые стали потом делать в любых количествах, быстро и качественно поужинать двум мужикам в таком заведении, где мы с ней находимся, перестало быть проблемой. Она, как и предполагалось, сразу меня поняла. Все детали мы тут же обсудили. Место я выбрал сам, в углу зала за столиком на двоих. Все, что было на кухне, заказал и, прежде чем отправиться за Собчаком, наверно, заждавшимся меня, еще раз на всякий случай окинул взглядом помещение. Ничего особо примечательного для подобных мест я не заметил ни среди сидящих, ни в интерьерах. Над нашим столом, видимо, для прикрытия чуть обшарпанной стены красовалась картина, на которой неизвестный художник превратил обнаженное женское рабочее тело в сложную систему не совсем впечатляющих трезвого зрителя линий. Невдалеке от нее застыл за стойкой, медленно надувая бело-розовые пузыри из «жвачки», бармен, вялый, словно припорошенная первым снегом трава, с недовольно-удивленным лицом, как у случайно пойманного на улице таксиста, которого захотели нанять простые старики-пенсионеры, не способные своим ходом добраться до дому. Отказ в такой поездке таксист обычно объяснял искренней уверенностью, что, по имеющимся сведениям, подобные пассажиры должны были уже давно, словно мамонты, исчезнуть без его помощи из жизни и тем самым не мешать ему зарабатывать.
В дымном зале блуждали плотные молекулы негромких разговоров и хихиканий. Все было абсолютно спокойно.
Собчак почти задремал, но обаятельно разулыбался, узнав, что все устроилось. С утра было довольно прохладно, и «патрон» поверх костюма надел свою нейлоновую куртку, потрепанным видом которой он в недавнем прошлом завоевал симпатии избирателей, слоняясь с мегафоном у станции метро «Василеостровская». Я попросил оставить ее в машине, чтобы не вызвать демонстрацию протеста владельцев сданной в гардероб приличной одежды.
Помня мой «приветливый наезд» при первом заходе, «боец» на дверях изумленно уставился на Собчака, отчего я определил, что он смотрит иногда телевизор. Мой недавний своеобразный, на специфическом жаргоне монолог, вероятно, навел швейцара на мысль о тесном сотрудничестве «патрона» с мафией.
Пока Собчак мыл руки и любовался собой, я разглядывал дверь туалета, на которой в сжатых выражениях были отражены основные моменты интимной жизни большинства посетителей. Из туалета «патрон» проследовал через зал с видом идущего к трибуне и сел за указанный мною столик, озираясь вокруг яркой улыбкой. Его появление внимания жующих особо не привлекло, что «патрона» задело, хотя удивляться тут было нечему: он еще не стяжал вокруг себя мировую славу с деньгами и обязательным, всеобщим почитанием, поэтому каждый находящийся в зале, несмотря на его приход, продолжал спокойно заниматься своим ресторанным делом. Правда, при виде Собчака змеей-администраторшей враз овладела хлопотливость курицы-несушки, да бармен перестал надувать пузыри и сплюнул.
Нам тут же подали сациви из пожилого, но тощего петушка, лодочку с измученными шпротами, посыпанными прелым луком, и салат из давленных овощей. Затем нас ожидало мясо, давний, но сохраненный вкус которого и сопутствующие этому воспоминания сегодня завлекли «патрона» под эти своды.
— Да, тут, похоже, многое изменилось, — пробурчал негромко Собчак, наливая в свою рюмку коньяк и выглядывая побольше шпротинку, с какой начать. — Вот, например, что тут в это время делают не получившие еще даже аттестат зрелости? — продолжил он, указывая глазами на соседний стол.
Я, не поворачивая головы, скосился. «Патрон» был явно не прав. В замеченных им школьницах зрелости было минимум на десять аттестатов. Они мило и уютно ворковали с весело подпитым ровесником Собчака, который, судя по обильному хаосу накрытого стола, смахивал на лауреата шальной квартальной премии за успешное окончание разграбления своего кооператива. Как только «патрон» неосторожно остановил на нем взгляд, «ровесник-лауреат» тут же, чуть привстав, церемонно раскланялся, вероятно, этим давая юным спутницам понять, что он и Собчак знакомы. «Патрон», не ответив на приветствие, быстро отвел глаза, тогда «лауреат» стал биться в смехе, как вынутая из воды рыба, и подавать нашему столу всяческие знаки внимания. В общем, повел себя так, будто в штанах припекло, после чего громко заявил, ни к кому не обращаясь, о своем безграничном «демократизме» и приверженности всем программам «демократов» разом. Даже при беглом осмотре места действия было и без того сразу ясно: его «демократизм» действительно не имел границ, соперничая разве только с собственной блиц-программой патологической любви к бабам. Еще, пожалуй, в этом «безграничном демократе» соединились плохо две крови, отчего его лицо казалось асимметричным, поэтому нельзя было сразу понять, сердится он или шутит. Барышни, обеспокоенные волнительной активностью своего клиента, тоже обратили внимание на «патрона». Хорошенькие головки — одну в кудрях, напоминавших мутную пену, другую с белыми волосами, похожими на слипшиеся макароны из вагона-ресторана, — они склонили к ушам своего ухажера, видимо, спрашивая, кто это. «Лауреат», тепло икнув, резонно и громко уведомил всех присутствующих поблизости, что пред ними «главарь ленинградских демократов» Собчак. После того, как я вынужден был четвертовать его взглядом, он затих и деловито занялся закусками с десятиклассницами, прекратив демонстрацию своих незаурядных демагогических способностей. «Патрон» зарделся и, посчитав презентацию себя залу законченной, обратился ко мне с патетическим, но тихим восклицанием о том, до какой степени дикости довел социализм личность, что ставит перед «демократией» первоочередную задачу по возрождению культуры на базе новых общечеловеческих ценностей. Приведя меня этим пассажем-вступлением в состояние внимательного и почтительного слушателя, Собчак начал, пережевывая вместе с салатом, пересказ какой-то запомнившейся ему доктринки, вероятно, из цикла предвыборных баталий, о необходимости постепенного вхождения СССР в число «цивилизованных» стран мира и предшествующих этому великому событию различных мероприятиях по «культивированию» нашего нищего пока только умом народа, который «патрону» представлялся не более чем перемешанной тестообразной, безропотной, безучастной и пассивной, а потому безликой массой, хорошо поддающейся искусным рукам немногочисленных формовщиков-пекарей; одним из них, безусловно, он считал себя. В своем, как обычно, убедительно-страстном монологе с овощами, видя невозражающее внимание, порой подавляющее самокритику, «патрон» договорился до вывода о том, что цивилизация нас вообще не коснулась, и место СССР, в этом смысле, где-нибудь в верховьях реки Амазонки. Этот вывод он легировал фамилиями Канта, Бабеля (вероятно, «патрон» оговорился, имея в виду Бебеля) и почему-то Фрейда вкупе с академиком Сахаровым, восхвалять которого Собчак начал только после его смерти. Запальчивость декламатора иссякла вместе с салатом. У прошмыгнувшей мимо официантки я заказал повторить приглянувшееся «патрону» блюдо и, пока его несли, позволил себе не согласиться с услышанным. По Собчаку выходило: достаточно поменять общественные приоритеты человеческих устремлений, сыграв на своекорыстных рвениях, свойственных, в чем был уверен «патрон», всем без исключения людям, одновременно лишив их завоеваний социализма в виде защиты, опоры и опеки со стороны государства, как тотчас умственное одичание закончится, и звезда процветания культуры, науки и прочих прелестей прогресса непременно взойдет над нашим потускневшим небосклоном, ибо должен будет запуститься механизм борьбы за выживание одиночек среди голодной стаи, который враз заставит человека много, вдохновенно и качественно трудиться, только уже на собственное благо, а это, само собой, послужит началом великого зарождения нового общества свободных от государственной соцповинности и потому очень цивилизованных людей, не в пример сегодняшним. Тут «патрон» скосил глазом в сторону унявшегося охмурителя соискательниц аттестатов зрелости. Единственная сложность такого всенародного перерождения, по мнению Собчака, состоит в строгой идеологической дозировке пропагандирования самой этой идеи, дабы, как выразился «патрон», «не повторить ошибку коммунистов», долгое время махавших у всех перед лицом красной тряпкой, чем был вызван, несмотря на бесспорные для простого люда преимущества социалистической системы, массовый «бычий синдром». Для достижения этой «блестящей» цели необходимо будет подчинить себе все источники информации: радио, телевидение, газеты, чтобы с их помощью доводить до исступления народ подстрекательством к овладению государственной собственностью и воспитанию у каждого желания превратить свой дом в филиал художественных останков Эрмитажа. Что же станет в результате с самим Эрмитажем, со страной и, в конечном счете, с большинством ее населения — об этом средства информации обязаны будут умалчивать.
