Троцкий - Кармайкл Джоэль (читать книги .TXT) 📗
К концу своей недолгой жизни Ленин был, несомненно, одержим проблемой «бюрократизма». Через несколько дней после этого разговора с ним случился второй удар; чуть позднее, 23 и 25 декабря, он изложил свои опасения в письме своим соратникам. Это было своего рода завещание; хотя юридически оно, конечно, не имело ни малейшей силы, ему придавалось большое значение в силу исключительного авторитета Ленина.
Завещание содержит краткий очерк основных проблем. В нем Ленин дает четкие характеристики шести человек, стоявших тогда во главе партии. В свете очевидной поляризации партии между Троцким и Сталиным главным пунктом завещания была ленинская оценка этих двух деятелей.
Ленин называл их «двумя самыми выдающимися лидерами нынешнего ЦК» и пригрозил, что конфликт между ними представляет роковую опасность. Троцкого он назвал более «способным» (много позже, когда этот документ был, наконец, опубликован, слово «способный» было во всех официальных советских изданиях заменено словом «хитрый») и заявил, что партия не должна припоминать ему его прежние антибольшевистские прегрешения. Он критиковал увлечение Троцкого «чисто административной стороной дела», его «излишнюю самоуверенность» и его «индивидуализм». Характеристика, которую Ленин дал Сталину, была краткой и довольно тривиальной: «Став генеральным секретарем, товарищ Сталин сосредоточил в своих руках непомерную власть; я не уверен, сумеет ли он всегда использовать эту власть с надлежащей предусмотрительностью».
Эта удивительно сдержанная критика была полторы недели спустя — 4 января 1923 года — дополнена довольно резкой припиской о грубости Сталина, нетерпимой на посту генерального секретаря; Ленин советовал партии заменить Сталина другим человеком. Он предостерегал, что в противном случае конфликт между Сталиным и Троцким еще более обострится.
Даже беглого взгляда достаточно, чтобы заметить содержащиеся в завещании противоречия; видимо, сознание Ленина было уже затуманено. Почему, в самом деле, он упомянул Сталина и Троцкого как двух самых выдающихся членов ЦК и противопоставил их друг другу? Совершенно очевидно, что речь шла не о личных талантах; это было продиктовано непомерной властью, которую захватил Сталин. Создается впечатление, что Ленин и сам не вполне мог переварить то, что произошло — превращение людей в «силы». Затемнение ленинского обычно ясного сознания проявилось также — несколько иронически — в его характеристике Бухарина, «любимца партии» и ее «выдающегося теоретика», который в то же время, однако, схоластичен и не вполне в ладах с диалектикой. С диалектикой — этой вершиной марксизма! Ее сутью!
Много лет спустя, развенчивая Бухарина, Сталин процитировал это замечание. Оно изумило его наивных слушателей: как мог крупнейший теоретик партии быть не в ладах с диалектикой?
В декабре 1922 г. смерть Ленина казалась неминуемой. В следующем месяце он не смог присутствовать на заседаниях Политбюро. По мере того как его присутствие перестало ощущаться, Троцкий начал обнаруживать, что ему противостоит совершенно неожиданная коалиция, против которой он был бессилен.
Разумеется, Сталину пришлось теперь просить Политбюро санкционировать ту власть, которой он уже обладал де-факто как генеральный секретарь; номинальная, «конституционная» власть, естественно, сохранялась за Политбюро. Сталин объединился с двумя ленинскими приспешниками — Зиновьевым и Каменевым. Это был предельно простой союз: он сводился всего лишь к договоренности всегда голосовать заодно.
Без Ленина Политбюро состояло из полудюжины человек; стоило еще хотя бы одному члену проголосовать вместе с тройкой, и она автоматически добивалась своего; поскольку другие не заключили между собой союза, никаких трудностей у тройки не было. Особая прелесть этого сговора состояла в том, что он оставался до поры до времени тайным — пока тройка не распалась изнутри!
Сговор был направлен, конечно, против Троцкого, которого по-прежнему считали самой выдающейся фигурой в партии после Ленина, опирающейся на значительную поддержку масс. Зиновьев был в сущности всего лишь оратором и агитатором; в ораторском искусстве он уступал только Троцкому и был кумиром бесчисленных массовых митингов. Он не отличался, однако, ни способностями, ни энергией; вдобавок, он был известен своим нерешительным, чтобы не сказать трусливым, поведением в трудные минуты. Каменев, человек довольно бесцветный, был женат на младшей сестре Троцкого Ольге; это был добросовестный и интеллигентный труженик, очень образованный и гораздо менее говорливый, чем Зиновьев. Он считался умеренным. Эта пара всегда составляла политический тандем, хорошо спаянный их взаимодополняющими качествами.
В тайном союзе тон задавал, на первый взгляд, Зиновьев; Каменев играл роль его соратника, а Сталин, поначалу, — младшего компаньона.
Троцкий проиграл после первых же ходов. В Политбюро у него не было преданных соратников; он мог действовать только убеждением, а тут его способности играли, увы, двойственную роль: когда искусные доводы неубедительны, они раздражают.
Самой любопытной психологической деталью всей этой истории было то, что Троцкий даже не подозревал о существовании тайного блока. Это свидетельствовало о том, что его уже начали вытеснять из центра власти. На протяжении 1923 года становилось все яснее, что Сталин распоряжается могущественным аппаратом, хотя даже тогда пристрастие большевистских интеллектуалов, прежде всего Троцкого, Зиновьева и Каменева, к теоретическим идеям приводило их к систематической недооценке роли этого аппарата. Бывший секретарь Сталина (Бажанов) вспоминает, как его удивляли умники вроде Зиновьева, которые могли не обращать внимания на такой очевидный факт, что все партийные руководители в стране назначались Сталиным.
Поскольку Троцкий не подозревал о существовании тайного сговора и не пытался сколотить собственную группу в Политбюро или на другом уровне, ему пришлось отстаивать свою позицию только с помощью дискуссий — дискуссий, проходивших к тому же в узком кругу, среди нескольких человек, правивших страной. И, поскольку его идеи исходили из более широкой и на данный момент нереальной перспективы мировой революции, у него не было никаких шансов кого бы то ни было убедить. Троцкому оставалось взывать к тройке, связанной тайным договором, убеждая ее согласиться с различными общими фразами: о внутрипартийной демократии и прочих высоких материях. Повлиять на ее поведение он был бессилен.
Не очень-то красноречивому Сталину было на диво легко в открытую атаковать Троцкого. В своих более или менее искренних речах и статьях Троцкий более или менее правдиво изображал ужасное положение страны; Сталин имел полную возможность обвинять его в пессимизме и пораженчестве. Он даже мог изобразить полную неспособность Троцкого к маневрированию, как свидетельство жажды власти! Отказ Троцкого стать одним из заместителей Ленина легко было представить, как доказательство его непомерных амбиций. Стоило какому-нибудь предложению Ленина (прикованный к постели, он все еще работал) разойтись со взглядами Троцкого, как Сталин и его союзники распускали в партийных кругах слухи, что Троцкий выступает против Ленина.
Между тем Ленин, хотя и очень больной, намеревался дать Сталину бой по национальному вопросу — в связи с его произволом в Грузии. 5 марта 1923 года Ленин обратился к Троцкому (впервые с декабря 1922 года, когда он предлагал ему союз). Троцкий увидел, что Ленин взбешен даже больше, чем он думал. Ленин сказал, что он готовит против Сталина «бомбу» на предстоящем в апреле двенадцатом съезде; он просил Троцкого ничего не говорить об этом и отказаться от любых «гнилых компромиссов». Вдобавок Каменев сообщил Троцкому, что из-за грубого обращения Сталина с Крупской (которая собирала некоторые данные по грузинскому вопросу) Ленин направил Сталину письмо, в котором «порывал все личные отношения с ним». Крупская сказала Каменеву, что Ленин собирается «сокрушить Сталина политически».
Когда Каменев 6 марта явился к Троцкому с предложением мира, Троцкий сказал, что его вполне удовлетворило бы включение в доклад Сталина съезду пункта о том, что партия выступает против отжившего «великорусского шовинизма», плюс извинение перед Крупской и обещание исправиться. И тогда все будет хорошо.
