Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста - Резник Семен Ефимович (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗

Снова и снова объяснял он, что не будет «геологом-стратиграфом». «Результатов от этого направления я решительно больших не предвижу. Конечно, разность населения в разных слоях поразила всех, вот масса людей стала искать в этих слоях ракушки и затем по присутствию или отсутствию их в самом деле построила хорошую хронологию Земли; по дальше это направление идти едва ли может, кроме более подробной разработки существующего, а на это люди всегда найдутся, так как это дело, не требующее ни ума, ни знаний; знать, что такая-то Pleurotanglica или что-нибудь в этом роде характеризует такой-то слой, так же не хитро, как наборщику знать, что такая-то буква лежит в таком-то ящике».

Стремясь разъяснить, почему для создания эволюционной палеонтологии необходимо базироваться пока только на позвоночных и притом лишь высших из них, млекопитающих, Ковалевский продолжал: «Последовательность населения в отношении моллюсков дала до сих пор очень мало, во-первых, уже потому, что оболочка раковины имеет мало отношений с высотою или низкостью ее организации, а так как эта организация для ископаемых решительно неизвестна, то люди и ограничиваются заучиванием шишечек и зубчиков. Кроме того, что же можно сделать с foss'ильными 27, когда живые в таком хаосе? Ну что сделать с 50 тысячами species 28, из которых никто не знает, как разграничивать виды и роды?»

Владимир Онуфриевич не считал, что от моллюсков и других беспозвоночных следует отмахнуться как от материала, совсем бесполезного. Но всякому овощу свое время. С редкостной прозорливостью Ковалевский писал дальше: «Эта часть даст свои результаты, и очень разумные, но не теперь и, должно быть, не нашему поколению».

«Поэтому, – продолжал он, – я занимаюсь геологией в связи с палеонтологией преимущественно позвоночных и даже в особенности – млекопитающих; я знаю порядочно и раковины, но пока оставил их в стороне и засел за позвоночных. Только тут мы можем сделать что-нибудь разумное, уже, во-первых, потому, что живые представители хорошо известны, и, кроме того, остатки ископаемых всегда такого рода, что дают понятие о высоте организации. Кроме того, заманчива тут вот какая сторона: единство организации и отыскание ее при помощи ископаемых, которые дают нам и зачаточные и переходные формы. Настоящий (нынешний. – С.Р.) мир позвоночных и особенно млекопитающих представляет до такой степени разорванные звенья, что всякого поневоле подмывает найти полный цикл, т[о] е[сть] те звенья, которые вымерли.

Подумай серьезно сам над этим, и ты увидишь, какая тут широкая научная деятельность еще впереди; представь себе какого-нибудь носорога, лошадь (Equus вообще), свинью. Может ли быть что-нибудь страннее таких форм; откуда же они появились, как произошла та или другая форма? Ведь не созданы же они каждая aus alien Stucken 29, как мы их видим; подумай о такой форме, как гиппопотам; ведь это безумно просто, откуда явилась такая бестия? Как она дошла до той формы, как мы ее видим?»

Владимир Онуфриевич сумел разглядеть «странное» в строении самых обычных животных – не только таких экзотических, как носорог или гиппопотам, но свинья и лошадь. Увидеть странное в обыденном – это дар редкий, свойственный творческим натурам. Увидеть странное – это уже подступ к тому, чтобы его объяснить! Владимир Ковалевский считал, что объяснение «даст, даже отчасти дает нам разумная палеонтология с дарвинизмом». «До сих пор она положительно не существовала, и мне кажется, это поле очень благодарное для будущего пятидесятилетия».

О побеге Жаклара существует несколько версий – фантастичных и даже заведомо ложных.

Биограф коммунара И.Книжник-Ветров считает наиболее достоверным рассказ Оливье Пэна, автора статьи «Бегство коммунаров из Парижа», опубликованной в 1880 году.

…По заведенному порядку в час свиданий посетители вместе с заключенными расхаживали по двору тюрьмы. Жаклар, сумевший сбрить бороду и «переодеться в довольно приличное платье, что сильно изменило его наружность», улучил момент и перед тем, как начали выгонять посетителей, оказался у ворот тюрьмы. Размахивая шляпой, он развязно заявил смотрителю, что пришел к своему родственнику Жаклару.

– Слишком поздно! Я не дозволю свиданий за десять минут до запирания ворот, – услышал он в ответ.

– Но, милостивый государь, у меня есть дозволение… Я нарочно приехал из Парижа…

– Ах отвяжитесь вы от меня! Есть у меня время слушать ваши возражения! – И смотритель вытолкал Виктора за ворота.

Дежуривший в тот день стражник славился своей грубостью; ею якобы и воспользовался Жаклар.

Все это тоже выглядит фантастично. А впрочем… Если смотритель был подкуплен…

Пэн утверждал, что свидание с Жакларом было в тот день разрешено двоим: его сестре и приятелю ее мужа. А в ворота тюрьмы с обоими пропусками прошла только сестра. Так у Виктора оказалось лишнее «дозволение».

Это правдоподобно.

Неясно только, действительно ли у Жаклара была сестра и находилась ли она в Париже. Ни в каких других источниках упоминаний о ней нам обнаружить не удалось.

Но ведь в Париже со специальной целью помочь Жаклару уже четвертый месяц жили Ковалевские! Так, может быть, в тюрьму явились не «сестра и приятель ее мужа», а «сестра жены и ее муж»? Право же, такую неточность Оливье Пэн мог вполне допустить!

За четыре дня до побега Владимир Онуфриевич получил важное письмо от брата. Опасаясь, что кредиторы наложат арест на Шустянку, Владимир давно уже оформил «продажу» своей половины Александру. Но имение, в свою очередь, было опутано долгами покойного Онуфрия Осиповича. И вот из-за беспечности Владимира какие-то кредиторы подали ко взысканию. На Александра, как снег на голову, свалилось постановление суда об описи имущества в Шустянке. Это известие «страсть как сразило» Владимира. Он ответил брату, что обратится за помощью к Евдокимову, «слезно» попросит взаймы у Языкова, будет «колотиться, как рыба об лед», но соберет необходимую сумму. «Надо из кожи лезть, чтобы только спасти имение». Позднее они как-то выпутались, и об этом небольшом эпизоде можно было бы не упоминать, если бы не одна деталь. Хотя Владимир не отличался аккуратностью в переписке, на финансовые вопросы он реагировал незамедлительно: слишком остро стояли они перед обоими братьями. А на этот раз он в течение шести дней «не мог урвать часа, чтобы написать ответ». И, объясняя, чем именно был занят, сообщал:

«В прошлое воскресенье мужу Анюты удалось бежать из тюрьмы из Версали, мы его быстро снарядили и выпроводили вон, а затем и сами уехали; они (Корвин-Круковские. – С.Р.) просили меня проводить их до границы и до Франкфурта и т[ак] к[ак] взяли мое путешествие на свой счет, то я и согласился и пишу тебе на станции во Франкфурте».

Жаклар покинул Францию с паспортом Ковалевского.

Глава десятая

Эволюция копытных и идеи эволюции

Общая беда и общие надежды, какими они жили в Париже, должны были, кажется, сблизить мнимых супругов как никогда прежде. Но произошло, по всей видимости, обратное. После бегства Жаклара, когда старики Корвин-Круковские поспешили отправиться восвояси, а Софья Васильевна – в Берлин, чтобы продолжить занятия у Вейерштрасса, Владимир Онуфриевич с неожиданной твердостью заявил, что останется в Париже. Благо в Берлин перебралась Юлия Лермонтова, так что Софе не грозило полное одиночество. Ему же необходимо было если не закончить монографию об анхитерии, то хотя бы изготовить к ней рисунки. Впервые Владимир Онуфриевич не поступился своими интересами ради Софьи Васильевны.

Получив во Франкфурте 60 франков на обратный путь, Ковалевский рассчитал, что денег ему хватит на то, чтобы спуститься по Рейну, переправиться в Англию и уже оттуда вернуться в Париж. И он не пренебрег возможностью осмотреть «удивительный музей Тейлора в Гарлеме и музей в Лейдене». «О Лондоне и говорить нечего, так посещение его мне полезно», – писал он брату. Нелишне было и выждать, чтобы убедиться, что французская полиция не разыскивает его в связи с побегом Жаклара.