Филипп Бобков и пятое Управление КГБ. След в истории - Макаревич Эдуард Федорович (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Спустя годы Горбачев вопрошал: «Почему люди идут в КГБ? Есть же приемная ЦК». Может, потому, что КГБ в меру своей компетентности решал, а партия констатировала, да и то не всегда точно.
Когда в стране вспыхивали массовые беспорядки, гасить их приходилось сотрудникам «пятой службы». Находили в иных случаях весьма нетривиальные решения. В 1969 году в милиции сибирского города Рубцовска умер задержанный водитель. И на центральной площади собралась огромная толпа. В город немедленно вылетел сотрудник Пятого управления КГБ полковник Цупак. На площади он появился, когда уже вовсю кипели страсти и верховодила стихия. Схватив мегафон, Цупак, перебивая оратора, крикнул, что он из Москвы, из КГБ, и швырнул в разъяренную массу свое удостоверение личности. Такой неожиданный жест разом охолонил оравших. Кто-то вскочил на помост и, размахивая его удостоверением, прокричал: «Он не врет, он на самом деле из КГБ, от Андропова». Не теряя темпа, Цупак предложил выбрать доверенных людей, которые бы изложили на бумаге суть дела, претензии и требования. Здесь же он обещал доложить о них в Москве. Скоро толпа иссякла и опустела площадь. Офицер КГБ действовал интуитивно, по незримым законам психологии. Не дал людской ненависти излиться на здание горкома партии.
А городские партийные боссы в это время растерянно жались за стенами своего партийного дома. Не вожаки, а бюрократы, боявшиеся людей, потерявшие моральное право быть властью. Спас их тогда офицер Пятого управления. Потом партийные трусы настаивали на жестких репрессивных мерах в отношении бунтовавших на площади.
Так же было и в Москве. Власть по-иному смотрела на демонстрации оппозиционеров, чем КГБ. В 70-е годы несанкционированные выступления проходили под лозунгами «Никакого возврата к сталинизму», «Свободу выездам евреев за границу», «Свободу религии». У Андропова собрали совещание, на котором позицию первого секретаря Московского горкома партии Гришина отстаивал некий Лялин. Его устами Гришин ставил вопрос о выселении подстрекателей и организаторов демонстраций из столицы. Оживился присутствовавший Щелоков, министр внутренних дел:
– Надо сформировать штаб из представителей КГБ, МВД, прокуратуры и начать чистить Москву.
– Это что, снова «тройки»? – спросил тогда Бобков. – Если у Лялина есть доказательства, что эти люди совершили преступление, пусть их судят по закону. Но только суд должен решать.
Бобков, конечно, понимал, против кого он выступает. Гришин, по его словам, готов был любой ценой заплатить за спокойствие и порядок в столице, и этому «руководителю московских большевиков» лучше было не становиться поперек дороги.
Партийный ортодокс Гришин считал, что с оппозицией не стоит вести полемику, да он этого и не умел. Оппозицию, инакомыслящих, по его мнению, надо давить руками КГБ. Кто здесь по-настоящему расшатывал систему: партбюрократ Гришин или чекист Бобков?
Интеллигенция Москвы надолго запомнила скандал вокруг альманаха «Метрополь». Группа московских писателей решила издать сборник своих сочинений, объединенных обшей философией. Против выступило московское отделение Союза писателей, которое возглавлял Феликс Кузнецов, известный литературный критик. Довод простой – альманах литературно слаб. Некоторые добавляли: антисоветчина. А слухи носились и того хлеще: КГБ запретил талантливую книгу.
На самом деле Пятое управление имело свой взгляд на альманах: то, что предлагалось публиковать, – далеко не шедевры, некоторые сочинения – ученические, а в некоторых есть и искра божья. Но «антисоветчиной» в этих сочинениях не пахло. И КГБ, еще до заседания секретариата московского отделения Союза писателей, предложил издать этот сборник. И пусть потом литературная критика ломает копья, а писатели говорят с писателями.
Но не тут-то было. Секретариат решил однозначно и жестко: альманах закрыть. Феликс Кузнецов был смел как никогда. Что ему мнение Пятого управления, когда закрытия «Метрополя» потребовал все тот же первый секретарь Московского горкома партии, член Политбюро ЦК Виктор Гришин и поддерживавший его начальник московского управления КГБ генерал Алидин.
Тот случай обнажил всю сложность отношений Бобкова и генерала Алидина, ориентировавшегося прежде всего на своего партийного босса. Они были не союзники. Алидин, верный гришинец, ярый сторонник репрессивной линии – давить и сажать. Бобков – не доводить до ареста, влиять и убеждать.
В истории противостояния Пятого управления и столичного горкома партии была еще одна ярчайшая страница.
«В один из воскресных дней, – вспоминает Филипп Бобков, – мне позвонил дежурный по Управлению В. И. Бетеев и буквально огорошил: в районе Беляево бульдозеры сносят выставку картин художников-модернистов. Я спросил, что он предпринял.
– Направил группу сотрудников спасать картины.
Я настолько был потрясен, что только и смог сказать:
– Позаботьтесь о художниках!
Вандализм в Беляево остановили, но немало картин было безнадежно погублено».
Указание снести бульдозерами выставку в московском районе Беляево пришло из Черемушкинского райкома партии, секретарем которого был некто Б. Чаплин, добросовестный ученик Гришина.
Райком выступил как провокатор. Случай в Беляево мобилизовал западную прессу, которая с сарказмом писала об отношении власти к художникам в СССР, где господствует принцип – запрещать художественное творчество, если оно не отвечает установкам партии и социалистического реализма.
В этой ситуации ЦРУ планирует новую «культурологическую» операцию – стимулировать выезд «запрещенных» художников из СССР на Запад. Через различные фонды на эмиграцию художников были привлечены немалые деньги. И опять пресса, радио, телевидение в Европе и в США писали о том, что талантливым художникам не дают творить в СССР, и они вынуждены искать творческое убежище за рубежом, в свободном мире. А ведь некоторые художники, далеко не последнего ряда по творческим возможностям, действительно эмигрировали. И там, в эмиграции, они выступили с предложением одновременно открыть выставки художников-авангардистов в Париже и в Москве. Расчет был на то, что в СССР такую выставку, по примеру «Беляева», запретят. И тогда новый шум в прессе, новые акции против запретов и за свободу творчества. Но эта идея вдохновила художников и в СССР, они спешно готовили свои работы для выставки. Что в этих условиях делает Пятое управление, понимая, что эта задуманная на Западе, навязанная выставка для Москвы – явная политическая и «культурологическая» провокация? Управление делает свой ход. В газете «Московский художник» появляется статья, где откровенно рассказывается о сценарии, задуманном на Западе, приводятся факты и мнения. Статья заканчивается обращением к художникам: пусть каждый сам определит свое отношение к выставке, исходя из того, стоит ли участвовать в подобной политической игре, больше разделяющей, чем объединяющей творческих людей. Выставка в Москве по добровольному согласию ее потенциальных участников и ввиду отсутствия работ так и не состоялась.
КГБ продолжал «биться» за художников. С великим трудом у Гришина «пробили» разрешение открыть выставочные залы для авангардистской живописи на Малой Грузинской улице и в одном из павильонов ВДНХ.
Конфликт между Пятым управлением и горкомом партии Москвы в некоторой степени коснулся и писателя Василия Аксенова, о чем он и не подозревал. Сын Евгении Гинзбург, репрессированной в 1937 году, он запомнился своей хорошей прозой – в 60–70-е годы с интересом читали его повести «Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины из Марокко», «Пора, мой друг, пора!», «Затоваренная бочкотара», «Любовь к электричеству».
Писатель Василий Аксенов рассказывает: «Он (Бобков. – Э. М.) занимался „Метрополем“ и принимал решение о моей высылке из Советского Союза и лишении гражданства. Во всяком случае, об этом говорил полковник Карпович (заместитель начальника „пятой службы“ в Московском управлении КГБ. – Э. М.), который в начале 80-х годов лично вел мое дело, а позднее раскаялся».
