Маленькая повесть о большом композиторе, или Джоаккино Россини - Клюйкова Ольга Васильевна (серия книг txt) 📗
Впрочем, артистическая жизнь уже приучила Джоаккино к резким контрастам своего проявления, когда шумные овации нередко соседствовали с не менее шумными провалами и рядом с самыми лестными похвалами и поощрениями уживались самые гневные обвинения. Постоянно было одно – неустанный труд музыканта. Вот и «Семирамида», как писали газеты, была окончена всего за 5 недель! Если быть абсолютно точными – за 33 дня. А ведь это продуманнейшая партитура! Но Россини не видел в этом ничего необычного и удивительного. Просто есть так, как есть. Истинно талантливый человек обычно не придает значения своему таланту: «…У меня было хорошее чутье, – говорил о себе Россини, – да и писалось мне легко». «Семирамида» звучала каждый вечер до конца карнавального сезона, вызывая бурные восторги венецианцев. А Россини уже думал о своей поездке в Лондон, куда его звал договор. Как подлинно творческий человек, он не мог остановиться на достигнутом, а новые творческие искания требовали новых впечатлений. Поэтому и получилось, что «Семирамида» оказалась последней его оперой, написанной для Италии.
Глава 15.
…ВПЕРЕД, К НОВЫМ ГОРИЗОНТАМ!
Но как можно уехать, не побывав в милой сердцу Болонье! И конечно, сразу после своих венецианских триумфов увенчанный славой маэстро направился в этот город. Встреча с нежно любимыми родителями, со старыми и добрыми друзьями будила в Джоаккино массу самых глубоких и трепетных чувств, дарила ему истинное отдохновение и воодушевляла на новые творения. Несколько месяцев супругам Россини удалось провести в дорогих сердцу местах. Но из Лондона настоятельно напоминали о заключенном контракте. Итак, Россини-композитор и его жена, для которой была предусмотрена роль примадонны, причем на самых выгодных условиях, отправились в путь. Это произошло 20 октября 1823 года. 9 ноября супруги были в Париже, где намеревались сделать короткую, дней на 10 – 20 остановку.
Россини давно хотел побывать в этом городе, славившемся бурной культурной и интеллектуальной жизнью. Правда, его музыка достигла столицы Франции значительно раньше автора, хотя «вплоть до 1817 года дорога на сцены «столицы мира» была для нее, повсеместно известной в Италии и благосклонно принятой в ученой Германии, закрыта. Немалую роль в этом сыграл директор «Театр Итальен» в Париже Фердинандо Паэр. Однако со всех сторон стекались слухи об изумительных успехах молодого итальянского композитора, и парижане хотели вынести свое суждение о нем и насладиться его «божественными» звуками. Тогда директор театра, бывший сам композитором и боявшийся конкуренции, постарался организовать как можно худшее исполнение избранной оперы, которой оказалась «Итальянка в Алжире». Разочарование было настолько велико, что парижские газеты высказали сомнение по поводу того, имеет ли право Россини называться «прославленным маэстро»! В течение последующих двух лет оперы Россини не появлялись на парижской сцене. И только в 1819 году новые вести о триумфах композитора вынудили «Театр Итальен» поставить «Счастливый обман». С тех пор в Париже зазвучали оперы «божественного маэстро», а любители музыки разбились на поклонников и противников Россини. В числе приверженцев были не только простые любители оперной музыки, пренебрежительно называвшиеся «дилетантами», но и представители интеллектуальной среды города – писатели, поэты, художники, среди которых можно назвать имена Бальзака, Стендаля, Мюссе, Делакруа. «Антироссинистами» стали многие композиторы старшего поколения, такие, как Крейцер, Лесюэр, Бертон, Катель и даже Керубини, видевшие в нем опасного конкурента. Кроме того, изумительная, всех восхищавшая легкость россиниевской музыки казалась им пустой и несерьезной, недостойной музыкального искусства. К ним присоединились и посредственные сочинители типа Персюи, Лебрена, музыка которых рядом с творениями Россини оказывалась беспомощной и заурядной. Среди противников Россини был и Берлиоз, гневно обрушивший на него свою критику: «Кто сможет отрицать, что все оперы Россини, взятые вместе, не смогут выдержать сравнения с одной строчкой речитатива Глюка, тремя тактами вокальной мелодии Моцарта или Спонтини и худшим из хоров Лесюэра!…»
Такие споры сделали имя итальянского композитора необычайно известным в Париже. Все с нетерпением ждали появления в городе этой знаменитости. И Россини появился в качестве… аккомпаниатора! Трудно придумать что-либо более неожиданное, если не знать подоплеку этого дела. А все было чрезвычайно просто. В Париже жил старинный друг и одноклассник Джоаккино, певец и учитель пения Огюст Пансерон. Естественно, что Россини, столь ценивший своих друзей, сразу поспешил с ним встретиться. И был очень удивлен его грустным и задумчивым видом. Разговор начал с обычного вопроса: «Как дела?» – «Ничего», – последовал печальный ответ. Джоаккино встревожился не на шутку. «Я не верю тебе. Ты мучаешься. С тобой случилось несчастье? Скажи!» – требовал Россини. «Хорошо, если ты хочешь, я скажу тебе правду. Мой брат призван в армию, а я не хочу, чтобы он шел, но чтобы оплатить замену, мне пришлось бы взять в долг, ибо те немногие деньги, которые дают работа и экономия, составят лишь часть необходимой суммы, далеко не достаточной. А брать в долг – жертва для меня слишком болезненная». Россини несколько времени оставался в задумчивости, как вдруг бодро провозгласил: «Я сразу избавлю тебя от неприятности, – и, видя недоумение в глазах друга, добавил, – организуй концерт в пользу брата». – «Концерт в Париже! – разочарованно проговорил Пансерон, – он не окупил бы даже расходов». Но тут мысль его заработала: «Вот если бы ты согласился сопровождать меня на фортепиано и позволил бы поставить твое имя на афишу!» – «Располагай мной и моим именем как хочешь!» – воскликнул Россини, обрадованный тем, что вывел своего друга из мрачной апатии и может помочь ему. Так и получилось, что парижане сначала познакомились с ним как с аккомпаниатором.
Сразу по прибытии в Париж Россини сделал необходимые визиты «вежливости» наиболее крупным парижским композиторам того времени: Лесюэру, Керубини, Мегюлю. Все до этого момента были противниками удачливого итальянца, но веселый нрав Россини, его общительность и любезность сделали свое дело: у композитора сразу явно уменьшилось количество недругов. А с Керубини его впоследствии свяжет добрая дружба, он будет даже принимать самое деятельное участие в семейных делах строгого директора консерватории.
Через неделю после прибытия Россини в столицу Франции в одном из парижских ресторанов состоялся роскошный обед в честь знаменитого гостя. Зал был украшен овальными медальонами, окруженными гирляндами цветов, внутри золотыми буквами были написаны названия опер маэстро, над креслом виновника торжества сияли его инициалы. Когда Россини вошел в зал, оркестр заиграл увертюру из «Сороки-воровки». В первой части обеда исполнялись популярные фрагменты из разных опер композитора, и, как свидетельствуют газеты, восхищенные обедающие почти не ели и сидели тихо, разговаривая мало. Наконец настало время тостов, первый из которых провозгласил Лесюэр: «За Россини! Его пылкий гений открыл новую дорогу и обозначил новую эпоху в музыкальном искусстве!» Россини в долгу не остался, торжественно произнеся: «За французскую школу и процветание консерватории!» Тостов в тот день было произнесено множество, в особенности если учесть, что приглашенных было более 150 человек! Вспоминали композиторов и умерших, и живущих, их заслуги перед искусством. Крики «браво» смешивались с музыкой, причем звучали уже отрывки из произведений не только Россини, но и Глюка, Гретри, Моцарта.
Обожание французами знаменитого итальянского маэстро стало просто удивительным. Впрочем, почему удивительным? Ведь еще 11 ноября в «Театр Итальен» прозвучал «Севильский цирюльник»! Эту оперу выбрал на свой бенефис Мануэль Гарсиа. Успех был полный. Автора приветствовали бурными аплодисментами, вызывали на сцену, а после спектакля оркестр Национальной гвардии устроил серенаду под окнами Россини. Восторженное почитание было небезосновательно. Однако, как и во всем, что становится слишком большим, здесь также были смешные стороны. И веселые французы не упустили случая от души посмеяться. Особенно это касалось банкета, на который была сочинена пародия под названием «Россини в Париже, или Великий обед». Для этого им потребовалось всего 13 дней! Вот уж поистине «россиниевская» скорость! 29 ноября водевиль-пародия был представлен на суд зрителей. И некоторые меломаны осудили его! Они увидели в этом оскорбление величия «несравненного гения» и профессоров консерватории, совершенно забыв при этом, что подлинное величие оскорбить нельзя. А авторы этой остроумной насмешки настолько не хотели обидеть Россини, что перед постановкой советовались с ним и предложили композитору убрать из текста все, что ему не нравится. Но они плохо знали мудрого насмешника Россини. Хорошо все, что умно, еще лучше – то, что остроумно. И невзирая на лица. Джоаккино мог посмеяться над кем угодно, в том числе – над собой. Именно поэтому он не выкинул из водевиля ни слова.
