Клеопатра. Последняя царица Египта - Вейгалл Артур (электронные книги без регистрации txt) 📗
Мне не кажется, что этот момент полностью признается историками, но совершенно очевидно, что положение Антония в Эфесе было бы почти несостоятельным без такого оправдания, как защита прав Цезариона. Любому человеку, жившему на Востоке, было очевидно, что Антоний действует в союзе с Египтом и Клеопатрой, и все теперь знали, что царица – его законная супруга. Было ясно, что, если Антонию будет сопутствовать успех, он войдет в Рим вместе с царицей Египта. И в то же самое время Антоний отрицал, что намеревается установить в Риме монархию – так, как это предлагал сделать диктатор, и говорил много чепухи о возрождении республики. Безусловно, есть только один способ, с помощью которого эти различные интересы могли совместиться в одном плане, удовлетворив сторонников Антония и в Риме, и на Востоке, и послужить открытым оправданием войны. Антоний собирался усадить сына Цезаря Цезариона на место его отца и изгнать незаконного наследника Октавиана. Сам же Антоний будет опекуном мальчика и станет действовать, по крайней мере в Италии, по законам республики. Клеопатра, как его жена, снимет свою корону, пока будет находиться в Италии, но снова наденет ее в своих собственных владениях точно так, как предлагал Юлий Цезарь в последний год своей жизни. Разумеется, следовало понимать, что трон Рима в конечном итоге будет предложен ему, а он со временем передаст его Цезариону, основывая тем самым династию крови божественного Юлия. Но этот факт тщательно скрывался. Если бы Цезарион и его дело не составляли часть casus belli (повод для объявления войны – лат.), то вряд ли Антоний получил бы широкую поддержку в Риме. И какой человек потерпел бы военное присутствие Клеопатры и ее египтян, если бы она не была матерью претендента и женой опекуна претендента? Если бы не Цезарион, какое оправдание войны было бы у Антония? У меня их мало. Он сражался бы, чтобы свергнуть Октавиана, который в этом случае был бы законным и единственным наследником. Он вовлекал бы Клеопатру в политику Рима с очевидным намерением создать для нее трон, то есть сделать тот самый шаг, который привел Цезаря к гибели. В обмен на республиканские настроения Октавиана Антоний предлагал бы римскому народу жизнь под властью царя по образцу Египта не как нечто наилучшее при сложившихся обстоятельствах, а как образ мышления, желательный сам по себе. Явное почтительное отношение Антония к Клеопатре и то, как она разделяла с ним верховную власть, вероятно, должны были быть очень оскорбительными в Риме и Эфесе, и к этому не относились бы терпимо, если бы египетская царица не была вдовой Юлия Цезаря и матерью его сына.
В армии, сосредоточившейся в Эфесе, были воины всех национальностей. Там было девятнадцать римских легионов, воинские формирования из галлов и германцев, мавров, египтян, суданцев, арабов, бедуинов; были представлены мидяне, армяне, племена с берегов Черного моря, греки, евреи и сирийцы. Улицы города были забиты людьми во всевозможных одеждах с самым разнообразным оружием, разговаривавшими на сотне языков. Наверное, никогда еще в истории не собиралось вместе такое большое количество народов (у персидских царей Ахеменидов было побольше, да и у многих других. – Ред.), и Клеопатру, вероятно, переполняла гордость от осознания того, что на самом деле это она была причиной такой огромной мобилизации военных сил. Да, они собрались вместе по просьбе Антония, но они пришли, чтобы сражаться за нее. Они были здесь для того, чтобы отстоять ее честь, чтобы возвести ее на трон, дав власть над античным миром. Лесом мечей и копий они собирались оправдать те ночи почти шестнадцать лет назад, когда, будучи маленькой царицей Египта, она лежала в объятиях могущественного старого римского развратника. В те далекие дни она сражалась, чтобы сохранить независимость своей страны и своей династии. Теперь она была царицей владений более обширных, чем владения, которыми правили самые великие фараоны, и вскоре она должна была увидеть, как ее царский род поднимется на такую высоту, которой никогда раньше не достигали цари Египта. В то время у Клеопатры вошло в привычку в качестве клятвы произносить следующие слова: «Так же верно, как то, что однажды я буду вершить правосудие на Капитолии». С гордостью исполняя роль хозяйки в Эфесе, она, вероятно, ощущала, что этот великий день совсем близок. Жители Эфеса уже приветствовали ее как свою царицу, и уважение, которое ей оказывали вассальные цари, было очень заметным.
Весной 32 г. до н. э. в штаб-квартиру Антония прибыли около четырехсот сенаторов. Они заявили, что после осуждения своего соперника в римском сенате Октавиан посоветовал всем, кто был на стороне его врага, покинуть город, после чего они и отплыли в Эфес, оставив около семисот или восьмисот сенаторов, которые либо одобряли Октавиана, либо придерживались уклончивой политики. Война еще не была объявлена, но теперь, видимо, не требовалось никакого объявления.
С прибытием сенаторов в лагере стали назревать волнения. Власть и авторитет Клеопатры сильно возмущали вновь прибывших, для которых существующее положение вещей было чем-то вроде откровения. Они не сразу поняли, что царица Египта играет активную роль в приготовлениях к войне, и многие из них быстро осознали, что Антоний, как восточный диктатор и муж Клеопатры, вряд ли будет восстанавливать республиканское правление в Риме. Вскоре некоторые из них начали проявлять недовольство царицей и намекать, что ей следует отойти на задний план, по крайней мере в тот момент. Был там военачальник по имени Гней Домиций Энобарб из старой республиканской семьи, который никогда не признавал право Клеопатры на верховную власть, которой она добилась. Энобарб никогда не обращался к ней, называя ее титул, а всегда только по имени. В конце концов этот человек прямо сказал Антонию, что ему следует отправить Клеопатру домой в Египет, чтобы она там дожидалась окончания войны. Он, видимо, обратил внимание Антония на то, что ее присутствие в армии создает ложное впечатление и может оттолкнуть от него многих его друзей-римлян. Быть может, он предложил, чтобы царица освободила свое место для Цезариона, чьи права мало кто отрицал. Видя разумность этого совета, Антоний велел Клеопатре возвращаться в Александрию, но она, сильно встревожившись, говорят, подкупила Публия Канидия, одного из советников Антония, которому он больше всего доверял, чтобы тот защитил ее интересы, в результате чего предложение Домиция Энобарба было отклонено, и царица осталась с армией. Публий Канидий указал Антонию на то, что египетский флот будет сражаться более охотно, если с ним будет их царица, да и египетские деньги можно будет получить гораздо быстрее, если будет считаться, что это она сама в них нуждается. «И, кроме того, – сказал Канидий, – я не вижу, кого из царей, присоединившихся к этой экспедиции, Клеопатра ниже по интеллекту, ведь она одна долгое время правила огромным царством и научилась у тебя, Антоний, вершить великие дела».
Длительное пребывание царицы в Эфесе и ее связь с приготовлениями к войне были причиной крупных разногласий, и римские сенаторы разделились на две партии: на тех, кто поддерживал замыслы Антония, и тех, кто теперь был за примирение с Октавианом, которое должно было стать средством избавления римской политики от тревожащего влияния Клеопатры. Когда до ее ушей дошли вести об усилиях миротворцев, ее досада, наверное, была очень сильной. Должны ли ее надежды разбиться вдребезги только потому, что нескольким упрямым сенаторам не понравилось то, что иностранный монарх занимается политикой республики? Клеопатра больше не доверяла Антонию, так как ей казалось очевидным, что он в глубине души старается лишь ради своего собственного возвеличивания и готов отодвинуть ее на задний план в тот момент, когда ее интересы станут представлять угрозу его собственным. Это она подстрекала его к войне, поддерживала его на должной высоте, разбудила в нем чувство долга и в большой степени финансировала его нынешние действия, а он готов слушать тех, кто убеждает его заключить мир. Только недавно он предложил Октавиану, что сложит оружие, если тот сделает то же самое. В тот момент Клеопатра, наверное, думала, что это просто дипломатический ход для завоевания популярности, но теперь, видимо, поставила желание Антония воевать под большой вопрос и спросила себя, не предпочел бы он мир, покой и свободное время, чтобы пить и пировать вволю. Тем не менее война была необходима для ее честолюбивых замыслов и для того, чтобы ее сын мог вступить в свои права. Если Октавиан не будет свергнут, она никогда не будет чувствовать себя в безопасности, а она всем сердцем хотела прийти в тихую гавань после лет бурь и напряженных усилий.
