Президентский марафон - Ельцин Борис Николаевич (книги онлайн .TXT) 📗
Теперь мне предстояло самое сложное: убедить Государственную Думу проголосовать за кандидатуру нового премьера. По Конституции президент имеет право лишь трижды вносить кандидатуру на голосование.
Всю неделю до этого ситуация развивалась стремительно.
18 августа, прервав отпуск, Черномырдин срочно возвращается в Москву. Начинаются непрерывные политические консультации. 19 августа он встречается с Александром Лебедем и Геннадием Селезнёвым. 20 августа — с Геннадием Зюгановым и Николаем Рыжковым. Обещает им, что «никаких Чубайсов, Гайдаров и Немцовых в правительстве не будет».
В обстановке финансового хаоса все политические элиты (и коммунисты в этом смысле пока ещё не были исключением) стремились скорее найти точку опоры, ключик к стабильности. Никто не хотел перерастания финансового краха в крах государства. Я знал о переговорах Черномырдина, но не вмешивался в них, занимал пока спокойную, нейтральную позицию.
В прессе началась активная кампания: Черномырдин — единственная реальная кандидатура, которую поддерживают все, от коммунистов до бизнесменов.
Среди тех, кто мог претендовать на премьерское кресло, Черномырдин единственный буквально ринулся в бой и в считанные дни добился создания предварительной договорённости всех со всеми.
22 августа, в субботу, Валентин Юмашев попросил разрешения приехать ко мне на дачу вместе с Игорем Малашенко, руководителем НТВ. Я знал, что речь пойдёт именно о Черномырдине, догадывался, зачем он позвал Игоря, которого я помнил и знал с 96-го года как члена нашей аналитической группы. Было ясно, что Валентин хочет, чтобы я выслушал не только его собственные аргументы.
… День был тёплый, солнечный, один из последних дней подмосковного лета. Мы поговорили, потом я пригласил гостей пообедать. Со стороны посмотреть — сидят люди в летних рубашках, едят окрошку. Абсолютный покой. На этом лёгком ветерке, в бликах солнечных зайчиков сквозь колыхание листвы, я обдумывал тяжелейшую политическую проблему. И не только политическую — мою человеческую проблему!
Возвратить Черномырдина в правительство — означало признать своё моральное поражение, свой проигрыш. Ведь совсем недавно, пять месяцев назад, я отправил его в отставку. Я по-прежнему считал, что при всех неоспоримых достоинствах Виктор Степанович — совсем не тот человек, который должен возглавлять российское правительство и идти на выборы 2000 года в качестве основного демократического кандидата.
Вместе с тем пружина кризиса так сжалась, что могла, сорвавшись, снести всю политическую конструкцию. У нас на размышление времени не оставалось совсем. Для того чтобы медленно, спокойно отпустить эту пружину, требовались огромная сила и огромный опыт. То, чем как раз и обладал Виктор Степанович.
Я спросил Валентина, как сложился разговор с Кириенко. Юмашев рассказал, как они встретились в пустом аэропорту, как грустно посидели. Отметил, что Сергей Владиленович сам все понимает. «Кого он предложил взамен?» — спросил я. «Строева», — немного запнувшись, ответил Юмашев. Это означало, что ревность к Черномырдину Кириенко пересилить в себе не смог. Его предложение было нереальным: Строев, человек старой закалки, бывший член Политбюро, в качестве премьера меня уж совсем не устраивал.
«А вы что думаете, Игорь Евгеньевич?» — спросил я. Малашенко в своей обычной манере начал твёрдо, жёстко, правильно выстраивая речь, приводить свои аргументы. «Черномырдин, который был пять месяцев назад, и Черномырдин сейчас — это два разных человека, Борис Николаевич». — «Почему?» — «А все изменилось. Он был вынужден за это время многое переосмыслить, понять. Политик, который возвращается во власть после отставки, — это всегда другой человек. У него появляется колоссальный новый опыт. Теперь он понимает, что за первую позицию надо драться, надо работать не так, как раньше». — «А Лужков?» «Нет, даже не стоит его обсуждать», — ответил Малашенко.
«Борис Николаевич, — сказал Юмашев. — Черномырдин обещает, что не будет ставить в правительство удобных, послушных, но слабых исполнителей. Обещает создать команду молодых, агрессивных профессионалов-экономистов. Но самое главное не это. Если его утвердят в Думе с первого раза, а шансы есть, и большие, он реально сможет претендовать на роль общенационального лидера, спасителя, антикризисного премьера, называйте как хотите. У него тогда появится новый ресурс доверия у населения».
Я прекрасно понял, что хотел сказать Юмашев. После своей отставки (без меня, мол, тут вон чего натворили) и после триумфального возвращения в Белый дом Черномырдин приобретёт столь любимый народом ореол «несправедливо обиженного».
Да, это было очень важное соображение. Черномырдин не только имел все шансы разрешить кризисную ситуацию, используя свой опыт и связи, но и пойти дальше, на выборы-2000, с хорошим запасом прочности. В этом смысле мой моральный проигрыш оказывался выигрышем для Черномырдина. Ну что ж…
И все же я продолжал сомневаться: «А если его не утвердят в первом туре?» «Тогда попробуем найти другого кандидата», — сказал глава администрации.
Вариант Примакова мы в тот день даже не обсуждали — Евгений Максимович заранее объявил всем — и моим помощникам, и парламенту, и правым, и левым, что в премьеры не пойдёт ни под каким видом.
Днём позже, 23 августа, в моей подмосковной резиденции произошла другая важная встреча — с Черномырдиным.
После того как от меня ушёл Кириенко, я вызвал в кабинет Виктора Степановича. «Только что у меня был Кириенко. Я отправил его в отставку». Черномырдин слушал молча, кивал. Было видно, что он напряжён и готов к решительному бою.
Не знаю, не помню, в каком разговоре промелькнуло: «политический тяжеловес». В сущности, это был не очень удачный образ, но довольно точно раскрывающий причины отставки Кириенко: тот этим качеством явно не обладал. Я смотрел на крупную, тяжёлую фигуру Виктора Степановича и думал: действительно, «тяжеловес».
Да, непросто рассказывать об этих событиях осеннего кризиса 1998-го. Непросто, потому что ситуация менялась практически каждый день. А потом и каждый час. Честно говоря, не припомню такого напряжения за всю российскую политическую историю 90-х годов, если не считать, конечно, попытки военных переворотов 91-го и 93-го годов. Здесь ситуация была вроде бы совсем другая, мирная, абсолютно конституционная, но под тем же неярким и добрым солнцем уходящего лета так же бешено замелькал политический калейдоскоп. Будто какой-то дьявол вертел картонную трубку нашей судьбы, и цветные стекляшки разных комбинаций и компромиссов то возникали, то рассыпались вновь.
Итак, 23 августа я принял в Горках Кириенко и Черномырдина, а 24-го выступил с телеобращением к нации и подписал соответствующие указы. В этот же день Виктор Степанович провёл в Белом доме заседание правительства в качестве исполняющего обязанности премьер-министра.
Черномырдин с бешеным упорством продолжал загонять руководителей парламентской оппозиции в угол. Он использовал свой главный козырь — отсутствие другого реального кандидата и желание всех элит, и политических, и экономических, как можно быстрее урегулировать этот кризис. В течение первых трех дней — понедельника, вторника и среды — были согласованы основные параметры так называемого Политического соглашения, документа, который определял новые взаимоотношения между президентом, правительством и Думой. В четверг и пятницу началась работа над самим текстом документа.
Черномырдину удалось достигнуть многого. В первую очередь поддержки Селезнева, спикера Госдумы, официально второго человека в компартии. Добился он и поддержки «Народовластия» и аграриев, младших партнёров Зюганова. Причём не без помощи руководителей «Газпрома», имевших влияние на верхушку компартии. Левая оппозиция согласилась на следующие условия: президент даёт гарантии не распускать Думу до 2000 года. Дума, в свою очередь, гарантирует доверие правительству. Правительство даёт гарантии того, что не будет инициировать парламентский кризис своей добровольной отставкой. Черномырдин непрерывно звонил мне, согласовывая все новые и новые позиции: могут ли быть коммунисты в правительстве? Можем ли мы обсуждать в Думе всех вице-премьеров?
