Записки чекиста - Смирнов Дмитрий Михайлович (читаем книги бесплатно TXT) 📗
И как итог, как завершение всей этой долгой цепи преступлений – антисоветская агитация, сколачивание вражеской агентуры, шпионаж…
– Чем занимался Карл Ведау и как вы с ним связались?
– Он сам нашёл меня, после того как я сообщил мнимым родным о своей легализации в колхозе под Омском. Нашёл и стал моим начальником.
– А кто заменил Ведау после его отъезда в Германию?
– С тех пор резидентом являюсь я.
– С кем вы работали до ареста?
– Мне помогал Ганс Гебауэр. Он сообщал, главным образом, сведения о передвижении воинских частей, которые черпал из разговоров жён военнослужащих, приходивших в скупочный магазин. Женщины болтали, кто из них куда едет со своими мужьями, а для опытного разведчика этого вполне достаточно.
– Кого вы должны были оставить вместо себя, если бы пришлось уходить в подполье?
– Ганса Гебауэра: его перед отъездом назвал Карл Ведау.
– Задания на военное время?
– Вербовка диверсантов, разрушение транспорта, промышленных и других объектов, работающих на нужды обороны. Всемерное ослабление советского тыла. Но, – и Карл Бренер впервые за время допроса позволил себе улыбнуться, – но, кажется, Гансу Гебауэру тоже удалось ускользнуть?
В вопросе и в улыбочке фашистского выкормыша сквозило с трудом скрываемое злорадство: мол, как ни старайтесь, господа чекисты, а всех нас вам ни за что не переловить.
Ну что ж, мы не стали его переубеждать. Тем более что немецко-фашистский агент Ганс Гебауэр, действительно перекочевавший из Омска в далёкую Карагандинскую область, в это время уже не раз был допрошен…
Он подтвердил все показания Карла Бренера и, в свою очередь, сознался, что был завербован уехавшим в Германию Карлом Ведау. Но, как и Бренеру, ему не удалось выполнить ни одного задания своих хозяев.
Где-то за линией фронта, в картотеках «великого рейха», все эти бренеры, гебауэры и другие подобные им лазутчики, под личинами антифашистов и честных советских граждан долгие годы выжидавшие наступления «решающего часа», продолжали числиться «в строю». Им поручалось «взорвать изнутри» Советский Союз, на них возлагались немалые надежды в обеспечении быстрой и полной победы фашистской Германии. А «победители», один за другим, усаживались на стул перед столом следователя и начинали повествование о том, как их подвёл нелепый, не предусмотренный никакими инструкциями «случай»…
Совершенно так же вели себя и вражеские агенты, переброшенные на нашу территорию, когда началась война.
Первый из них оказался в Омской области летом сорок первого года. Приехал по своей инициативе. Раньше работал на Ярославском шинном заводе, в начале войны был призван в армию и направлен на фронт. В плен к немцам попал где-то под Смоленском или Вязьмой. Трус по натуре, он заискивал перед ними, угодничал и этим обратил на себя внимание. Не понадобилось много труда, чтобы завербовать такого типа и сделать агентом фашистской разведки.
Гитлеровская разведка активно выискивала среди военнопленных разного рода неустойчивых и слабовольных, готовых подчиниться любому приказу начальства, и, особенно в первое время войны, вербовала их: спешила с засылкой в наш тыл своей агентуры. Вот почему этот агент только одну неделю пробыл на курсах шпионов-сигнальщиков, наводчиков самолётов на оборонные и промышленные объекты. Затем его перебросили через линию фронта на территорию Московской области, снабдив ракетницей, световыми патронами и небольшой суммой денег.
Сколько раз он сигналил фашистским самолётам, трудно сказать. Утверждал, что только дважды. Потом испугался, поняв, что на этом можно погореть: поймают и прикончат на месте. Поэтому решил уйти подальше в тыл. Добравшись до Москвы, он вклинился в поток эвакуируемых и благополучно доехал до Омска. Ни немецкой разведке, ни кому-нибудь другому и в голову не придёт разыскивать его в Сибири!
Может быть, скороспелый сигнальщик так и затерялся бы в тылу, пережил войну, работая на каком-нибудь предприятии. Судя по характеру и поведению, он не был способен на совершение серьёзного преступления в тыловых условиях. Однако «отсидеться» не удалось и в Сибири. Чекисты, уже работавшие в это время в тылу у немцев, нашли его фамилию в списках курсантов, обучавшихся в разведывательно-диверсионной школе. Рассказали о нем и другие, обучавшиеся в этой же школе, но явившиеся с повинной после переброски через линию фронта.
Ориентировка докатилась и до Омского управления НКВД. Начались розыски, и нашли раба божьего! Небольшого роста, невзрачный, глазки маленькие и блудливые, пытается разыгрывать чудачка…
Нашли даже его ракетницу, и, давая показания, он упорно напоминал, что был только сигнальщиком, а других заданий не получал.
– А где деньги и патроны для ракетницы? – спросил следователь.
– Денег было немного. Пока устроился на работу, все израсходовал. А патроны выбросил: на что они мне? Я и на курсы-то пошёл, чтобы не сидеть в лагерях. Лишь бы домой, а уж тут хоть в Сибирь…
– Где же у вас было чувство гражданского долга? Неужели не понимали, что наносите вред Родине?
– Я растерялся, обо всем забыл… Немцы наступают, их много… Вот и решил уехать подальше от фронта, чтобы меня никто не нашёл.
– Было бы лучше, если бы пришли сами, рассказали об этих курсах. Тогда не пришлось бы вас искать.
– Боялся, а вдруг арестуют, как немецкого агента? Немцы предупреждали, что если явимся в советские органы, в частности в НКВД, немедленно посадят. Вы теперь вряд ли меня отпустите, а ведь плохого я ничего не сделал…
Возможно, что и на самом деле не сделал. Не оставалось ничего другого, как, учитывая степень виновности сигнальщика, привлечь его к ответственности и до конца войны подержать в лагерях. Там тоже не сидели без дела, а работали на оборону страны.
Были и другие, так сказать, «скороспелые» агенты с оккупированной территории. Чувствовалось, что эта агентура – лишь ширма, прикрытие. Своего рода громоотвод для шпионов настоящих. У фашистов был расчёт: чем больше придётся чекистам заниматься «скороспелыми», тем легче будет настоящим агентам внедриться на уязвимых участках обороны страны.
Однако и этот расчёт не оправдался.
По ориентировке из центра нам стало известно, что в апреле 1943 года с временно оккупированной территории фашистская разведка перебросила на самолёте в глубокий советский тыл двух своих агентов. Были указаны их клички: «Кириллов» и «Лапин». Оба обучались в борисовской разведывательной школе. Указывались и места возможного оседания агентов: «Кириллов» – в городе Омске, «Лапин» – в Горьковской области.
Нужно было найти их и арестовать.
Но как найти человека, о котором только и известно, что он мнимый «Кириллов» и, вероятно, находится в Омске? Возможно, что его кличка связана с каким-либо обстоятельством из жизни? Выяснится это потом, а пока нужно было искать, тщательно присматриваясь к людям, прибывающим или уже прибывшим в Омск из прифронтовой полосы и из госпиталей.
Разыскивать «Кириллова» среди настоящих, омских Кирилловых не стоило. Все они старожилы, давно никуда не выезжали, да и к ним за последнее время никто не приезжал. Есть Кирилловы и на оборонных заводах, но они прибыли в город вместе с ними, восстанавливали их, и теперь трудятся так, что вызывают только уважение. Нет, все это не то, что нужно.
Может быть, помогут беседы с работниками райвоенкоматов, в обязанность которых входит забота о возвратившихся с фронта по ранению и болезням? Нам называют фамилии, предъявляют документы. Мы записываем адреса, наводим справки по месту работы. Организуем встречи с теми, кто вновь призван в армию и направлен в полевые или нестроевые части.
Но того, кто остановил бы на себе серьёзное внимание, – нет.
Только к концу лета мы заинтересовались военруком одной из городских школ, вернувшимся из армии, как значилось в документах, после ранения в ногу и контузии, полученных в боях на Западном фронте. Данные такие: признан негодным к строевой службе, родом из Пермской области. В Омске, ещё до войны, окончил пехотное училище, тут и женился. Служил на Дальнем Востоке, затем был направлен на фронт. Вылечившись в госпитале, приехал в Омск, где живёт его жена.
