В кругу королев и фавориток - Бретон Ги (мир бесплатных книг txt) 📗

Но если народ веселился, то духовенство не могло не возмущаться подобным «оголением», возбуждавшим повсюду, в том числе и в церквах, похоть у множества любителей подобного греха. Проповедники с амвонов резко осуждали светских дам, которые не стеснялись появляться перед людьми, «облаченные в бесстыдство». А францисканец Майар в одной из воскресных проповедей обратился к ним с такой странной речью: «Отродья дьявола! Женщины, проклятые Богом и явившиеся в это святое место, чтобы трясти здесь своими бесстыдными грудями, вы будете прокляты и подвешены за ваши гнусные соски».

В другом обращении к женщинам, звучащем поспокойнее, им предлагалось прикрывать грудь косыночкой из голландского полотна и отстранять дерзкие руки любовников, пытающихся сорвать эти косынки, потому что, добавляет советчик, «стоит только овладеть Голландией, и тогда — прощай Нидерланды» [88].

Но даже красноречия всех проповедников оказалось недостаточно. Рассказывают случай, когда один священник, обращаясь к мужчинам своего прихода, наивно воскликнул: «Когда вы видите их вздернутые соски, выставляемые с таким бесстыдством, братья, бесценные мои братья, прикройте свои глаза».

Конец фразы потонул в таком безумном хохоте прихожан, что бедняге пришлось покинуть амвон, не закончив проповедь…

Само собой разумеется, бесконечные анафемы, на которые не скупилось духовенство, ничему не служили, и парижские дамы, за которыми очень скоро последовали и провинциалки, продолжали, пренебрегая скромностью, демонстрировать свои прелести, которые один священнослужитель довольно забавно обозвал «двумя катарактами нездорового детского организма».

Некоторые женщины в своей экстравагантности доходили до того, что окрашивали кончики грудей в ярко-красный цвет; еще удивительнее, что у других женщин эта мода вызвала желание раскрасить себе куда более интимную часть тела…

Мода на платья с вырезом чуть ли не до пупка была причиной очередного королевского увлечения. Однажды мартовским вечером 1607 года, во время какого-то праздника, Генрих IV заметил молоденькую и очень изящную особу «с соблазнительными и озорно вздернутыми обнаженными грудями, каждая из которых была украшена ягодкой малины». Ее звали Шарлотта дез Эссар. У короля тогда как раз выдалось немного свободного времени (м-м Море была беременна), он стал за ней ухаживать, и при этом так настойчиво, что уже на следующую ночь, по словам хрониста, «шалил в ее садике». В качестве возмещения убытка королевская казна выплатила ей довольно солидную сумму.

В течение нескольких месяцев м-ль дез Эссар пользовалась всеми правами и надеялась стать третьей официальной фавориткой, но как только она в свою очередь забеременела, раздосадованный Генрих IV попросил Сюлли «избавить его побыстрее от этой женщины».

— Каким образом? — изумился слегка растерявшийся министр.

— Подождите, пока родится ребенок, — ответил король, — а потом отошлите обоих в монастырь. Это будет вполне надежный способ.

Так и сделали: родившуюся девочку окрестили Жанной-Батистой де Бурбон и тут же отослали в Шельский монастырь, а Шарлотту отвезли в Бомонское аббатство [89].

После этого король, превративший свой двор, по выражению флорентийского посла, почти в бордель, обогатил свой гарем, взяв в любовницы игривую Шарлотту де Фонлебон, фрейлину королевы.

Эта юная красотка еще несла свою службу в королевской постели [90], когда в январе «1609 года Генрих IV был приглашен вместе с Марией Медичи на праздник, устроенный королевой Марго. Он довольно вяло наблюдал за тем, что сегодня именуется „аттракционами“, как вдруг посреди балетного спектакля на сцену вышла молоденькая певичка с золотыми волосами: Певичку звали „маленькая Поле“, и голос у нее оказался восхитительный [91]. Вот что об этом рассказывает Пьер де Л`Этуаль: «Это маленькое белое тельце, точеное и хрупкое, в очень свободном платье из простого крепа, сквозь который просвечивали очертания вовсе ничем не защищенного сокровенного места, разожгло аппетит многих присутствовавших там мужчин».

Можно не сомневаться, что аппетит короля оказался самым сильным. Тальман де Рео так прямо и говорит, «что он пожелал спать с прелестной певуньей, чтобы заставить ее запеть, лежа под мужчиной». Справедливости ради он тут же добавляет: «Все были уверены в том, что он свое намерение осуществил…»

Таким образом, у короля было пять наложниц. И он сумел доказать, что ему по плечу подобная задача, но при этом был вынужден немного отвлечься от государственных дел. Целыми днями он только и делал, что бегал от одной кровати к другой, являя при этом поистине юношескую прыть. Кроме собственных ощущений для него больше уже ничего не имело значения…

Но несмотря на всю эту похотливую возню, король продолжал хранить нежную и искреннюю любовь к маркизе де Верней. Время от времени, когда ему все-таки случалось вести заседание частного совета, присутствующие могли наблюдать, как он лихорадочно царапает что-то на бумаге, что, однако, не имело никакого отношения к политическим событиям и было всего лишь пылким письмом Генриетте: «Я умираю от желания увидеть вас… Добрый вечер, душа моя, миллион раз целую твои нежные соски…» А суровый Сюлли ворчал против этих чертовых грудей, которые, по его мнению, не стоили таких проблем, как хлебопашество или выпас скота…

Король продолжал вести бурную жизнь, когда королева Мария Медичи по случаю карнавальных празднеств приказала провести репетицию балета, в котором участвовали самые красивые при дворе девушки. Среди них была молоденькая Шарлотта де Монморанси, очаровательная блондинка четырнадцати с половиной лет. «Еще никому не приходилось видеть существа более прекрасного и более жизнерадостного», — сообщаег Тальман де Рео. И Дре дю Радье вторит ему: «Ее нежный взор способен был воспламенить самых равнодушных…»

Репетиция проходила в гостиной, примыкавшей к апартаментам короля, который однажды сквозь приоткрытую дверь заметил смазливую мордашку м-ль де Монморанси. Восхитившись, он тут же вышел из комнаты и зашел посмотреть репетицию. «В сцене, которую он наблюдал, — сообщает автор „Маленьких историй“, — дамам предстояло облачиться в костюмы нимф; в определенный момент каждая из них должна была поднять копье так, как если бы собиралась его метнуть. М-ль де Монморанси оказалась напротив короля в тот самый момент, когда подняла свое копье и, казалось, собиралась его пронзить. Король потом сказал, что она сделала это так грациозно, что он действительно был ранен в самое сердце, и ему даже показалось, что он лишился сознания».

Он тут же пожелал увлечь Шарлотту к себе в комнату, но она отказалась, говоря, что еще слишком молода и что к тому же помолвлена с Франсуа де Бассомпьером.

Генрих IV терпеть не мог полумер. Он приказал разорвать помолвку и выдал маленькую Монморанси замуж за принца Конде, имевшего репутацию гомосексуалиста, «в надежде, что тот будет очень снисходительным мужем».

И действительно, в течение нескольких недель Конде с полным безразличием взирал на проделки короля, который тем временем обнаруживал все признаки разгорающейся страсти. Он вдруг сделался кокетливым, без конца переодевался, мылся, опрыскивал себя духами и аккуратно подстригал бороду, словом, вел себя что твой петух перед брачным танцем. Иногда страсть толкала его на самые неожиданные чудачества: как-то ночью он пожелал, чтобы Шарлотта с распущенными волосами вышла на балкон, держа в каждой руке по факелу. Увидев же ее в таком виде, он едва не лишился сознания.

— Иисус, да он сумасшедший! — воскликнула взволнованная девушка.

Весь двор, забавляясь, следил за этими выходками, а м-м де Верней пыталась иронизировать:

— Ну не злой ли вы человек, — говорила она королю, — если пожелали спать с женой вашего сына, а вы ведь знаете, мне сами говорили, что он ваш сын [92].