Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Громыко Андрей Андреевич (книги хорошего качества TXT) 📗
– Он – как учебник, – говорил мне наш знаменитый кинорежиссер Сергей Аполлинарьевич Герасимов, имея в виду фильм «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса.
Напористый, темпераментный, со своим видением жизни, Уэллс очень скоро вступил в конфликт с продюсерами Голливуда. Ссора привела к разрыву. Он начал ставить фильмы сам. В Марокко отснял «Отелло». История венецианского мавра на экране в интерпретации Уэллса завоевала главный приз на самом именитом в Западной Европе кинофестивале – в Каннах и по сей день считается лучшим рассказом об этом шекспировском герое средствами кино.
Это было в 1952 году, а четырнадцать лет спустя в тех же Каннах Орсон Уэллс снова награждался – на сей раз специальным призом кинофестиваля, – и опять за экранизацию Шекспира. Фильм был поставлен по мотивам пьес «Генрих IV», «Генрих V» и «Виндзорские проказницы», а сам режиссер с блеском исполнил трагикомическую роль главного персонажа – Фальстафа.
В целом Орсон Уэллс поставил свыше трех десятков самых различных фильмов – серьезных и веселых, исторических и детективных, художественных и документальных. Часто сам играл в них, в основном эпизодические роли. В 1970 году ему был присужден еще один «Оскар» за совокупность работ в области кино.
Он работал в Америке и Европе, Африке и Азии. Антифашист по убеждениям, бунтарь против несправедливости в мире, весь свой неистовый темперамент он проецировал на полотно экрана со страстью художника-новатора, который хотел сказать и сказал то, что до него в кино еще никто не говорил.
Нет, не зря самый почетный – Золотой приз на международном кинофестивале в Венеции в 1982 году за выдающийся вклад в мировое киноискусство присудили Орсону Уэллсу. А через три года этого великого деятеля радиоискусства (пусть не придираются ко мне специалисты за употребление столь редкого слова) и киноискусства не стало.
И еще один факт из жизни этого человека. Орсон Уэллс обратил на себя внимание миллионов американцев тем, что прокомментировал записи старых французских летописцев, которые он почему-то упорно разыскивал в архивах Франции. Например, изучая пророчества Мишеля Нострадамуса – французского медика и ученого-астролога, жившего в XVI веке, он набрел на туманно и условно выраженную мысль о том, что через несколько веков две очень крупные страны мира должны вступить в жестокое военное столкновение. Такой сюжет, – а я смотрел его кинокартину на эту тему, – подхватывался определенными кругами.
Слушая экскурсы Орсона Уэллса во французское прошлое, да еще с определенным налетом мистики, я невольно думал: «А не жертвовал ли этот человек своим талантом в угоду тем, кому выгодна была казуистика летописцев и предсказателей?»
Умер Орсон Уэллс в зените славы. А я его запомнил молодым (во время той нашей встречи в советском посольстве ему еще не было и тридцати), высоким, с толстой тростью в руке. Что же, наверное, и это тоже составляло часть его общего весьма оригинального имиджа – образа, который каждый американец по возможности создает себе сам.
О пирамидах, клинописи и выдающемся профессоре
Не знаю, как других, но меня каждый раз, когда я бывал в Египте, удивляло то, какой огромный пласт истории поднимают тысячелетние пирамиды. Много, очень много донесли они до наших дней информации о древней цивилизации этой страны, – конечно, много только по сравнению с тем, что знают о своем прошлом народы других государств.
Но меня гигантские пирамиды наводили и на иные мысли. Прежде чем возникнуть в сыпучих песках, под жарким солнцем, они должны были появиться в воображении человека. Архитекторы древности тоже обладали способностью к абстрактному мышлению. Успехи археологической науки последних десятилетий обнаружили, что пирамиды представляют собой сложнейшие инженерные сооружения, таящие во внутреннем строении немало загадок. Многое удивляет современного человека. Например, он открывает, что пирамиды определенным образом осознанно расположены по отношению к небесным светилам. Без знания астрономии и многих других наук это не представлялось бы возможным.
А отсюда вытекает вывод, отвергнуть который не может ни один объективно мыслящий человек. Эпохе строительства пирамид предшествовал длительный период накопления людьми знаний, без которых нельзя было бы создать эти величественные сооружения. Несомненно, процесс проникновения в существо явлений протекал медленно. Опыт и умение накапливались постепенно. Вероятно, люди много экспериментировали и пытались в жизни по-разному применить то, что они открывали в окружающем мире. Вполне возможно, что сначала создавались какие-то другие предварительные творения рук и ума человека – дальние предвестники пирамид. Но следов от них не осталось.
Можно предположить, что продолжительность такого периода во много раз превышает то время, в течение которого люди восхищаются каменными громадами в долине Нила. То же можно сказать и о разного рода предметах быта и религиозного культа, ставших известными благодаря раскопкам.
Сколько же потребовалось тысячелетий, чтобы человек пришел к сооружению пирамид!
Такими были мои раздумья у пирамид.
Примерно такими же они оставались, и когда я смотрел на камни древнего Вавилона – столицы одного из старейших очагов цивилизации – Вавилонии. Обоснованно считается, что многие библейские легенды, в том числе и о всемирном потопе, зарождались в той древней стране.
Вавилония – одно из могучих государств древности, центр крупной дохристианской культуры – примечательна для нашего современника многим. Существовала она более тысячи лет и располагалась в основном на юге Месопотамии. Период расцвета ее приходился на XVIII век до нашей эры.
Однако наиболее примечательным для меня, пожалуй, всегда, когда речь заходила об этой древней стране, являлось то, что самым первым языком дипломатии в истории человечества считается вавилонский язык. На нем – клинописью – дошла до нашей эпохи древнейшая эль-амарнская переписка египетских фараонов Аменхотепа III и его сына Аменхотепа IV с царями других государств, сирийскими и палестинскими владетелями. Относится она к XV–XIV векам до нашей эры и остается первым известным науке дипломатическим документом.
Ныне на месте Вавилонии территория современного Ирака. Мне пришлось в годы войны на короткое время остановиться в этой арабской стране, и с большим удовольствием я вспоминаю о ее седой старине и воздаю должное ее неповторимой, уходящей корнями в глубину веков культуре.
Когда я пишу о медленном величественном течении времени, о тысячелетиях истории человечества, то все это ассоциируется со встречами в довоенной Америке с очень интересным человеком. Речь идет о крупном американском ученом профессоре-антропологе Алеше Хрдличке, чехе по происхождению, родители которого еще в прошлом веке переехали в США. Тогда в Новый Свет хлынуло несколько волн чешской эмиграции, и результаты ее сказываются до сих пор – в Соединенных Штатах проживают миллионы американских граждан – потомки выходцев из Чехословакии.
Так вот, Алеш Хрдличка еще до войны зашел как-то в наше посольство, и у меня с ним состоялся весьма любопытный разговор, в котором он развивал тот же мотив медленного течения процессов развития человечества.
– Я пришел к вам как друг Советского Союза, – сказал он. – Верю, что только ваша страна может спасти мою родину – Чехословакию от Гитлера.
Разговор происходил уже после позорного Мюнхена, когда над Пражским Градом эсэсовцы подняли флаг со свастикой.
Фашистская гидра еще только подползала к границам Советского Союза, а этот профессор сугубо мирной науки зашел к нам, веря в нашу страну, предупреждая ее об опасности, рассчитывая на помощь для Чехословакии из единственной страны, которая может по-настоящему ее оказать, – из СССР.
Само так получилось, что беседа наша свернула в русло его науки, и тут я услышал интересный рассказ профессора о себе и об антропологии.
– Родился я в Чехии, в городке Гумполец, – говорил он. – Есть такой на Чешско-Моравской возвышенности, где берут начало сразу несколько рек нашего края. Мне было тринадцать лет, когда родители увезли меня в Америку. С тех пор живу и работаю в США. Здесь же и стал антропологом.
