Ильюшин - Чуев Феликс Иванович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Было – поехал Ильюшин в 11.00 утра в ЦАГИ, в Жуковский, а на работу звонит Поскребышев: в 13.00 быть у Сталина. А до Жуковского на машине в один конец полтора часа. Позвонили в ГАИ. На Рязанском шоссе машину остановили, подошел милиционер: «Товарищ Ильюшин! В 13.00 вы должны быть у товарища Сталина! Разрешите, я буду вас сопровождать!»
Вот так. Сам Ильюшин говорил своему секретарю Марине Кучиевой:
– К Сталину я не должен опаздывать не только потому, что это Сталин, но и потому, что если я на пять минут опоздаю, то пробуду там целый день. Если вызывает Сталин, надо найти меня, где бы я ни был!
...После войны в небе и на земле наступила эра реактивной авиации. Много написано об этом нелегком переходе, и я не буду повторять то, что читатель найдет в других источниках, – я и сам когда-то писал об этом в книге о Борисе Сергеевиче Стечкине. Передам то, что мне говорил 25 мая 1988 года Александр Сергеевич Яковлев, – ведь я едва ли не последний литератор, беседовавший с ним:
«Кончилась война. Мы победили. Авиация наша вполне соответствовала тому уровню, который требовался для победы. Но у нас ничего не делалось для перспективы. А перспектива в ту пору – реактивная авиация, в нашем министерстве на это смотрели иронически. Прямо никто не высказывался, но и мер никаких не принимали. Лично я неоднократно говорил Шахурину, что нужно срочно осваивать эту проблему для движения вперед. Я ему приводил примеры, как этим делом занимаются на Западе, особенно англичане и немцы – в конце войны. Я говорю, а Шахурин: „Когда будет нужно, нам скажут, и мы займемся“.
В конце войны я написал письмо Сталину, что у нас не хотят самостоятельно заниматься вопросами развития авиации, а это толкает нас на копирование немецкого реактивного «Мессершмитта-262», и конкретно предлагают организовать в Саратове производство этого самолета.
Сталин нас вызвал вдвоем с Шахуриным и говорит ему: «Это вы предлагаете ставить „Мессершмитт“ вместо тех работ, которыми сейчас занимаются по развитию реактивной авиации?»
Шахурин что-то пробормотал, и это решило его судьбу. А товарищ Сталин сказал: «Строить „Мессершмитт“ – это значит заранее обрекать себя на отставание на долгие годы. Мы с этим не согласны, и вы зря проводите работу в этом направлении».
Потом он меня вызвал одного: «Ну что ж, Шахурин, видимо, не способен двигать это дело. Давайте нового министра. Кого вы порекомендуете?»
Я сказал – Хруничева. Его я хорошо знал. Тогда его и назначили министром вместо Шахурина. Официально Шахурина, главкома Новикова и главного инженера ВВС Репина сняли и посадили за снабжение Красной Армии некачественными самолетами. Но думаю, что гнев Сталина был вызван еще и нашим отставанием в реактивной авиации».
...В 1946 году несколько конструкторских бюро получили задание от Сталина построить реактивный бомбардировщик. Менее чем за год КБ Ильюшина сделало Ил-22 – первый наш реактивный бомбардировщик с четырьмя отечественными двигателями ТР-1 конструкции А.М. Люльки.
Получился необычный самолет. В 1947 году впервые в мире двигатели были подвешены к крыльям на пилонах – то, что стали делать многие зарубежные фирмы, но значительно позже. И никто не обмолвился, что придумал эту новинку русский конструктор Сергей Ильюшин...
В августе 1947 года бомбардировщик вызвал восторг на параде в Тушине, но век новой машины оказался недолгим – не хватало тяги двигателей. Взлетели с двумя ускорителями, и следующий бомбардировщик – Ил-24 – пришлось проектировать с английскими моторами «Дервент-У». Ил-22 и Ил-24 стали промежуточными этапами к созданию самолета, который долгие годы стоял на вооружении наших ВВС. Речь идет о новой, этапной машине Ильюшина – фронтовом бомбардировщике Ил-28.
Сталин, обладавший редчайшей интуицией, узнав об Ил-28, предложил:
«А может, сразу запустим его в серию?»
Вероятно, ему были известны данные испытаний туполевского бомбардировщика Ту-14, и он мог сравнить...
Кто бы отказался от такого предложения? Но неторопкий Ильюшин решил не рисковать и согласился только на то, чтобы его бомбардировщик включили в план опытного строительства...
Революция в авиации потребовала новые кадры, и в 1947 году дипломников МАИ впервые разделили на «винтовиков» и «реактивщиков». Одной из тех, кого определили в «реактивщики», была Ольга Николаевна Елсакова.
Какое это имеет отношение к Ильюшину? Самое прямое. Время, люди, продолжившие славу организации.
«Пятерых девчонок определили в „реактивщики“, – говорит Ольга Николаевна. – Я, наверно, зубрила была, отличница, потому тоже попала. Кончало нас человек 60 – первый выпуск „реактивщиков“ по специальности „самолетостроение“. К тому времени разогнали бюро Мясищева, и он стал у нас деканом и заведующим кафедрой. Эстет, красавец, барин, аристократ... Зашла к нему в валенках с калошами, а он говорит: „Ноги!“
Смотрю, что с моими ногами. «Извините!» – вышла, сняла калоши. Он посмотрел мои чертежи: «Красиво, но неконструктивно».
Это 1948 год. У меня был проект – самолет-«бесхвостка». Я поняла, что диплом надо делать заново. Нас распределили защищаться по три человека в день в феврале-марте. Но в январе появился председатель государственной экзаменационной комиссии Ильюшин, строгий, быстрый начальник, и сразу навел порядок: «Чего тянуть? Давайте по девять человек в день!»
Меня вызывает Мясищев: «Вам сегодня защищаться!»
Я чуть не упала. А он: «Чертежи у вас подписаны, возражений не принимаю».
Опасения Ольги усиливало еще и то, что защищался парень, получил пятерку, а когда следующий развесил свои чертежи, в коридор вышел Ильюшин: «Позовите этого студента! Мы ему ставим тройку. У него принципиальная ошибка. Он сделал прямолинейные направляющие у фонаря кабины пилота, что раздирает машину, и не держится герметизация. Это ошибка моей молодости – у меня так фонарь слетел!»
Однако ободрила студентка, бравшая на год академический отпуск в связи с замужеством. Она говорила медленно, долго, усыпила комиссию. Ильюшин спросил: «А каким методом вы решили прочность шасси?»
«Да там, в читалке...»
Ей поставили двойку. Но последнее слово сказал Ильюшин: «Она не готова к защите. Но учили? Учили. Государство потратило деньги? Потратило. Будет работать. Ставим тройку».
Хозяин. Дипломники обрадовались: двоек не ставят!
Ольга трещала громко, как сорока, и от страха так быстро, что разбудила комиссию. Ильюшин долго смотрел ее записку – ему явно понравился почерк. Читая приветственные адреса, которые ему дарили, он разбирал подписи и по ним определял, собранный человек или нет. Если подпись неразборчива, говорил: «Этот человек с хитринкой!»
Ольга получила пятерку. И тут же Ильюшин предложил: «Хотите со мной работать? И запомните: я не заставляю людей много работать. Переутомление сегодня сказывается на работе завтра».
Вот так сказал. А что Ольга? «Я подумаю», – ответила самому Ильюшину. И пришла посоветоваться к своему консультанту Соколову, который прежде работал у Ильюшина, но с двумя инженерами раскритиковал его на партийном собрании за чрезмерную требовательность. Тот тоже не остался в долгу, расчихвостил их, они подали заявление и ушли. В МАИ Соколов стал доктором наук. А Ольгу уже приглашали к себе работать Челомей и Черановский, причем с общежитием, – Ольга жила с родителями за городом.
Соколов сказал ей: «Хотите научиться работать – идите к Ильюшину. Он научит. Только сразу просите жилье».
...По случаю окончания института в холодной студенческой столовой закатили банкет: соленые огурцы, квашеная капуста и каждому по кусочку селедки. Ну и, разумеется, авиационный спирт. За столом рядом с выпускниками – Ильюшин, Яковлев, Микоян, Гуревич, Архангельский, Мясищев – имена, которые украсили бы любую державу.
Во время танцев Ильюшин пригласил Ольгу на вальс, и они получили первый приз. Одна смелая выпускница пыталась пригласить Яковлева, но он сидел молодой, красивый и важный, и сказал, что в своей жизни умеет делать только одно: строить самолеты...
