Книга воспоминаний - Романов Александр Михайлович (книги онлайн txt) 📗
Получив вызов по телефону, я поспешил в Царское Село и застал Никки и министра иностранных дел в полном отчаянии. Дядя Алексей и адмирал Авелан сидели в креслах тут же с видом напроказивших детей, пойманных за кражей сладкого. В роли дурного мальчика, соблазнившего их на этот поступок оказался я, и все стремились возложить на меня всю ответственность за происшедшее. Никки, казалось, забыл, что идея крейсерской войны родилась в его присутствии, и он выразил тогда свое полное согласие на ее осуществление. Теперь он требовал объяснений.
- Какие же объяснения? - воскликнул я, искренно удивленный: - С каких пор великая держава должна приносить извинения за то, что контрабанда, адресованная ее противнику, не дошла по назначению? Зачем мы послали наши крейсера в Красное море, как не с целью ловить контрабанду? Что это война или же, обмен любезностями между дипломатическими канцеляриями?
- Но разве, Ваше Высочество, не понимаете,- кричал министр иностранных дел, впавший, по-видимому, в окончательное детство.- Мы рискуем тем, что нам будет объявлена война Великобританией и Германией. Разве вы не понимаете, на что намекает Вильгельм в своей ужасной телеграмме?
- Нет, не понимаю. Более того, я сомневаюсь знает ли сам германский император, что он хотел выразить своей телеграммой. Мне ясно только одно: он по обыкновению ведет двойную игру. Друг он нам или не друг? Чего же стоят его рассуждения о необходимости единения всех белых пред лицом желтой опасности?
- Вы видите, - продолжал кричать министр иностранных дел: - Его Высочество совершенно не отдает себе отчета в серьезности создавшегося положения. Он даже старается оправдать действия своей эскадры.
Своей эскадры - я взглянул на адмирала Авелана и дядю Алексея. Мне казалось, что они будут достаточно мужественны, чтобы опровергнуть этот вздор, но они оба молчали. Таким образом, я оказался в роли зачинщика, а они в роли детей, которых направили на ложный путь.
- Сандро, я принял решение, - сказал твердо Никки: - ты должен немедленно распорядиться, чтобы твоя эскадра освободила захваченные в Красном море пароходы и в дальнейшем воздержалась от подобных действий.
Я задыхался от унижения. Я думал об офицерах и команде наших крейсеров, которые так гордились тем, что им удалось совершить, и ожидали поощрения. Предо мною мелькнуло ненавистное лицо Вильгельма, который торжествовал свою победу. А мои бывшие друзья в Токио. Как будет смяться умный граф Ито!
В обычное время я подал бы в отставку и отказался бы от всех моих должностей, включая начальника Главного управления портов и торгового мореплавания. Но Великий Князь не имел права покидать своего Государя в тяжелое время. Подавив горечь, я подчинился.
3.
Эпизод с крейсерской войной причинил мне громадное разочарование. Я надеялся, что Никки оставит меня в покое, перестанет рассчитывать на мою помощь и спрашивать моих советов. Но я ошибался. Мое мнение опять понадобилось. Начинался новый кошмар. Мы сидели в Царском с Никки, дядей Алексеем и Авеланом и обсуждали новый важный вопрос. Нам предстояло решить, должны ли мы утвердить план адмирала Рожественского, который предлагал отправить наши военные суда на Дальний Восток, на верную гибель?
Сам адмирал не питал каких-либо надежд на победу. Он просто думал о том, что надо чем-нибудь удовлетворить общественное мнение. Наш флот и тысячи человеческих жизней должны были быть принесены в жертву невежественным газетным специалистам по морским вопросам. Эти последние открыли недавно существование некоторых технических морских терминов, в роде боевой коэффициент,морской тоннаж и т. п. и старались ежедневно доказать в газетных столбцах, что японцев можно пустить ко дну соединенными силами наших тихоокеанской и балтийской эскадр.
Никки объяснил нам причину нашего совещания и просил нас всех искренно высказать свое мнение по этому вопросу.
Дядя Алексей ничего не мог сказать и имел гражданское мужество в этом признаться. Авелан говорил много, но не сказал ничего путного. Его речь была на тему с одной стороны нельзя не сознаться, с другой стороны нельзя не признаться… Рожественский блеснул еще раз основательным знанием биографии Нельсона. Я говорил последним и решил не церемониться. К моему величайшему удивлению было решено последовать моему совету и наш Балтийский флот на верную гибель в Tихий океан не посылать.
В течение двух недель все было благополучно, но к концу второй недели Никки снова изменил свое мнение. Наш флот должен был все-таки отправиться на Дальний Восток, и я должен был сопровождать Государя в Кронштадт для прощального посещения наших кораблей. По дороге в Кронштадт я снова пробовал высказать свою точку зрения и встретил поддержку в лице весьма опытного флаг-капитана императорской яхты Штандарт. Государь начал снова колебаться. В душе он соглашался со мною.
- Дай мне еще раз поговорить с дядей Алексеем и Авеланом, - сказал он, когда мы переходили на яхту адмирала. - Дай мне поговорить с ними с глазу на глаз. Я не хочу, чтобы твои доводы на меня влияли.
Их заседание длилось несколько часов. Я же, в роли enfant terrible, ожидал их на палубе.
- Ваша взяла, - сказал Авелан, появляясь на палубе: - мы приняли неизменное решение эскадры на Дальний Восток не посылать.
Неизменность решения Никки продолжалась десять дней. Но он все же переменил в третий и в последний раз свое решение. Наши суда, матросы и офицеры должны были все-таки быть принесены в жертву на алтарь общественного мнения.
14 мая - в девятую годовщину коронации - наш обед был прерван прибытием курьера от Авелана: наш флот был уничтожен японцами в Цусимском проливе, адмирал Рожественский взят в плен. Если бы я был на месте Никки, я бы немедленно отрекся от престола. В Цусимском поражении он не мог винить никого, кроме самого себя. Он должен был бы признаться: что у него недоставало решимости отдать себе отчет во всех неизбежных последствиях этого самого позорного в истории России поражения. Государь ничего не сказал, по своему обыкновению. Только смертельно побледнел и закурил папиросу.
В этот день Наследнику Алексею исполнилось ровно девять с половиной месяцев, и прошло немного более трех месяцев со дня убийства дяди Сергея в Москве.
4.
Вся Россия была в огне. В течение всего лета громадные тучи дыма стояли над страной, как бы давая знать о том, что темный гений разрушения всецело овладел умами крестьянства, и они решили стереть всех помещиков с лица земли. Рабочие бастовали.
В Черноморском флоте произошел мятеж, чуть не принявший широкие размеры, если бы ни лояльность моего бывшего флагманского судна Ростислава. Новый министр внутренних дел князь Святополк-Мирский, заменивший убитого Плеве, говорил о своей бесконечной вере в мудрость общественного мнения. А тем временем революционеры убивали высших должностных лиц вблизи тех мест, где Святополк-Мирский произносил свои речи. Латыши и эстонцы методически истребляли своих исконных угнетателей - балтийских баронов, и один из блестящих полков гвардии должен был нести в Прибалтийских губерниях неприятную обязанность по oxpaнe помещичьих усадеб.
Полиция на местах была в панике. Из всех губерний неслись вопли о помощи и просьбы прислать гвардейские части или казаков. Было убито так много губернаторов, что назначение на этот пост было равносильно смертному приговору. Заключение мира с Японией, состоявшееся благодаря дружественному вмешательству президента С.Ш.С.А. Рузвельта, поставило на очередь чрезвычайно сложную проблему о возвращении наших военных частей с фронта в Европейскую Россию, по Сибирской железной дороге, объятой на большей части протяжения всеобщей забастовкой.
6 августа был подписан манифест о созыве так называемой Булыгинской Государственной Думы, обладавшей законосовещательными правами. Эта полумера, вместо успокоения, лишь удвоила агрессивность революционеров.
