Клеопатра - Шифф Стейси (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Женских чар Клеопатры хватило на то, чтобы на время удержать Антония от второго парфянского похода, который он решил отложить, чтобы побыть с любимой. Египтянка была бледна и печальна, и он беспокоился о ее душевном состоянии. Царица сознательно спутала римлянину все планы. Восточный триумф был для Антония делом не только чести, но и жизни; пока он зализывал парфянские раны, Октавиан торжествовал. Он победил Секста Помпея и оставил ни с чем Лепида (ловко перекупив все его восемнадцать легионов). На арене остались двое, и мантия Цезаря предназначалась тому, кто одержит победу в Азии. К тому же, у Антония были неоконченные счеты с армянским царем, бросившим союзника на поле боя. Клеопатра была не в восторге от азиатской политики своего друга и предпочла бы, чтобы он занялся чем?нибудь другим. Египет был надежно защищен от набегов с востока, и царицу больше интересовала римская политика, ведь перед Римом ее царство было совершенно беззащитно. Клеопатра была равнодушна к воинской славе, и парфянский поход казался ей бесполезной тратой сил. И все же египтянка не стала уговаривать друга отказаться от своих замыслов. По здравом разумении, вместо того чтобы идти в Азию, Антонию стоило наведаться Рим, где он не был целых пять лет, но Клеопатра тратила все свое красноречие и актерский талант, чтобы предотвратить такое развитие событий. Сколько бы средств ни отняла война с парфянами, возвращение возлюбленного царицы в Рим – к Октавиану и Октавии – обошлось бы куда дороже.
Антоний страстно алкал победы и жаждал мести. «Стремясь разделаться с армянским царем без ущерба для себя», он послал на восток хитроумного Деллия. Тот, как всегда, не подвел, на этот раз обойдясь традиционными дипломатическими средствами. Почему бы армянскому монарху Артавазду не обручить свою дочь с шестилетним сыном Антония и Клеопатры Александром Гелиосом? Царица тотчас ухватилась за возможность утвердить на армянском троне Птолемея и заключить союз с горной страной, давно ставшей воротами для парфянских вторжений на сопредельные территории. Армяне были политическими соратниками Рима, но неизбежно ощущали культурную близость с Парфией. Подарки и лесть, в которых Деллий утопил Артавазда, не произвели на гордого царя никакого впечатления, и предложение о помолвке было отвергнуто. Это дало Антонию повод той же весной захватить Армению и сделать ее римской провинцией. То была не такая уж славная победа: армянское царство едва ли можно было назвать великим. Тем не менее, римляне торжествовали: свершилась долгожданная месть. В преддверии большой кампании Антоний оставил часть своих легионов зимовать в Азии, а сам вернулся в Александрию триумфатором, прихватив с собой не только армянские богатства, но и царя с женой, детьми и наместниками. Из уважения к царскому достоинству, Артавазда и его родичей заковали в золотые цепи.
На этот раз Клеопатра получила от возлюбленного письмо, полное восторгов и ликования, и начала готовить небывалую церемонию в его честь. В этом отношении она не уступала Антонию: Птолемеи не были завоевателями по духу, но знали толк в праздниках. Сфинксы удивленно косились на шагавших по александрийским улицам римлян. Город надолго запомнил осень тридцать четвертого года. Одетый в пурпурную тогу Антоний въехал в дворцовые ворота на триумфальной колеснице, послав вперед царственных пленных. Процессия прошла под шелковыми навесами мимо украшенных гирляндами мраморных колонн Канопской дороги под восторженные крики зевак. На этот раз Клеопатра решилась придать традиционному празднеству в духе Птолемеев новые краски. Проведя пленных через весь город, Антоний сложил трофеи к ногам царицы Египта, которая восседала на золотом троне, установленном на серебряном пьедестале, в окружении преданной свиты. Римлянин умел быть благодарным: он разделил с Клеопатрой не только горести парфянского похода, но и собственное торжество, бросив к ее ногам закованного в золотые цепи надменного армянского царя с чадами и домочадцами. Впрочем, пленный Артавазд отнюдь не выглядел удрученным. Армянский правитель не был неотесанным дурнем; он увлекался историей и умел произносить зажигательные речи. Хитрый лис долго играл на противоречиях Рима и Парфии. Представ перед Клеопатрой, он отказался преклонять колени и обратился к царице по имени, всем своим видом показывая, что не признает ее власти над собой. Принуждать его было бесполезно; несмотря на угрозы, ни один из членов царской семьи не склонился перед египтянкой (как ни удивительно, Артавазд пережил день триумфа. В Риме пленным монархам редко выпадала такая удача, независимо от их поведения). Клеопатра впервые столкнулась с неповиновением униженных и закованных невольников и была потрясена. Праздник завершился гуляньями на улицах и пиром во дворце. Царица сама раздавала подданным еду и деньги.
Птолемеи и вообще александрийцы не были воинственными людьми. Триумфы для Египта были в новинку. Через несколько дней народ столпился под колоннами александрийского гимнасия напротив дворца. Двухсотметровая колоннада гимнасия, располагавшегося в самом центре города, издавна служила местом для интеллектуальных бесед и прогулок. В те времена гимнасий был чем?то вроде сегодняшней оперы: его наличие превращало провинциальный городишко в культурную столицу. Во внутреннем дворе установили серебряную платформу, на которой возвышались два золотых трона. Антоний занял один из них и предложил Клеопатре присоединиться, именуя ее «новой Исидой». Царица была в полном облачении нильской богини, полосатом плиссированном хитоне с блестящей бахромой по краю на уровне лодыжки, и в украшенной змеями короне обоих Египтов. Антоний, по одному из источников, изображал Диониса: он оделся в расшитую золотом греческую тунику и сжимал в руке жезл бога виноделия. Его голову венчал венок из плюща. На глазах восторженных зрителей развивался второй акт величественной драмы, начатой в Фарсале, когда Венера явилась воссоединиться с Дионисом на благо всей Азии.
В ногах у родителей на маленьких тронах сидели дети. Антоний обратился к толпе своим хрипловатым голосом. Отныне Клеопатра провозглашалась «Царицей Царей» (на монетах писали: «Царица Царей и Мать Царей». На стеле, поставленной спустя четыре года в Верхнем Египте, значилось: «Мать Царей, Царица Царей, Младшая из Богинь»). Соправитель Клеопатры тринадцатилетний Цезарион получил армянский и парфянский титулы и стал Царем Царей. Так Антоний отдавал должное памяти Юлия Цезаря: редкий случай благородства по отношению к бывшему любовнику своей возлюбленной. Впрочем, Царями Царей были объявлены и сыновья Клеопатры от Антония. Оба мальчика получили во владение обширные территории в Азии, так что их восточные имена пришлись кстати. В ответ на призыв отца вперед выступил маленький Александр Гелиос в персидских царских одеждах и высоком тюрбане, украшенном павлиньим пером. Его земли простирались до самой Индии; Александру предстояло править Арменией, Мидией и – как только отец ее захватит – Парфией (в конце концов за царевича просватали дочь правителя Мидии, давнего врага парфян). Двухлетний Птолемей Филадельфий, плод антиохийского воссоединения своих родителей, был точь?в?точь маленький Александр Македонский. На нем были высокие сапоги, пурпурная туника и диадема поверх круглой шерстяной шапки. Птолемею отошли Финикия, Сирия и Киликия, земли к западу от Евфрата. Клеопатре Селене достались Кирены: огромный кусок пустыни на территории восточной Ливии. Принимая дары, дети подходили поцеловать родителей. Мальчиков охраняли верные гвардейцы, Александра – армяне, а Птолемея – македоняне.
Так Антоний поделил восточные земли, даже те, которых еще не завоевал. Молодая женщина, которая четырнадцать лет назад тайком пробралась в Александрию, чтобы вернуть свое царство, едва ли могла вообразить такой поворот событий. Теперь она стала императрицей и богиней, а ее возлюбленным был великий римский полководец. Ее владения распространялись почти на всю Азию, и на их границах царил мир, на страже которого стояли римские легионы. Царица и ее дети правили – по крайней мере номинально – самой большой империей, когда?либо принадлежавшей Птолемеям. Клеопатра стала первой иностранкой, запечатленной на римских деньгах. За десять лет ее лицо изменилось. Царица стала старше, лицо заметно округлилось, а рот стал более чувственным.
