Ничего кроме правды - Болен Дитер Гюнтер (первая книга TXT) 📗
Я был измотан, страдал нарушениями сна и начал терять вес. Даже Наддель, которая ожидала, что я вернусь из свадебного путешествия загорелым, была в шоке: «Как ты выглядишь? Я думала, ты вернёшься загорелым, счастливым и отдохнувшим, а ты на десять лет постарел! Погляди на себя в зеркало: эта женщина превращает тебя в развалину!» Надя была единственным человеком, которому я мог бы рассказать, как в действительности обстоят наши с Вероной дела. Но я тогда этого ещё не понимал.
Моя мать была горько разочарована, когда я представил ей свою новую супругу: «Мама, это Верона — Верона, это мама!» Через 20 минут она отвела меня в сторонку и спросила ошеломлённо: «Что это ещё за баба? Она не принесёт тебе ничего кроме горя. Может, ты думаешь, что она станет заботиться о тебе? Думаешь, что она будет с тобой и в радости и в горе? Думаешь, что если ты вдруг заболеешь гриппом, и тебя будет рвать, эта женщина будет убирать блевотину?» Но я защищал её: «Нет, я не верю, что она будет это делать, но мне всё равно, она мне нравится!» Я сказал Вероне: «Все люди, которых я знаю, против тебя. Моя семья, мои друзья, мои деловые партнёры — все меня предостерегают». И что же ответила Верона? «Да, они просто не хотят, чтобы тебе досталась такая клёвая женщина». Этому я верил или, по крайней мере, хотел верить.
Чмок–чмок
Мой внутренний мир медленно, но верно рушился. Теперь добавился ещё и стресс, связанный с моими детьми. Иногда Верона говорила: «Они такие милые!», а потом посылала их всех оптом в задницу. Если я, к примеру, обещал Марку, Марвину и Мерелин заехать за ними в 10 часов к маме, Верона решала, что пора бы повздорить. Если я говорил: «Слушай, мне пора идти, подожди меня. Я должен съездить туда и забрать детей», она угрожала: «Когда ты вернёшься, меня здесь не будет. Я должна сейчас поговорить с тобой». Я умолял: «Давай продолжим потом. Когда я заберу детей». Заканчивалось это тем, что все трое до трёх часов дня ждали меня в саду у своего дома и плакали, потому что не могли понять, куда подевался папа, и это разбивало моё сердце.
Потом мы впятером ехали поплескаться в открытом бассейне в Хиттфельде: «Эй, вот я тебя сейчас утоплю!» И Верона была большим ребёнком, она участвовала в каждой выходке, в каждой безумной глупости. И когда все трое снова открывались ей, потому что новая папина жена казалась им такой клёвой, конечно же, незадолго до этого её вызывали люди из фотоагентства: «Слушай, Верона, ты нам нужна, мы как раз теперь устраиваем кастинг!» Она тут же бросала все дела, а Марк, Марвин и Мерилин не могли понять, почему тётя, которая была так добра к ним и играла с ними, исчезла, не попрощавшись.
Верона и её карьера! Об этом можно было бы написать целую главу. Ещё у неё была собака, Пепино, мальтезианец, который был безумно влюблён в неё, и которого она всё время тискала. Для неё он был на первом месте, превыше целого человечества, как она мне объясняла. «Разве он не мил?» — восторгалась она. Неоднократно случалось, что Пепино мешал на съёмках, и кто–то сказал: «Фрау Фельдбуш, Вы не должны впредь брать с собой собаку!» И тым–тырырым, однажды Пепино исчез, и его мисочка осиротела.
С родителями Вероны я так и не познакомился, зато постоянно слышал об этом подозрительном югославе, Алане Мидзике, её бывшем. Верона подолгу болтала с ним по телефону, что заставляло меня ревновать. «Слушай, Дитер, мы с ним знакомы уже 7 лет» — успокаивала меня Верона — «это всего лишь дружба, и к тому же он, вроде как, мой менеджер» — объясняла мне она. И ещё мне было дозволено познакомиться с Соней, её узкогрудой закадычной подружкой. Соня была полной противоположностью Вероне: блондинка с короткой стрижкой, что–то вроде рабыни Вероны. «Слушай, мы не могли бы как–нибудь пригласить её?» — спрашивала моя жена. «Ясное дело, почему бы и нет?» — говорил я.
Хотя я слышал забавные истории об обеих: об их общем магазине одежды, который одновременно был её квартирой. Об этой квартире, в которой была только спальня. Об этой спальне, в которой стояла только одна кровать. И в этой кровати они, по слухам, лежали вместе.
Из–за этого я рассматривал Соню, как инородное тело. Внешне я вёл себя мило, что давалось мне без труда, я ведь всё равно едва виделся с ней. Она весь день шлялась вместе с Вероной. Обе шли своей дорогой, вечером я лежал без сна в постели, ожидая свою жену, тогда как она сидела у Сони на краешке кровати в комнате для гостей и болтала обо всякой ерунде. «Я знаю одну такую, которая кое-с кем знакома, так тот самый видел, как они обе тискались» — рассказывал мне приятель. Это меня доконало. Ситуация обострилась однажды утром, когда Соня со своими намазанными гелем волосами сидела на новом диване, который я только что купил. Она елозила затылком по обивке, я видел только гель, только красное, только пятна, которыми покрылся диван. «Слушай, убирайся отсюда со своими жирными волосам!» — заревел я на неё. Соня снова уехала.
Кунжут и мак
У Вероны было полно разных встреч вне дома: «Итак, у меня сегодня эта встреча, а потом ещё эта, но мы можем встретиться в 22 часа там–то и там–то!» — говорила она, отправляясь в поездку. Собственно, брак я представлял себе совсем не так. Я говорил ей: «Слушай, поехали вместе в Хиттфельд, я покажу тебе супермаркет, там продаётся крабовый салат, который я очень люблю, и рыбный салат. А булочки я беру с кунжутом и с маком. Но кунжут и мак только по субботам и воскресеньям. По будням я люблю мюсли и фризский чай, а к ним свежевыжатый апельсиновый сок. И, кроме того, я люблю «Профессорино», он стоит в холодильнике рядом с йогуртами». Я думал, мне нужно только слегка подтолкнуть её, я хотел, чтобы она за мной поухаживала, чтобы позаботилась обо мне — а какой мужчина этого не хочет? У меня в кухне стоял огромный холодильник, в котором со времён Наддель царило одиночество: один помидор, или просто вода, и десять бутылок шампанского, долгие годы я страдал от этого. Мне представлялся холодильник, который можно открыть и причмокнуть: «Ммм…» и «Ох!», из которого на меня вываливалась бы гора вкуснятины. Но это была мечта, а в действительности от нас с Вероной только искры летели, как от двух кремней. Я был для Вероны своего рода Барри Герёльхеймером, который по средам, голодный, выползал из своей пещеры и смотрел, что Сельма для него приготовила: «Верона, у меня урчит в животе, я хочу чего–нибудь поесть!» — кричал я Вероне, но она нагло возражала: «Если тебе надо поесть — поезжай в Хиттфельд к итальянцам, там уж ты еду раздобудешь!»
Что касается прогноза этих отношений, мне, собственно, с самого начала надо было бы носить на рукаве жёлтую повязку в чёрный горошек. Верона, как было по её произвольной программе в постели, была диаметральной противоположностью всем моим представлениям о ней. Хотите — верьте, хотите — нет, но все мои подруги до сих пор меня любят, а с такими бабами, как Верона, я до того знаком не был. Она похожа на «чёрную вдову», которая после спаривания пожирает самца. Но я был слеп, да и адвокат уверяла меня, что ничего страшного не случится.
С самого начала капуста и то, как её тратить, стала взрывоопасной темой, грохот взрывов не умолкал не на минуту: «Я же всё–таки твоя жена» — упорствовала Верона — «и вполне нормально, что я могу пользоваться твоей золотой карточкой и доверенностью на пользование твоим счётом. Должна же я на что–то жить, неужто мне каждый день просить тебя об одной марке, чтобы я могла попить кофе?» Верона, как всегда, преувеличивала. Да вот только на моём счету лежало слишком много денег, и я никому на этой планете не дал бы доверенности, уж конечно не Вероне Фельдбуш, которой совсем не доверял. Мне хотелось быть бережливым, так что я сказал: «Когда тебе понадобятся деньги — спроси меня, я дам тебе на домашнее хозяйство». Верона впала в бешенство: «А одеваться мне прикажешь в мешки для мусора?» Ей нужно было как минимум 6 000 в месяц, она хотела машину, хотела это, то и вот это. Я сказал: «Но Верона, смотри, перед дверьми стоит пять машин, металлик, красная, белая и две чёрных, можешь ездить на любой, золотце. Вот, пожалуйста, здесь висят ключи, бери какую хочешь.» А Верона, как малое дитя, возражала: «Нет, я хочу свою собственную машину». Верона не была бы Вероной, если бы не отыскала лазейку, где можно прошмыгнуть: пришёл я однажды домой и увидел на столе золотую кредитную карточку Гамбургской Сберегательной Кассы, выписанную на имя Вероны Болен. Ясненько, если ты жена Болена, то всюду сможешь получить кредит, возможно, даже безлимитный.
