Полный путеводитель по музыке The Doors - Хоуген Питер К. (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
По мере того как группа работала над созданием собственного материала, Моррисон обретал уверенность в себе. В 1981 г., отвечая на вопрос Джесси Нэш, влияла ли «кислота» на творчество группы, Робби Кригер сказал: «Хм… пожалуй, да. Особенно это касалось песен, написанных Джимом. Он принимал ЛСД в больших количествах. Я тоже баловался ЛСД, но к моменту образования The Doors бросил это дело. Если бы продолжал, то наверняка сошел бы с ума. А в случае с Джимом остальные члены группы должны были очень строго следить за собой, чтобы уравновешивать его. Если бы мы были под кайфом, кто бы позаботился о Джиме? Конечно, ЛСД влиял на нашу музыку, пропитанную идеями вселенского масштаба и тому подобной заумью».
При всем этом Моррисон отнюдь не собирался оттеснять других участников группы на обочину и в одиночку пожинать лавры творческих успехов. Кригер вспоминает: «Однажды Джим сказал: „Расходимся по домам, и пусть каждый напишет несколько песен, потому что у нас нехватка материала“. Я понимал, что если надо написать песню для Джима, то она должна быть довольно серьезной, потому что песни Джима были очень „продвинутыми“. И вот я решил, что песня будет о земле, воздухе, огне и воде. Я перепробовал множество вариантов: „Come on baby, breath my air… come on baby, share my earth“ („Давай, детка, дыши моим воздухом… давай, детка, раздели со мной мою землю“). В общем, та еще хреновина получалась. В этом не было никакого толку, пока, наконец, я не додумался до строчки: „Come on baby, light my fire“ („Давай, детка, зажги мой огонь“). Джим просто рухнул».
Кригер подтвердил, что большинство песен из первых двух альбомов было сочинено давным-давно, задолго до того, как представилась возможность их записать: «Джим написал большую часть этих песен, когда жил у парня по имени Деннис Джейкоб, и у Денниса была классная травка. Когда они с Деннисом курили эту травку, ну… песни сами влетали Джиму в голову, и он переносил их на бумагу в том виде, в каком они звучат на пластинках, без всяких последующих поправок. Вообще, если подумать, это поразительно: большинство песен Джима представлены в альбомах непосредственно так, как он слышал их, когда сочинял! Все было так, будто песни уже были кем-то написаны и просто лежали в готовом виде, пока Джим их не нашел. Это просто удивительно».
В январе 1966 г. музыкантам наконец улыбнулась удача: их взяли на постоянную работу в клуб «London Fog» на бульваре Сансет-Стрип. Контингент этого заведения составляли местные алкоголики, моряки, проститутки, наркоманы и вообще разный странный люд, проходивший мимо. Половину «рабочего» времени клуб пустовал. The Doors играли семь ночей в неделю, выходя на сцену по четыре раза за ночь. Каждый получал за это по пять долларов (в уик-энды по десять). Репертуар состоял из стандартных ресторанных блюзов, но музыканты обкатывали и собственный материал, включавший новые на тот момент песни: «Light My Fire» («Зажги мой огонь»), «Waiting For The Sun» («В ожидании солнца») и «Break On Through» («Прорвись вперед»). К тому времени, когда надо было записывать этот материал в студии, они знали его настолько хорошо, что многие песни записывались непосредственно «живьем», без монтажа. Рей вспоминал: «Нам нужно было играть все время, пока мы были на сцене, поэтому мы стали удлинять песни, забираясь так далеко, что не знали, куда это заведет… и каждый вечер мы были под кайфом. Те времена были настоящим „кислотным“ раем. Мы много импровизировали, и тот факт, что в клубе часто не было посетителей, помог нам выработать индивидуальный стиль The Doors.
В апреле дела пошли совсем плохо: после четырех месяцев работы в клубе «Fog» музыканты были уволены. Примерно тогда же они разорвали отношения с «Коламбиа», впрочем, безо всякого сожаления, так как, судя по всему, у компании не было никаких планов на их счет. Рей вспоминал: «Парень по имени Ларри Маркс пришел однажды вечером в клуб и сказал: „Я ваш продюсер“. С тех пор мы его ни разу не видели». Была проблема и посерьезнее. Моррисон, пытаясь получить отсрочку от призыва в армию, записался на какие-то курсы в Калифорнийском университете, но попросту проигнорировал их, ни разу не явившись на лекции. Теперь его сочли годным к службе и прислали повестку с требованием явиться на призывной участок в мае. Но почти в это же время группе удалось получить постоянное место в более престижном клубе «Whiskey-A-Go-Go», с еженедельной оплатой по 135 долларов каждому, Джиму же удалось «откосить» от призыва, после того как он сбил ритм сердцебиения, приняв целую горсть разнообразных наркотических средств, и к тому же заявил на комиссии, что он — «голубой».
И вот после всех треволнений The Doors начали регулярно играть в модном заведении «Whiskey» на бульваре Сансет, где в то лето половина народу посходило с ума на почве «кислоты». Если в Сан-Франциско проповедовались любовь и мир, то в Лос-Анджелесе, где контркультура столкнулась с Голливудом, общее настроение было более нервным и агрессивным: сравните тех же The Doors, скажем, с «Jefferson Airplane». Волосы Джима успели отрасти и свободными локонами ниспадали ему на плечи. Он был похож на Гамлета, «кислотного» Гамлета, разумеется. Джим уже обзавелся своими «фирменными» кожаными брюками, пошитыми (и постоянно латавшимися) его приятелем Дженьюари Дженсе-ном. Появляясь на сцене в костюме из змеиной кожи работы того же мастера, Джим действительно производил впечатление.
Журналист Дерек Тейлор так выразил свои впечатления от выступления группы в 1966г.: «Они творили непонятные вещи с музыкой и словами. Моррисон играл со звуками, поднося микрофон прямо к динамикам, и пел очень хорошие оригинальные песни. Они играли „на разогреве“ у группы „Captain Beefheart“ в клубе „Whiskey-A-Go-Go“, и народу было не очень много». Целых шесть месяцев группа выступала в клубе, разогревая публику перед концертами таких знаменитостей, как «Love», «The Turtles», «The Birds», «Buffalo Springfield» и «Them». Наряду с собственным материалом Моррисон с друзьями исполняли классические номера вроде «In The Midnight Hour», «Money», «Little Red Rooster» и «Hoochie Coochie Man». Во время выступления «Them» два Моррисона, Вэн и Джим, пустились в долгую импровизацию… конечно, на тему песни «Gloria». The Doors всегда играли громко, стремясь затмить «хэдлайнеров». Вскоре у группы появились верные поклонники, которые регулярно приходили посмотреть, какую штуку отколет Джим в очередной раз. Моррисон часто появлялся на сцене пьяный или под кайфом, чтобы продемонстрировать разные акробатические номера или выдать целый поток язвительных реплик.
По мере того как Моррисон обрел уверенность в себе, он стал звездой группы и его начали преследовать поклонницы. В то же время с сентября 1965 г. он постоянно появлялся в обществе восемнадцатилетней Памелы Корсон (или просто Пэм), хорошенькой рыжеволосой девушки, которая незадолго до того бросила учебу в школе искусств. У них было много общего (ее отец был морским офицером запаса), и Моррисону нравилось лепить ее характер по собственному вкусу. Она часто называла себя «творением Джима». Нет никаких сомнений в том, что он отвечал ей взаимностью (он называл ее своей «космической подружкой»), и они были вместе до самой смерти Джима. Но в то же время Моррисон никогда не соблюдал верности по отношению к ней: многие женщины искали встречи с ним, и он редко отказывался от этих знакомств.
Одна из женщин, встречавшихся с Джимом в 1966 г., так объясняла причины его беспорядочного образа жизни: «Педик. Это была первая мысль, которая возникла, когда я увидела его. Он ненавидел женщин. Я думаю, „кислота“ раскрыла в нем подсознательного гомосексуалиста, и это сводило его с ума. Мне казалось, что он совсем чокнутый. Он иногда заходил ко мне домой, и я боялась за своего маленького сына. Однажды я оставила его у себя одного, так он открыл консервные банки с тунцом и размазал содержимое по стенам». Да уж, не самый лучший гость.
С самого начала концертные выступления были для Моррисона ареной для провокаций и своего рода подрывной деятельности. Позднее он пояснял: «Америка рождалась в насилии. Насилие притягивает американцев. Они привыкли употреблять дозы препарированного насилия, как консервы. Они все под гипнозом телевидения. Телевидение — это невидимое средство защиты от неприкрытой реальности. Порок культуры двадцатого века — ее неспособность чувствовать реальность. Массы людей не могут жить без телевидения, „мыльных опер“, кинофильмов, театра, поп-идолов. Они испытывают мощное эмоциональное воздействие со стороны символов. Но в повседневной реальности эти люди эмоционально мертвы».
