Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР… - Молчанов Андрей Алексеевич (книга бесплатный формат .txt, .fb2) 📗
— Теперь караул будет спать спокойно, — твердо пообещал я. — А ротному доложишь: так и так, по причине моральной и материальной изношенности, обогатив атмосферу планеты экологически вредными газами, скончался прибор… Как его… Проволочно-разрывной сигнализации за инвентарным номером ноль — тридцать пять — шестьдесят один. Прибор восстановлению не подлежит. Заявляю это тебе как лицо компетентное.
— Но…
— Что «но»?.. Ты потрясен утратой? Или покойный способствовал пресечению хотя бы одного побега?
— Какой там способствовал! Одна головная боль! — отозвался сержант уныло.
— Тогда в чем дело?
— Ты подтверди, что мы тут ни при чем, вот в чем дело! А то ротный подумает, караул с аппаратом чего нахимичил… Ребята тем более грозились…
— Кончина носила естественный характер, — успокоил его я. — О чем, если надо, можем составить акт вскрытия.
— Да нужен кому этот акт…
— Вот именно.
Таким образом, со средствами сигнализации, отвлекающими отдыхающую смену караула от сна, я разобрался в течение считанных минут и навсегда, полагая, что часовые на вышках со своими верными дружками «Калашниковыми» куда надежнее и эффективнее обеспечат охрану жилой зоны, нежели десяток агрегатов, подобных тому, что был умерщвлен мною с безжалостной решимостью при первом же кратком знакомстве.
Открыв пирамиду с оружием, сержант вытащил из нее ключ. Сказал:
— Держи. От твоей блат-хаты.
— Какой еще…
— Ну, каптерки… Видел хибару на углу возле зоны?
— Да… — сказал я, припоминая побеленный кубик некоего малогабаритного строения, мимо которого недавно прошел, приняв его за сортир для караульных солдат.
— Вот там и есть твоя резиденция… японского царя, — уточнил сержант.
Далее я обошел периметр колонии по караульной тропе, выяснив, что если внутренняя запретная зона и основной глухой забор находятся в относительном порядке, то внешние охранные сооружения весьма пообветшали: истлевшие гирлянды путаной проволоки, официально именовавшиеся «малозаметным препятствием», свешивались с трухлявых серых столбов, еле державшихся в земле своими перегнившими основаниями, опоры же крайнего ограждения с предупредительными табличками «Стой! Запретная зона!» поддерживались в вертикальном положении исключительно за счет натянутой между ними ржавой провисшей колючки. То есть по принципу некоей взаимоустойчивости, как хоровод нетрезвых танцоров. Приведение этих перекошенных временем кольев в надлежащий вид требовало гигантских трудозатрат. Но на то в роте и нужен был инструктор. А дабы сохранить свободу передвижений и не быть привлеченным к конвойной тягомотине, мне требовалась демонстрация какой-то деятельности.
Свой променад вокруг исправительно-трудового учреждения я завершил у двери подведомственной мне каптерки.
Войдя туда, я был приятно обескуражен тем, что предстало моем взору.
Я находился внутри небольшой комнатенки с низким потолком, чью обстановку составлял письменный стол, стул с матерчатой обивкой сиденья и солдатская койка, аккуратно застеленная казенным одеялом. В углу ютилась компактная печка-голландка. За ситцевой, выгоревшей от солнца занавесочкой, я обнаружил стеллаж с разнообразным инструментом, запасными частями от постовых телефонных аппаратов и разную электротехническую мишуру.
Я с удовольствием расположился на кровати, перекинув ногу за ногу и ладонями подперев затылок. Разврат-с!
Невольно припомнились слова одного из командиров нашей сержантской школы: «Крепитесь, ребята, ваше учение и есть ваш последний бой. После него, считай, отвоевались». Командир был прав, хотя, полагаю, что полгода сержантского образования с лихвой перекрывали по своим тяготам полный срок рядовой солдатчины.
В этот же день под мое командование мне была передана бригада зэка, должная производить замену подгнивших заборных опор, проволоки и досок.
Осмотрев выстроившийся передо мной коллектив, спросил у одного молоденького осужденного, за что тот сидит, получив следующий ответ:
— За колесо.
— Украл колесо?
— Да, от «Волги».
— И получил три года?!
— У меня отягощающее обстоятельство… Применение технических средств.
— Каких?
— Домкрат и баллонный ключ.
— А как же без них?
— Без них — никак, — удрученно согласился собеседник. — А с ними — заполучите трояк!
Вот так!
Народ в бригаде подобрался разностатейный: убийца по неосторожности, с перепугу порешивший залезшего к нему в дом воришку дедовской казачьей шашкой; упомянутый похититель колеса; бродяга неопределенной национальности, знающий двадцать языков населяющих СССР народов и считавшийся ввиду скорого окончания срока расконвоированным осужденным по кличке Труболет; благообразный старичок, чей нынешний срок пребывания в заключении был пятнадцатым по счету, однако рецидивистом не значившийся, ибо каждый раз осуждался по отличной от предыдущей статье; и, наконец, «аварийщик», схлопотавший двенадцать лет за дорожно-транспортное происшествие, совершенное им в нетрезвом состоянии. Старичок, помимо различных зон обретавшийся еще в и монастырях, где отмаливал, по его словам, «грехи реализованных искушений», в колонии получил кличку Отец Святой.
Внимание мое отвлек клекот запутавшейся в проволоке «малозаметного препятствия» поселковой курицы, которую многоопытный, чувствовалось, Труболет, сноровисто из силков освободив, тут же поднял за ноги, отчего курица моментально погрузилась в состояние нирваны, и этот простой приемчик я не без любопытства запомнил, как одну из составных частей приобретаемого мной жизненного опыта.
Заботливо обернув пернатую дичь спецовкой, Труболет предложил:
— Едем, начальник, на речку. Сполоснемся, сготовим птицу… Все лучше баланды…
— Разбежался! — угрюмо молвил убийца.
Повисла напряженная пауза.
Зеки затаили дыхание в ожидании моего ответа, надеясь на чудо положительной реакции по поводу такого предложения их сотоварища.
Лично я ничего не имел против освежающей водной процедуры, более того, в мое распоряжение администрацией лагеря был выделен для подсобных работ разболтанный грузовичок, и съездить на речку, а, вернее, — на канал, извилисто тянувшийся через степь буквально в нескольких километрах от зоны, особенной проблемы не составляло, единственное — как бы не попасться на глаза начальству…
Голос подал курировавший мою бригаду конвоир — старослужащий рядовой Кондрашов.
— Едем, сержант, — сказал он. — Если засекут, скажем: тырили доски со склада стройбата — они тут неподалеку стоят своим шалманом… А вас, сусликов, — обратился к зекам, — сразу предупреждаю: стреляю без предупреждения! Если возникнет желание сдернуть — давлю на гашетку, и мы все в отпусках: я — в краткосрочном, вы — в вечном…
— Мы — приличные люди! — едва ли не с возмущением прокомментировал такое образное предостережение конвоира Отец Святой. — О чем речь вообще, молодой человек!
— И аквалангов у нас на дне не припасено, — вдумчиво и даже с каким-то сожалением добавил колесный вор.
— Кто дернется — замочу лично! — предупредил убийца.
— И, кстати, возьмите ведро, начальник, — сказал Труболет, имевший в отличие от других право свободного передвижения в окрестностях зоны и потому страха перед «Калашниковым» не испытывавший.
— Зачем оно?
— Возьмите, говорю, не пожалеете.
Я взял из караулки цинковое старое ведро с заржавленными боками и в самом деле не пожалел: в канале обитало множество раков, и вскоре, с наслаждением выкупавшись, мы сидели на травке в одних трусах с рядовым Кондрашовым, державшим «Калашников» на голых коленях, наблюдая, как на водной глади мелькают незагорелые задницы зеков, ныряющих в поисках рачьих нор к илистому неглубокому дну.
Серо-зеленые пучеглазые обитатели водоема, чьих клешней не страшились заскорузлые лапы зеков, один за другим покидали воздушным путем родную стихию, шлепаясь на берег возле ведра с подсоленной водой.
Из лесопосадок, чахло тянувшихся вдоль канала, убийца принес несколько ворохов сучьев, запалил костер; стараниями Труболета, проявившего высокую квалификацию походного повара, запеклась в глине попавшая в тюремные силки жирная курица, а после подоспели и свежесваренные раки.
