Запасный выход - Кочергин Илья Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt, .fb2) 📗
– Сейчас Дашка звонила. У нее же Яна в конном спорте. И у них списали по старости Янкиного коня. Его выкупили или еще выкупают – не хотят, чтобы на бойню отправляли. Дашка выкупает вместе с родителями других девочек, которые на нем ездили. Короче, Дашка спрашивает, не сможем ли мы его пристроить кому-нибудь в деревне?
Любке нравится видеть и угадывать знаки, которые показывает ей мир. Когда она видит эти знаки и чудесные совпадения, она радостно использует психотерапевтическое выраженьице «поле работает».
Я бы каждый раз начинал придираться к этим словам, но детское восторженное удивление перед чудесами этого прекрасного мира на лице любимой делает мелочной любую реакцию, кроме восхищения.
– Только давай сразу не будем соглашаться брать его, давай все-таки денек подумаем, – говорит она, хмуря брови. – А то я знаю тебя.
Ей, наверное, хочется, чтобы наши реакции выглядели менее ребяческими. Все-таки Дашка – ее старшая двоюродная сестра. И мы только через день объявляем Дашке, что возьмем коня сами.
Большинство полей в окрестностях нашего дома принадлежит агрохолдингу.
Когда мощные трактора John Deere с кондиционерами и компьютерами в шумоизолированных кабинах раскладывают свои огромные плуги и легко уходят за расплывшийся курган перед Грачиной посадкой, оставляя после себя широкую черную полосу, кажется, что слово «земледелец» изжило себя и должно быть заменено на что-то вроде «агрооператор». Теперь можно возделывать землю, оставляя руки и ноги чистыми.
Зерно с полей идет в основном на корм курам на птицефабрике агрохолдинга, а эти куры взамен несут два миллиона яиц каждый день. Мы покупаем эти яйца в магазинах «Бакс» или «Пятерочка».
Недавно во время утреннего интернет-дайвинга увидел на сайте этой птицефабрики такую новость:
«Знамя-символ нашего яйца достигло вершины японской Фудзиямы… Как прокомментировали проект участники восхождения, результат превзошел ожидания, поскольку Фудзияма – интересный регион с тысячелетней историей. В итоге в эту многовековую историю вошел символ истории нашего времени – гордое знамя качественного продукта нашей страны».
Гордое знамя яйца достигло Фудзиямы. О флаги наших отцов…
Осенью прошлого года агрохолдинг получил деньги на восстановление площади пахотных земель и принялся корчевать то, что наросло по краям полей за последнюю четверть века, со времени развала колхозов. Полегли под ножами бульдозеров березовые колки, в которых обитали тетерева, ольховые мыски вдоль ручьев и овражков, отдельные островки на пашне с ветлами или дубами. Деревья сгребли в кучу, готовя для сжигания.
Дом у меня отапливается печкой, и жалость по поводу березок, ольхушек и тетеревов как-то очень хорошо ужилась с азартом добытчика – я всю осень пилил на дрова сваленные деревья и возил на прицепе домой. Распустил на доски парочку толстых дубов. А теперь, когда я понял, что будет конь, снова отправился на раскорчеванные делянки, только уже за жердями.
Отобрать полсотни стройных и достаточно тонких березок, отсечь корни, верхушки и ветки, вытащить и уложить в том месте, куда сможет подъехать трактор. Заодно можно нарезать хорошие, ровные бревнышки потолще – в строительстве всякий материал пригодится.
Несложный труд, торжество быстрых и больших свершений, подарок для перфекциониста. Думать не надо. Тело само справляется со всеми необходимыми мыслительными процессами, а голова восхитительно свободна. Умственные тупики и тягость рутины, потуги открытий и тщета усилий, одиночество новых путей и страх ошибки, тоска непризнания и боязнь прогнуться под чужие ожидания – заготовка жердей освобождает от всего этого. Психологи говорят, что есть даже страх страха. Это тоже отсутствует. Единственное, чем рискуешь, – это переломать себе ноги, двигаясь в мешанине стволов и веток, оставшихся после молодого леска.
Но мне казалось, что я легок, воздушен со своей бензопилой, со своим топором. Ни страхов, ни начальства, ни особой ответственности. Кучи, целые залежи материала – перепутанного, торчащего стволами и корнями в разные стороны. Все готово для того, чтобы резвиться и ощущать восхитительную первобытность, добывать из хаоса материал для устроения своего мира и складывать его в стороне стволик к стволику. Даже сейчас вспоминать приятно.
А потом, когда все было сложено и приготовлено, я начал каждое утро тревожно принюхиваться с крыльца, глядя в ту сторону: не начали ли сжигать? Приглядываться: не виден ли дым? А то сожгут мои жерди.
Но наконец снег сошел, земля подсохла, и мы с Витей Назаровым поехали за жердями. Он подцепил тележку, я сел к нему в трактор (у него восемьдесят второй «Беларус»), и мы замечательно покатили. Сначала вдоль посадки, идущей от его дома, потом вдоль Ближнего Ржавца, где тоже навалено берез, но они корявые и сучковатые, потом вниз вдоль Грачиной посадки почти до самого ручья Кривелька, и вот мы на месте. Пешком от дома дойти – перепрыгнуть через Кривелёк и прочавкать по болотцу – не так и далеко, а на тракторе пришлось крюк давать.
День такой полусолнечный-полусеренький, воздух неподвижный и светлый, взогнавший в себя последние клочки снега из самых укромных овражков. Все, что имеет корни, уже приготовилось к неистовому старту, праздник на подходе, в пейзаже накапливается весенняя густота и муть, но отмашки сверху не дают. Заметно, что чуть набрали краски купы верб и ив, если смотреть на них издали, кое-где на солнцепеке в желтой траве показались первые цветочки мать-и-мачехи. Это пока что всё. В пернатом-то царстве уже давно все началось, над головой тянут гуси, утки и табунки лебедей, у поваленных березняков еще упрямо бормочут тетерева, в небе барашками блеют бекасы, общий птичий шум и суета, но лес пока прозрачный.
И мы едем, улыбаемся.
Витя Назаров вообще часто улыбается, когда видит меня. Серьезный, немногословный фермер, наверное, поражается разнообразию форм жизни и радуется этому. Вот, наверное, думает: руки у этого москвича есть, ноги тоже две штуки, голова с человеческими глазами и ушами говорит знакомые слова, словом, все как у людей, а форма жизни другая – сразу же заметно. Чудна́я такая форма. И, кажется, не очень жизнеспособная, поэтому Витя никогда не отказывает, если я прошу помочь.
А теперь помимо жердей я еще прошу его накосить на мою долю сена. Вернее, на долю коня, которого мы решили взять. И Витя сразу соглашается.
– Накосим, – говорит, – Илюха. Не волнуйся, накосим.
Что ни скажу, глянет на меня, потом смотрит дальше на дорогу, а под усами улыбка. Сдержанная такая улыбка, Витя – сдержанный и тактичный человек. Такая улыбка, что может показаться, будто она от этого акварельного пейзажа, весеннего светлого дня и веселого потряхивания трактора.
Я заметил, что акварельный пейзаж может отвлекать от работы. Мы таскали жерди и бревнышки, и я иногда отвлекался.
– Давай тащи, Тихон, – с улыбкой подгонял меня Витя.
Тормозных людей он иногда называет Тихонами.
Мы нагрузили полную тележку и сгрузили у моих ворот.
И вот получилось, что в деле приобретения коня часть апреля у меня пришлась на тесание жердей. Если их не отесать с двух сторон, то березовые стволики быстро сгниют.
Подправил я топоры на станочке и пошел тесать. Сначала размахнулся – раззудись плечо – и взял большой топор, даже сфотографировал первую отесанную жердь с лежащим на земле большим топором, а потом потихонечку, не до конца признаваясь в этом самому себе, перешел на топор поменьше.
Грустно ведь признаваться в том, что руки устают, что кровь к лицу приливает, когда слишком долго стоишь, согнувшись над этой жердью, что современный мир стал хрупок и маловат для бездумной траты ресурсов и сил.
Я просто хочу сказать, что в апреле я провел сколько-то дней, тюкая топором по березовым стволикам. Сначала казалось странным, что намерение завести коня привело меня к необходимости тесать жерди. И еще неизвестно, выдержат ли мои жерди, когда конь начнет о них чесать себе задницу. Купи материал на пилораме в райцентре и сколоти себе ограду без лишних забот, если уж ты хочешь сделать все сам. Не тешь себя дурацкой мыслью, что ты экологично экономишь природные материалы.