Дмитрий Самозванец - Пирлинг (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗

Эта басня не произвела на Дмитрия никакого впечатления. Он не выказал ни малейшего страха и скептически отнесся к предсказаниям чернокнижников. Тем не менее он счел долгом серьезно поблагодарить посланника и указать в то же время на достоверность смерти Годунова, делавшей все предосторожности совершенно излишними. Потерпев такое крушение, Гонсевский сделал еще одну ошибку. Сигизмунд имел подозрение на одного из своих же сановников в Вильно. Дмитрию предстояло решить вопрос, действительно ли этот несчастный злоумышлял против него с Годуновым. И на этот раз царь уклонился от ответа: он даже не потребовал выдачи виновного и лишь обещал начать следствие.

Когда было покончено с этими прозрачными авансами, на очередь был выдвинут шведский вопрос. Медлить с его решением было нельзя. Прекрасная страна Олафов и Эриков была охвачена пламенем войны: там боролись за престол и за веру. Племянник Сигизмунда III, Карл IX, прежний герцог Зюдерманландский, силой захватил трон, принадлежавший по праву его дяде. Последователи реформации поддерживали узурпатора, забывшего свои клятвы. Предстояло решить спор оружием. Сигизмунд напрягал все свои силы в войне с племянником; одерживая победы в Ливонии, он рассчитывал на военный союз с Дмитрием, чтобы окончательно одолеть противника. Но те же надежды питал и Карл IX. Он со страхом взирал на Москву. Ему неизвестно было, что там происходит; во избежание неожиданностей, он стянул войска в Финляндию. Но, в любом случае, Карл предпочел бы заключить с русскими союз против поляков. Эта тактика была слишком очевидна; Сигизмунд отлично понимал ее. Поэтому он и торопился предупредить своего противника. Он просил Дмитрия считать Карла IX самозванцем, а послов его — изменниками законному королю; если же они осмелятся явиться в Кремль, пусть их выдадут полякам.

Такая запутанность интересов была выгодна царю. Стоя между двумя врагами, из которых каждый искал его помощи, Дмитрий мог выбирать то, что ему казалось лучше. Борис Годунов отлично умел пользоваться подобными обстоятельствами. Но преемник его оказался недостаточно решительным. Вся его политика в шведском вопросе свелась к двусмысленным уступкам Польше и вообще к уловкам довольно сомнительного свойства.

Карл IX, король шведский.

Царь обещал сделать запрос «герцогу Карлу» — он отказывал ему в королевском титуле — и дать знать в Краков, лишь только шведские уполномоченные явятся в Москву. [27] Еще проще обошлось дело с Густавом. Честолюбие Годунова привлекло в Москву этого ничтожного представителя шведской королевской династии. Незаконный сын развенчанного Эрика XIV, Густав влачил в Европе самое жалкое существование, когда Годунов захотел сделать его своим зятем. Царь пригласил принца в Кремль, осыпал его милостями и выдал бы за него свою дочь, если бы сам Густав не афишировал своей любовницы перед оскорбленными москвичами. Наказанием за такую распущенность и за презрение к национальным обычаям послужило изгнание принца из столицы. Сосланный в Углич, Густав жил там, как королевич, в почете. Сигизмунд находил эти милости чрезмерными и просил сократить их. Удовлетворить его желание было, конечно, нетрудно.

Собственно говоря, Дмитрий должен был бы сделать эти уступки совершенно бескорыстно. Он связан был своим словом. Тем не менее он нарушил данное обещание и потребовал взаимных одолжений. В обмен за помощь против Швеции он желал признания за собой титулов, которыми он столь щедро сам себя наделил. Но склонить голову перед самозваным российским императором было для короля польского равносильно отречению от вековых традиций; другими словами, это явилось бы санкцией незаконного захвата. Царь не мог не знать, какой важный вопрос он затронул. Уже давно русские прибегали к узурпации чужих династических прав, это сослужило им немалую службу. Теперь пришел черед Дмитрия; он еще усовершенствовал старое оружие, приспособляя его к своей сильной руке. Вопрос о титулах станет отныне как бы стержнем; вокруг него будет вращаться вся московская дипломатия; он же явился сильнейшим оплотом ее против поляков.

Так как Гонсевскому не дано было полномочий для решения столь щекотливого вопроса, он мог лишь принять желания Дмитрия к сведению. Мы не знаем точно, обсуждались ли им еще какие-либо дела; во всяком случае, переговоры не кончились ничем. Несомненно, однако, что они носили мирный, даже дружелюбный характер. На прощальном банкете, где, как мы помним присутствовали и капелланы с Пратиссоли, Дмитрий не знал, как обласкать Гонсевского. Дело в том, что сердце царя все еще лежало к полякам. Ни война, ни триумфы не могли отвлечь мыслей от Самбора. Самые бурные переживания не заставили его позабыть Марину. Дмитрий не мог дождаться того дня, когда она прибудет в Кремль, чтобы разделить с ним его славу. Но дочь польского сановника не могла без согласия короля ни распорядиться своей судьбой, ни возложить на свою голову корону. Поэтому не следовало спешить, чтобы не раздражать Сигизмунда; к тому же еще не все формальности были выполнены. Настроение в Кракове могло вдруг перемениться. Впрочем, скоро Дмитрий перестанет бояться. Тогда он заговорит другим языком.

Как было условленно с воеводой Мнишеком, тотчас же после венчания Дмитрия на царство русское посольство должно было отправиться в Краков, чтобы покончить дело о браке Марины. Царю это было на руку. Такая миссия являлась прекрасным случаем показать себя во всем блеске и вызвать если не симпатии, то хотя бы удивление поляков. Эта тенденция сказывалась во всей организации посольства. Московские послы окружили себя величайшей роскошью; они сыпали щедрыми подарками, выставляя напоказ богатство своего государя. Но тем не менее глава посольства Афанасий Власьев вызывал в Кракове лишь сострадательные улыбки: так выдавался он отсутствием западного лоска среди блестящего и изысканного польского общества. К Власьеву был прикомандирован поляк Станислав Слонский; но и это мало чему помогало. Слонский вел какие-то таинственные переговоры и играл малозаметную роль. Общественное внимание было поглощено дьяком Власьевым, его свитой в триста человек и его ослепительной пышностью. В самый день своего прибытия он послал Мнишеку дары Дмитрия: вороного коня в золотой, с каменьями, сбруе, богатое оружие, предметы искусства, драгоценные ткани, восточные ковры, живого соболя, трех кречетов с золотыми колокольцами и в шитых жемчугом колпачках. Изобилие этих подарков поразило присутствующих. Самые взыскательные сочли их вполне достойными истинно царской щедрости; немудрено, что разорившиеся магнаты предались самым необыкновенным мечтам.

Началась целая серия празднеств. 14 ноября совершалось представление королю; 15-го устроен был роскошный пир у Мнишека; 18-го состоялась аудиенция в Вавеле в присутствии нескольких сенаторов. Согласно одному документу того времени миссия Власьева сводилась к трем пунктам. Прежде всего, посол должен был объявить о короновании Дмитрия патриархом Игнатием и подтвердить дружбу царя с Польшей; далее ему было поручено постращать поляков турками и напомнить о союзе против Порты; наконец, Власьеву предстояло просить у короля разрешения на брак Марины и пригласить Его Величество на царскую свадьбу.

Ответ Сигизмунда был милостив и полон достоинства. На другой же день невеста с матерью прибыли в Краков. Прошло более года после встречи в Самборе. С тех пор роли переменились. Дмитрий уже затмил Мнишеков своим величием. Но любовь к Марине возрастала вместе с его славой. Это было хорошим предзнаменованием.

29 ноября, около полудня, никто не узнал бы Рынка, самого элегантного места в Кракове. Площадь была запружена нарядными экипажами. Они останавливались перед дворцами Фирлей и Монтелупи, выстроенными рядом и даже сообщавшимися между собой. Здесь, а не в церкви, из уважения к православным, должно было совершиться обручение Марины. Вся знать была в сборе: тут находились король, принцесса Анна Шведская, королевич Владислав, нунций Рангони, представители флорентийского и венецианского правительств, сенаторы, сановники двора, друзья и родственники Мнишека.