Виктор Цой - Калгин Виталий Николаевич (электронные книги без регистрации txt) 📗

Жоэль Бастенер: «Особая способность группы “КИНО” зачаровывать, уже в полной мере проявившаяся к 1987 году в виде стремительно растущего числа поклонников, неожиданно заработала и на чужой почве. И этот эффект никак нельзя объяснить тем, что на русской сцене того времени не было мальчиков красивее. Столь мощное воздействие на аудиторию не оправдать одной лишь бесспорной привлекательностью Каспаряна или Гурьянова, оно скорее проистекает из магии пластики Цоя. И таится в его грациозности хищной кошки, нереальной легкости движений, исключительной живости и гибкости организма, ауры невинного котенка, играющего с веревочкой. Чтобы удостовериться в этом, достаточно пересмотреть идиллическую сцену из “Иглы”, где Цой, обогнав Смирнову, бредущую вдоль песчаной колеи, затерянной в Аральском море, поднимается по якорной цепи на корабль, а затем стремительно взбирается на мачту. Пластический образ схвачен и отображен всего в нескольких кадрах…» [322]

Во время работы над альбомом «Le Dernier Des Heros» во Франции была также записана песня «Blood type» («Группа крови» на английском языке), которая, к сожалению, в альбом не вошла…

Четвертого сентября группа «КИНО» в Ленинграде дала концерт в СКК, после чего 6 сентября вылетела в Италию, где приняла участие в советско-итальянском рок-фестивале «Back in the USSR» в Мельпиньяно.

По рассказам музыкантов «КИНО», в Италии всё было очень хаотично организовано, и на концерты приходили просто любопытные люди поглазеть на русских с музыкальными инструментами. Виктор очень не хотел выходить на сцену, и его «услышали» природные силы. Солнечным тихим вечером внезапно налетел такой вихрь, что всю сцену вместе с расставленной на ней аппаратурой просто унесло. У Тихомирова остался скол на бас-гитаре от падения сценической фермы.

Георгий Гурьянов: «Концерт в Риме. Известная история… Цоя прозвали “stormbringer” — несущий бурю… Там был лагерь для вынужденных переселенцев. Это была пересылочная база в Риме, люди мигрировали из Советского Союза в Израиль через Рим. И Виктор после крупных площадок и стадионов не хотел играть перед кучкой жалких эмигрантов. Говорил — не хочу, всё это не так… И тут — Провидение! Подул жуткий ветер, небо покрылось черными тучами, и всю приготовленную сцену вместе с аппаратурой просто снесло к чертям собачьим… Всё улетело в небо — и барабаны, и колонки… Знаете, что такое средиземноморский шторм? Всё унесло, сдуло ветром… Это было фантастически, просто чудеса. Всё — концерта не будет!.. Но нам всё равно пришлось играть, на второй, на третий день… Но в этом не было никакого фатализма. Просто не хотелось играть перед горсткой эмигрантов…» [323]

Десятого сентября группа «КИНО» возвратилась в Москву. По воспоминаниям участников движения «Next Stop», к сентябрю 1989 года все группы, которые хотя бы косвенно имели отношение к движению, были задействованы в обязательном порядке. «КИНО» тоже участвовало в концертах, правда, иногда это были просто выступления Цоя под акустическую гитару.

В середине сентября Цой по приглашению активистов движения «Next Stop» выступил на концерте в Москве, в парке недалеко от МГУ.

После этого «КИНО» отправилось с концертами в Калининград, где выступило во Дворце спорта 16–17 сентября, затем — 21—22-го числа — в Харькове на стадионе «Металлист».

На имя Виктора Цоя приходило огромное количество писем — и на его адрес в Ленинграде на проспекте Ветеранов, и в Ленинградский рок-клуб. По словам Марьяны, за всю жизнь Виктор не выбросил ни одного письма. Он очень дорожил этими письмами, но ответить всем было физически невозможно. На некоторые письма Виктор всё-таки отвечал, высылал фотографии группы и свои автографы.

Юрий Каспарян: «Писем было очень много… Виктор возил с собой целый мешок фанатских писем, каждое читал…» [324]

Джоанна Стингрей: «В 1989 году мы часто летали в Ленинград по делам, Виктор в то время уже окончательно обосновался в Москве вместе с Наташей, и возвращались мы из Ленинграда с мешками, полными писем. Мы садились в конце самолета и читали их. Виктор старался читать все письма, они очень много для него значили, он понимал, что ему выпала особая миссия в жизни» [325].

Инна Николаевна Голубева: «Я собирала Вите письма, которые приходили на наш адрес. Письма Цою шли чемоданами. Телефонные звонки, поздравления с праздниками и прочее. Открытки со словами “ты стал папой”, “я рожаю, в родильном доме”… И вот среди писем одно такое письмо. Харьковская девица пишет. Портрет в большом конверте, какая она красавица. И пишет: “Витя, любимый, почему получается, что ты звонишь тогда, когда меня нет дома?” И тут я поняла: ее кто-то разыгрывает, парни или подруги… Говорят ей, что звонил Виктор, и она потом себе места не находит. И это всё длилось год, наверное. Я откладывала ее письма отдельно. Там про Сашу было, про Разлогову, как они все будут жить, про их любовь и сколько детей у них будет… Это всё бесконечно было. А про Марьяну ничего не было. Она ее не воспринимала просто. Нет ее. Есть Разлогова, есть Саша. Не думаю, что она не знала про Витю и Марьяну… Всё это было обмусолено всей страной…

Витя же периодически приезжал, с Наташей они снимали квартиру, и вот он приехал, пришел к нам. К Сашке, естественно. Я говорю: “Откуда же ты теперь?” Говорит: “Из Харькова”. Я тут и начала спрашивать: расскажи, как тебе город, как тебе что… И вот Цой сказал: “Знаете, Инна Николаевна, в Харькове со мной произошла странная история”. Я, как ищейка, сидела, слушала, вникала во всё. “Да что было-то?” — “Ну вот, пою я, и вдруг сквозь милицию и охрану ко мне прорывается девица, непонятно как, все ахнули, и говорит мне: ‘Здравствуй, это я…’ Ну, ее тут же скрутили, уволокли…” И я чувствую, что на него это произвело впечатление, потому что он мне сказал дальше: “Знаете, Инна Николаевна, это очень опасно”. И пальчиком погрозил мне, вот так… Ведь могла же и полоснуть чем-нибудь в припадке ревности. Всё что угодно. Толпа, которая его охраняла, растерялась совершенно, не была готова, челюсти у всех отвисли» [326].

Виктор Цой: «Некоторые девушки влюбляются в актеров, рок-звезд. Я этих девушек не знаю, поэтому как к ним относиться, тоже не знаю. Не скажу, что это мне очень приятно, хотя, наверное, любому мужчине такие письма небезразличны…» [327]

Письма письмами, но то, что Цой начал замечать свою бешеную популярность, — это факт. Как вспоминал Рашид Нугманов, Виктор ему сказал однажды: «Всё меньше хожу по улицам. Представь, подскочит какой-нибудь сумасшедший и даст тебе дубиной по голове…» [328]

В то время была очень популярна телепрограмма «Взгляд». Она стала одним из символов перестройки. Перевернула представление советских зрителей о телевизионной журналистике. Раскованные молодые ведущие, прямой эфир, острые материалы, современные видеоклипы в качестве музыкальных пауз разительно отличались от строго срежиссированных и прошедших цензуру новостных программ Центрального телевидения.

Двадцать седьмого октября 1989 года в телепрограмме «Взгляд» принимал участие Виктор Цой. Хотя и говорят о его совершенной аполитичности, но ему было небезразлично, что происходит в стране. И вот во «Взгляде» он позволил себе «неслыханную дерзость» — противоречить будущему главе ГКЧП. В ответ на обвинение Геннадия Янаева кооператоров в спекуляции Цой заявил: «Я считаю, что у нас государство занимается спекуляцией в особо крупных масштабах…»

Как бы в доказательство ненормальности социалистической системы сразу после песни-клипа «КИНО» шел сюжет о спекуляции бензином на автозаправках, которые никак не были связаны с кооперацией, а относились к госсектору. В то время, как известно, вся государственная торговля была пропитана тотальной спекуляцией, и, как верно отметил один из участников программы, спекуляция — это не только «скупка и перепродажа с целью наживы», как говорилось в Уголовном кодексе, но и создание экономических условий, провоцирующих дефицит, который, собственно, и приводит к спекуляции…