Книга воспоминаний - Абрамович Исай Львович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Термидорианцы тоже ударяли по левым якобинцам при криках „Отечество в опасности!“, обвиняли левых как агентов Питта, так же, как оппозицию называют агентами Чемберлена. Не все еще потеряно, еще имеются в партии гигантский революционный потенциал, идеи и традиции, унаследованные от Ленина. Вы растранжирили большую часть этого капитала и заполнили его дешевыми суррогатами, но остается еще запас чистого золота.
Пусть правящая группа не торопится принимать решения, чтобы не пришлось сказать позже: мы участвовали с теми, от кого должны были обезопасить, и отсекли тех, с кем должны были вместе участвовать».
Сегодня, через 50 лет, можно оценить силу предвидения Л. Д. Троцкого.
Сталин, выдвинувший свою кандидатуру на пост могильщика революции, стал ее подлинным могильщиком. Он разрушил партию Ленина и создал новую партию по своему образу и подобию. Троцкого действительно постигла судьба Карла Либкнехта, и большинство участников оппозиции тоже были физически уничтожены Сталиным. Но не только они. Сталин истребил и большинство своих единомышленников, обвинив их в троцкизме. И, вероятно, многие из тех, кто помогал Сталину громить оппозицию, — такие, как С. Коссиор, Чубарь, Постышев, Эйхе, Кабаков, Хатаевич, Рудзутак и другие, — вспоминали в сталинских тюрьмах и лагерях вещие слова Троцкого: «Мы участвовали с теми, от кого должны были обезопасить, и отсекли тех, с кем должны были вместе участвовать».
В момент исключения его из партии, Троцкий, хоть и с большим опозданием, внял призыву А. А. Иоффе и других единомышленников. Выступая на заседании ЦИК, он сказал: «Всякая группа, стоящая перед дилеммой, нужно ли во имя дисциплины умолкнуть или продолжать борьбу за возрождение, несомненно изберет последнее и скажет: к черту дисциплину, подавляющую жизненные интересы движения».
Все это так. И все же неизбежно возникает вопрос: почему вожди оппозиции так долго подыгрывали Сталину? Почему тогда, когда опытным политикам уже не могло быть не ясно, куда ведет партию и страну Сталин, вожди оппозиции шли ему на уступки? Почему подавали покаянные заявления сначала 16 октября 1926 года, затем 8 августа 1927 года и, наконец, на ХV съезде партии?
Такая тактика вызывала недоумение, возмущение и протесты со стороны рядовых оппозиционеров и со стороны коммунистов, примыкавших к оппозиции в зарубежных компартиях.
В марте 1928 года, отвечая на письмо европейского коммуниста Урбанса, не понимавшего, как он выражался, покаянного стиля русских коммунистов, Л. Д. Троцкий писал:
«Что касается ваших многочисленных и резких критических замечаний о наших „заявлениях“, то вы обнаруживаете ими непонимание одной простой вещи, что все эти заявления не были нашими пропагандистскими документами, а были публично отданными приказами о временном отступлении. Судить о них надо, следовательно, не путем „разбора текстов“, а анализом политической обстановки, при которой проводилось отступление. Вопрос должен стоять так: неизбежно ли было отступление в соответствующий момент, отмеченный в заявлении, принесло ли в общем соответствующее заявление пользу оппозиции или вред».
Но это объяснение неудовлетворительно. В тактике покаянных заявлений фиксировалась не только беспринципность, но и недальновидность вождей оппозиции. Она приносила оппозиции не пользу, а вред, давая в руки Сталина козыри в виде признаний своими противниками их ошибок.
Среди оппозиционных течений были и такие, как «сапроновцы» или «децисты», которые считали все эти заявления троцкистской оппозиции капитулянтством.
Так, в своем письме в «Правду» один из вождей «децистов» В. М. Смирнов писал:
«Нынешнее правительство, действующее под вывеской советской власти, которую оно на деле уничтожило, является враждебным пролетариату, и пролетариат должен и будет бороться против него за свою диктатуру, за подлинную власть Советов».
Это крайняя точка зрения. В. М. Смирнов забежал вперед и давал оценку наметившейся тенденции как уже совершившемуся факту. Но и в рядах троцкистской оппозиции существовал такой взгляд, что официальное партийное руководство уже переходит роковой исторический рубеж, и путь внутрипартийных реформ становится все менее надежным.
Так или иначе, тактика уступок, принятая руководством оппозиции, была ошибкой. Не принося оппозиции передышки, на которую она рассчитывала, эти заявления лишь способствовали потере авторитета вождей оппозиции в партийных низах, в рабочих массах, которые не понимали смысла этих зигзагов.
Если внимательно проанализировать отчетные доклады Сталина и Орджоникидзе ХV съезду и прения по этим докладам, создается впечатление тщательно разыгранного сценария, в котором заранее размечено, кому что говорить, когда и какие подавать реплики, как не допустить, чтобы ораторы-оппозиционеры говорили об основных вопросах, об основных разногласиях. И режиссеру это удалось. Ни в докладах Сталина и Орджоникидзе, ни в выступлениях единомышленников Сталина не было даже попытки дать анализ основных экономических и политических разногласий. Все выступления, все реплики, вся сила огня были направлены против фракционной деятельности оппозиции, против расшатывания ею основных устоев большевизма — дисциплины и единства.
Попытки, выступавших на съезде оппозиционеров — X. Г. Раковского, Л. Б. Каменева, И. Т. Смилги, Н. И. Муралова, Евдокимова, Бакаева — привлечь внимание делегатов к содержанию программы оппозиции успеха не имели. Практически им не давали говорить, осыпая их градом реплик.
Сталин сделал все, чтобы сначала отсечь вождей оппозиции от руководства партией, а затем и всех оппозиционеров исключить из партии как возбуждающих недовольство, «смутьянов». Разумеется, для Сталина и речи не могло быть, чтобы оставить вождей оппозиции в ЦК. Когда Каменев в своем выступлении сказал, что если оппозицию сохранят в рядах партии, она будет помогать ей, будет сигнализатором, Сталин в своем заключительном слове ответил на это так: «Говоря о себе как о сигнализаторах, оппозиционеры претендуют тем самым на руководство партией, рабочим классом, страной. Спрашивается, на каком основании?»
Вот это больше всего беспокоило Сталина — претензии на руководство. Он сделал все, чтобы отстранить близких к Ленину вождей партии от руководства, а они, оказывается, еще на что-то претендуют. Но и отстранить ему было мало, ему нужно было скомпрометировать, унизить, поиздеваться. Так, говоря об отказе оппозиционеров от своих взглядов, Сталин сказал: «Не впервые им приходится отказываться от своих взглядов, — почему бы им не отказаться от них еще разик?» (Стеногр., стр. 412–416). Разве в этих словах не слышится уже голос будущего режиссера судебных процессов?
Требования отречься от своих взглядов в 1927–1928 году, как и требования признаться в не совершенных преступлениях в 1936–1938 годах, нужны были Сталину для одной и той же цели — лишить своих противников чести, авторитета, растоптать и унизить их, оставив его одного всегда правым и непогрешимым. Не интересы партии, не интересы революции, а далеко идущие замыслы диктатора руководили им.
Поддержанное съездом требование Сталина к оппозиции отречься от своих взглядов противоречило всему строю ленинской партии, всем ее принципам.
Исключение из партии большого количества оппозиционеров за фракционную работу при том, что оппозиции было отказано в напечатании — в порядке предсъездовской дискуссии — ее платформы и тезисов, свидетельствует о том, что нарушение оппозиционерами партийной дисциплины было вызвано, можно даже сказать спровоцировано сталинской фракцией, не давшей оппозиции изложить свои взгляды партийным массам.
Если бы ЦК дал указания опубликовать платформу и тезисы оппозиции в печати (как это было при Ленине даже в обстановке гражданской войны), разве стали бы оппозиционеры печатать их на ротаторах и пишущих машинках?
Как стоял на съезде вопрос о фракциях?
Вопрос о фракционности и дисциплине был выдвинут руководителями ЦК на первый план и затмил все остальные вопросы. Причем и в речах Сталина и Рыкова, и в речи Каменева усиленно подчеркивались недопустимость и вредность фракционности.
