Клеопатра. Последняя царица Египта - Вейгалл Артур (электронные книги без регистрации txt) 📗
Этот случай дезертирства, произошедший, вероятно, в начале августа, стал ужасным ударом для Антония, и он, видимо, обвинил свою жену в том, что она стала его причиной, что, без сомнения, так и было. На этот раз Антоний более энергично настаивал на ее отъезде в Египет, после чего последовала бурная ссора, которая не прекращалась, я полагаю, все то время, что они оставались в Греции. Мне кажется, сначала царица категорически отказалась оставить Антония и, вероятно, обвинила его в том, что он хочет бросить их дело. Она могла с презрительной усмешкой напомнить ему о том, что его договор с ней о мерах к установлению римско-египетской монархии был заключен в то время, когда он сильно отдалился от Рима и нуждался в финансовой помощи; теперь же у него есть четыреста респектабельных сенаторов-республиканцев, которые оказывают на него давление, и, без сомнения, в такой момент их поддержка для него имеет большую ценность, чем ее собственная. Однажды он уже бросал ее, так что она совершенно готова к тому, что он сделает это еще раз.
Ее гнев, недоверие и горе, вероятно, глубоко удручали Антония, и он снова уступил бы, наверное, если бы не произошло еще три случая дезертирства из его лагеря. Царь Пафлагонии, явно завидовавший власти Клеопатры, переметнулся к Октавиану и рассказал ему о раздорах в лагере Антония. Двое других, римский сенатор по имени Квинт Постумий и арабский вождь из Эмесы (Сирия) по имени Ямбликус, были схвачены. Для устрашения тех, кто мог иметь намерение переметнуться к врагу, обоих казнили: одного разорвали на части, а другого пытали. С каждым днем дело Октавиана приобретало все больше сторонников, а Антоний все больше подвергался насмешкам за то, что находится под каблуком у царицы Египта, которая руководит всеми его советами и которая теперь, похоже, испугала его своим гневом. Люди Октавиана становились все более уверенными в себе и даже дерзкими. Был случай, когда Антоний в сопровождении одного из военачальников шел ночью к гавани между двумя валами, которые были построены по его приказу для защиты дороги, а несколько вражеских солдат перебрались через стену и затаились в засаде. Выпрыгнув из засады, они схватили по ошибке военачальника, а Антоний, быстро побежав по дороге, сумел спастись.
Упав духом оттого, что события принимают такой оборот, он снова приказал царице отправляться в Египет. И наконец, уязвленная упреками Антония, Клеопатра решила отплыть, забрав с собой весь свой флот. Приняв такое решение, она, видимо, стала обращаться с Антонием с величайшей враждебностью, а он, будучи в чрезвычайно взвинченном состоянии, начал бояться, что она может убить его. Большие глаза Клеопатры, казалось, пылали гневом, когда она смотрела на Антония, а презрение, которое она испытывала теперь по отношению к нему, читалось у нее на лице. Казалось, он съеживался перед ней, как провинившийся мальчик, и говорил своим друзьям, что уверен: она убьет его в гневе. Услышав это, Клеопатра решила проучить его так, чтобы он запомнил этот урок навсегда. Однажды вечером за ужином она приказала наполнить свой кубок из того же винного кувшина, из которого пили все, и, отпив немного вина, передала чашу Антонию, словно в знак примирения. Он, с готовностью подняв ее ко рту, уже собирался приложиться губами к тому месту, где за мгновение до этого находились губы царицы, когда, словно для того, чтобы украсить свое действие, она сняла со своей головы венок из цветов и окунула его в вино. Антоний снова поднял чашу, но внезапно Клеопатра выбила ее из его рук, сказав ему, что вино отравлено. Антоний возразил, что она ошибается, так как она сама только что пила из этого же кубка. Но Клеопатра спокойно объяснила ему, что венок, который она окунула в вино, передавая ему кубок, был отравлен и что она сделала это, чтобы показать Антонию, насколько безосновательны его страхи за свою жизнь. Ведь если бы она действительно хотела избавиться от него, она могла сделать это в любой момент одним из таких хитрых способов. «Я могла бы убить тебя в любое время, – сказала она, – если бы могла обойтись без тебя».
Надо думать, царица теперь вела себя очень заносчиво и высокомерно, считая настойчивые требования Антония ее отъезда нарушением обещания. В глубине души она, вероятно, боялась того, что он действительно покинет ее, и тревога за будущее своей страны и своей династии терзала ее сердце день и ночь. Но по отношению к Антонию Клеопатра, видимо, демонстрировала холодность и презрение, доводя его тем самым до совершенно жалкого состояния. Однако он не осмеливался изменить свое решение относительно ее отъезда, так как посвятил некоторых сенаторов и военачальников в тайну предстоящего события, что сильно успокоило взрывоопасную атмосферу, столь долго царившую в лагере. На мой взгляд, тот план, на котором сошлись он и его супруга, состоял в следующем. Окружив линию обороны Октавиана на суше еще более плотным кольцом и предприняв все меры к тому, чтобы помешать ему выйти из-за своих укреплений, Антоний хотел посадить своих лучших легионеров на столько кораблей в Амбракийском заливе, сколько было пригодно для боя. Эти корабли должны были силой проложить себе дорогу из залива и уничтожить флот Октавиана. Как только это будет сделано, начнется атака на вражеские позиции с моря и суши, и Клеопатра вместе со своим египетским флотом сможет затем отплыть в Александрию, предоставив Антонию войти в Рим без нее.
Этот план, по моему мнению, представлял собой единственно возможный способ избавить армию Антония от влияния египтян. Если бы Клеопатра была вынуждена отправиться в Египет по суше через Малую Азию и Сирию, то жители этих мест не только стали бы считать ее отъезд бегством, который стал бы причиной паники и бунта, но и египетский флот по-прежнему оставался бы в Амбракийском заливе, показывая своим присутствием, что Клеопатра и ее царство Египет все еще являются главными движущими силами войны. С другой стороны, если бы царица отправилась на своих кораблях по морю, то пришлось бы затевать морское сражение с целью прорвать блокаду и позволить ей ускользнуть таким путем. Таким образом, требование республиканцев отъезда царицы к себе на родину и неоднократно повторенная мысль самой Клеопатры о том, что войну должна решить морская битва, здесь совпали, определив решение Антония, и он сделал ставку на морское сражение.
Когда это решение было принято, Антоний объявил войскам, что флот должен прорвать блокаду 29 августа, но тот факт, что египетские корабли должны будут уплыть немедленно после боя, не был оглашен; об этом знали лишь несколько человек. Огромное количество кораблей были плохо оснащены для сражения и испытывали сильную нехватку личного состава. И Антоний приказал сжечь эти корабли, так как, хотя они и были бесполезны для него, они могли бы пригодиться врагу, который мог захватить их, пока флот носится по Ионическому морю. 60 лучших египетских кораблей и 170 кораблей Антония были подготовлены к битве. Во время этих приготовлений было далеко не легко держать в тайне отъезд египетского флота. Чтобы доплыть до Египта, 60 кораблей Клеопатры нуждались в больших парусах, но эти паруса при обычных обстоятельствах не брали обычно, идя на бой. И чтобы не было заметно, что только египетские корабли готовятся к дальнему пути, что вызвало бы подозрения, всему флоту было приказано поставить большие паруса. Антонию пришлось объяснять всем, что они потребуются для преследования врага. Еще одну трудность представляло то, что Клеопатре требовалось взять с собой свой багаж, включая столовое золото и серебро и драгоценности, но это в конце концов было сделано под покровом темноты, не возбуждая ничьих подозрений.
Многие полководцы, не понимавшие, что морское сражение было в значительной степени навязано Антонию теми, кто желал избавиться от египтян, сильно возражали против этого плана, а один пехотный военачальник, указывая на множество шрамов и отметин от ран на своем теле, умолял Антония сражаться на суше. «О полководец, – сказал он, – чем тебя прогневали наши раны и мечи, что ты решил довериться гнилому дереву? Пусть египтяне и финикийцы сражаются на море, но нам дай сушу, на которой мы умеем умирать там, где стоим, или добиваемся победы». Но Антоний не ответил ему, а лишь сделал движение рукой, словно желая ему мужества.
