Семь трудных лет - Чехович Анджей (е книги .txt) 📗
Те же самые секретарши внимательно следили за тем, чтобы каждый сотрудник польской секции выражал, как можно чаще, свою радость по поводу успехов Израиля. Тот, кто хотел заслужить хорошую репутацию, должен был повторять:
— Это победа не только Израиля, это победа всего Запада, это также победа цивилизации над варварством.
Одних слов было мало. Нужно было, не обращая внимания на ход и последствия агрессии, напалмовые бомбы, убийства мирного населения и издевательства над военнопленными, говорить с энтузиазмом, с блеском в глазах.
Нашлись и такие усердные доносители, которые внимательно следили за теми, кто не выражал слишком большого восторга по поводу военных успехов Израиля. Жертвой такого доноса стал Тростянко. Уже всерьез предсказывали конец его карьеры, когда он, не на шутку испугавшись, начал спасать себя, расхваливая в своих передачах Израиль и громя арабов.
Стыпулковская не боялась доносчиков, ей ничто не угрожало. Она сразу же заняла нужную позицию. Без всякого чувства меры она поносила арабов. Когда до Мюнхена докатилась волна решительного протеста польского общества против агрессии Израиля и террора, установленного на оккупированных территориях, в одной из передач эта дама осмелилась утверждать, что если поляки не одобряют израильской агрессии и осуждают захват арабских земель, то они тем самым — обратите внимание на ее слова! — «ставят под вопрос свои права на Гданьск, Щецин, Вроцлав и Валбжих».
Если бы не режим, установленный Новаком и его людьми и усиленный истерической активностью произраильской группы, поднявшей бешеную шумиху во время войны на Ближнем Востоке, Стыпулковская после такого заявления вряд ли сумела бы удержаться в польской секции. Обычно в «Свободной Европе» никто не слушает радиопередач, мало кто знает, какие тексты идут в эфир. Но на этот раз все обстояло иначе: не было ни одного человека, который не знал бы о передаче Мечковской. Даже те, кто еще до поступления на службу на станцию работал в нескольких разведках, даже циники, которых интересовали только собственные чековые книжки, почувствовали себя задетыми. О причинах такого волнения вслух не очень распространялись. Частично оно было вызвано страхом перед реакцией американцев. Хозяева могут быть щедрыми, когда речь идет об их интересах, но они хотят знать, на что тратятся деньги. Передача Стыпулковской сводила на нет годы усилий, направленных на то, чтобы представить «Свободную Европу» как организацию, движущей силой которой являются якобы польские эмигранты. Высказывались опасения, что американцы опомнятся, поймут, какая серьезная ошибка допущена, и, разобравшись, на что идут их доллары, приступят к реорганизации польской секции, а тогда многим придется снова искать работу. Но наряду с этим страхом проявлялось и искреннее возмущение, ибо скандальность поступка Стыпулковской действительно переходила все границы. Наиболее смелые, встречаясь в коридоре и поздоровавшись, говорили друг другу:
— Вот ведь стерва… а?
И ни разу никто не спросил, о ком идет речь, потому что в эти дни все только и говорили о Стыпулковской — «оплоте христианства».
Американцы никак не реагировали. Если они что-нибудь и предприняли, то сделали это так осторожно, что никто из сотрудников польской секции об этом не знал. А на повестке дня стояла уже новая антипольская кампания, своим размахом превосходившая предыдущие. В ее шуме передача Стыпулковской как-то забылась.
В финансируемой сионистскими кругами западной прессе стала резко усиливаться пропаганда, направленная против Польши и польского народа. Позиция, занятая нашей страной в связи с конфликтом на Ближнем Востоке, поддержка, оказанная подвергшимся нападению арабским странам, осуждение в ООН израильской агрессии и ее последствий стали причиной антипольской кампании, для которой все средства были хороши. Я жил тогда в Мюнхене, читал западногерманские газеты, смотрел передачи местного телевидения и просто не мог поверить тому, как далеко могут зайти люди, охваченные ненавистью к Польше.
Известие о группе «благородных бывших эсэсовцев», которые, восхищенные «героизмом Израиля в деле защиты интересов Запада», решили отдать свою кровь для солдат Моше Даяна, соседствовало с рассказами о новом взрыве якобы традиционного польского антисемитизма. Сообщения о результатах сбора денег для Израиля, проводившегося в ФРГ, чередовались с фрагментами воспоминаний, относящихся к годам второй мировой войны, из которых следовало, что лагеря смерти — дело рук поляков. Об этом не говорилось прямо. Просто указывалось, что они находились на польской территории, и дальше уже они фигурировали как «польские лагеря смерти», «польские концентрационные лагеря». Таким образом поляки объявлялись соучастниками в истреблении еврейского населения во время оккупации.
Несколько сотрудников польской секции «Свободной Европы» обращались к Новаку с тем, чтобы он согласился провести какую-нибудь контракцию. Директор пользовался любым случаем, чтобы продемонстрировать, как дороги ему воспоминания о времени, проведенном в Армии Крайовой. Когда ему приходилось впервые разговаривать с кем-нибудь из бывших членов этой организации, он торжественно протягивал руку и говорил: «Приветствую коллегу из Армии Крайовой». Некоторые надеялись, что Новак для поддержания этой легенды о себе напишет или поручит написать другим из своего окружения о входившей в Армию Крайову организации «Жегота». Эта организация была создана для оказания помощи евреям, которым угрожала смерть в гитлеровских лагерях уничтожения. Новак не позволил уговорить себя.
— Этот вопрос нас не интересует, — заявил он. — У нас другие функции…
Прошло немного времени, и все узнали, в чем заключались функции польской секции «Свободной Европы».
В группе, руководимой Заморским, начали готовить список кадровых изменений в Польше. Список составлялся под определенным углом зрения: требовалось установить, кто из получивших повышение или снятых с высоких постов в последние годы был евреем. Эту работу выполнял Кучмерчик по поручению Всемирного еврейского конгресса, руководство которого находится в США.
В то же время Новак получил список лиц, проживавших в Польше, которых «Свободная Европа» должна была защищать в своих передачах. Если же по тактическим соображениям такая защита оказывалась невозможной, то следовало поддерживать их так, чтобы они продержались на своих постах как можно дольше. Эта директива несколько противоречила проводившимся в «Свободной Европе» с середины июня 1967 года приготовлениям к достойной встрече и использованию на радиостанции людей, выразивших желание выехать из Польши в Израиль. Но это противоречие отчетливо проявилось только во второй половине 1968 года. Годом раньше шефы Новака думали, что эмигрировать из Польши будут молодые люди призывного возраста, стремящиеся вступить в ряды армии Моше Даяна. Их родителей намеревались задержать в Польше. После израильской агрессии, а особенно после мартовских событий, в здании на Энглишер Гартен начали появляться новые лица.
Однажды с большим шумом прибыл Йотем, то есть Юзеф Мушкат. Он ожидал, что все будут только о том и мечтать, чтобы он своим пером усилил польскую секцию. Уверенный в себе, даже надменный, спустя несколько дней он как-то стих, сгорбился и часами просиживал в холле, дожидаясь, чтобы какая-нибудь из секретарш провела его к Новаку, Гамарникову или Зеньчиковскому. Спустя неделю или две, разочарованный, он исчез с нашего горизонта.
Его не приняли на работу в «Свободную Европу», сказав, что американские правила не позволяют принимать на работу журналистов старше пятидесяти лет. Но это была не вся правда. Американцы не любят, когда на работу принимают людей старше пятидесяти лет, но часто делались исключения. Его кандидатура оказалась отвергнутой по другим причинам.
С начала 1968 года в Мюнхене ждали Станислава Выгодского, который, однако, не приехал. В Вене с ним беседовал Вацлав Поморский. Содержание этой беседы он изложил в донесении от 1 февраля 1968 года. Это донесение многословно, как и все написанное Поморским, и я приведу только его фрагмент, начинающийся с вопроса корреспондента, что слышно в Варшаве.
