Жизнь как она есть - Костюковский Борис Александрович (книги без регистрации полные версии txt) 📗
…Письмо было длинным. Цыкунков рассказывал Ариадне Ивановне, что пишет книгу воспоминаний о войне, просил ее помощи в уточнении некоторых фамилий, фактов, названий, связанных с деятельностью белорусских партизан.
Здравствуйте, Борис Митрофанович!
Пожалуй, за все годы после окончания войны ни одно событие не взволновало меня так, как получение Вашего письма.
Если я скажу, что вот уже двадцать семь лет я разыскивала командира отряда, с которым были связаны мама, Домарев и Комалов, то Вы поймете мою радость.
Долгое время я думала почему-то, что этим командиром был Гриценевич, хотя теперь мне ясно, когда мама с Домаревым ходили в лес, Гриценевич как «портной» жил еще в Борисовщине, и я ему носила от мамы «челноки», в которых, как теперь понимаю, были какие-то записки. Позднее Гриценевич стал командиром отряда «Боевой».
…Теперь многое для меня прояснилось. И прежде всего роль Ивана Андреевича Домарева и мамы в создании подпольной организации в Станькове.
…В общем, Ваше письмо поставило все на свои места.
Я попыталась нарисовать схему-карту деревень вокруг Станькова. Посылаю Вам ее и буду рада, если она Вам поможет в деле, которое Вы задумали.
…От имени совета музея, от своего собственного и от имени бывших партизан бригады имени Рокоссовского приглашаю Вас приехать к нам в Минск. Как мы будем рады!..
Двадцать шестого декабря прошел традиционный «День Марата». Как всегда, собрались наши партизаны, пришли гости из многих общественных организаций, приехали из других городов. Все было хорошо, хотя ребята из совета музея и я очень волновались.
А тут еще затеяли мы с партизанами встречать в лесу Новый, 1971 год. Эта мысль пришла кому-то в голову у меня на квартире (после «Дня Марата» обычно все приходят ко мне).
Решили послать «квартирмейстеров» в наш партизанский лес и восстановить одну из землянок. Вспомнили, как однажды, после окружения, посылали на такое же дело из Копыльского района Михаила Бондаревича с друзьями. Вот и на этот раз решили поручить моему бывшему взводному Мише Бондаревичу, как «имеющему опыт», да еще Саше Ломко поехать в лес и подготовить все к нашему приезду.
Саша Лойко — славный парень. Он ровесник Марата, пришел в отряд четырнадцатилетним мальчишкой, храбро воевал и по характеру, мне кажется, всегда останется молодым. В отряде он был награжден медалью «За отвагу», а позже в армии получил орден Славы.
Они дружат — не разлей водой — с Мишей Бондаревичем, вот и отправились вместе в лес. К 31 декабря выяснилось, что поедет 30 человек.
Командир бригады Баранов поехал с женой и дочкой. Я забрала своих «чад» — Андрюшку и Аду.
Выехали часов в 11 утра специальным автобусом; погода не баловала: слякоть, ветер, мокрый снег.
Нытики поначалу бурчали, но «здоровое ядро» постепенно победило, стали петь наши партизанские песни и так распелись — что твой хор. Давно не пели с таким чувством гимн нашей бригады!
От проселочной дороги надо было свернуть к партизанскому лагерю. Каково же было наше удивление, когда из «заставы» выскочил Саша Лойко и потребовал пароль.
Николай Юльянович Баранов не растерялся и сказал:
— Не забудем всех погибших за Родину. Отзыв?
— Не забудем о Чулицких-братьях.
Саша Лойко верен себе и памяти двух отважных парней, которые предпочли сгореть в огне, но не сдаться врагу.
Дорога от поворота была расчищена. Мы не узнавали нашего леса. За эти десятилетия деревья повырастали, от бывших землянок остались только бугорки и ямы. Только одна землянка стояла честь по чести, как в давние годы. Из железной трубы валил дым.
Михаил Бондаревич отдал Баранову рапорт:
— Товарищ командир бригады! Землянка к встрече Нового года готова. Докладывает командир взвода Бондаревич.
— Благодарю. Вольно!
С каким чувством мы переступили порог землянки!
Стояли вкопанные столы, были устроены нары, а в бутылках, заправленных жиром и фитилями, сквозь срезы сырой картошки, горели наши партизанские «светцы».
Неподалеку от землянки был заготовлен сухой хворост для костра. Ребята добыли где-то большой котел, мне даже показалось, что он так здесь и оставался с сорок третьего года.
Погода изменилась к лучшему, а может, просто здесь, в лесу было затишье.
Мы бродили по нашему бывшему лагерю, пытались отыскать места своих землянок и, несмотря на то, что все было припорошено снегом, кое-что опознали.
Запалили большой костер.
И опять пели песни.
…С давнего 1945 года, когда я на вокзале в Минске от Ларисы узнала страшную весть, что Марата нет в живых, и посейчас для меня непостижима его смерть, как и смерть многих людей, близких и родных мне по духу, идеям, устремлениям. Для меня Марат — это не только мой брат по крови, это мой единомышленник, однополчанин, какими я считаю и Бронислава Татарицкого, и Володю Тобияша, и Женю Сороку, и братьев Чулицких, и Мишу Урсола, и многих-многих других, кто сложил свои головы в войну. Все годы живет во мне неугасимое чувство их бессмертия…
Вот почему в Андрее для меня всегда жив Марат, вот почему я каждый раз вздрагиваю и жду чуда, когда вижу мальчика, похожего на Марата.
Но больше всего и чаще всего, называйте это мистикой или как угодно, мне кажется, что и Марат и все эти ребята — герои нашей бригады — еще не отвоевались и где-то далеко от меня борются, побеждают: им просто некогда вернуться домой, а я за их спинами (может быть, они стоят на рубежах нашей страны) спокойно живу, работаю в школе, ращу детей, радуюсь жизни, тревожусь по пустякам и никак не могу найти только одного: такого большого дела, которое бы сравнилось с их подвигом, длящимся вот уже 30 лет.
Что бы я ни делала и сколько бы ни делала — мало для того, чтоб сравнить мой труд с их бессмертием и величием, с их самоотверженностью и жертвой, с их духовной красотой и благородством.
Николай Юльянович Баранов рассказал, как Марат спас ему жизнь и обеспечил победу в крупной операции. Это было тогда, когда штаб бригады почти всю зиму стоял в Румке. Неожиданно, большими силами, немцы окружили Румок. Баранов оказался вдвоем с Маратом. Нужно было пробиться в отряд имени Фурманова, который был поблизости, и предупредить, чтобы он ударил в тыл немцам. Не было другого пути, кроме как через обстреливаемое поле. И Баранов решил идти сам. Но Марат сказал:
— Товарищ командир, вы очень большой, они вас все равно убьют, а я на Орлике проскочу.
Он так просил Баранова, что тот наконец нехотя согласился и написал записку командиру фурмановцев.
Марат вскочил на Орлика, будто сросся с ним, и галопом помчался через поле. По нему стреляли, но не ранили ни Орлика, ни Марата.
Предупрежденный отряд Фурманова вовремя пришел на помощь, а позже и вся бригада ударила по немцам…
— В другой раз, — рассказывал Баранов, — Марат, находясь в разведке, увидел идущую по шоссе легковую машину. Он обстрелял ее и убил шофера. В машине сидел перепуганный немецкий майор. Марат разоружил его и привел в лагерь. Майор вез из Минска секретнейшие документы, план новой карательной операции против партизан. Все документы вместе с майором тут же переправили на Большую землю.
Потом Михаил Иванович Колечиц, бывший заместитель командира бригадной разведки, рассказал одну забавную историю, тоже связанную с Маратом.
Вместе с Маратом они были командированы на поиски рации, сброшенной для партизан советским самолетом на парашюте, недалеко от деревни Самохваловичи, летом 1943 года.
Чтобы добраться туда, нужно было ехать по шоссейной дороге Минск — Негорелое, которой широко пользовались фашисты.
Для конспирации Михаил Иванович облачился в наряд попа — рясу, крест и прочее он достал в добриневской церкви. Ехали на подводе, Марат правил лошадью. На возу под сеном спрятали автоматы.
Когда встречались фашисты, Михаил пел церковные псалмы — советские частушки на церковный мотив. Но когда на дороге появились два фашиста на велосипедах, Марат выхватил автомат и открыл по ним огонь. Велосипедисты были убиты, но в это время из-за горочки появилась целая группа велосипедистов и открыла огонь по «батюшке» и его вознице. Колечицу и Марату пришлось бросить подводу и, прикрывая друг друга, отходить через поле к лесу.
