Карпатские орлы - Малкин Василий Максимович (книги полностью TXT) 📗

На рассвете в воронке он обнаружил два трупа гитлеровцев. Старший сержант нашел в карманах убитых документы, передал их командиру взвода.

Вскоре Воеводка отличился и в наступлении. Рядом с ним в цепи роты шел красноармеец Мураль. Он-то потом и рассказал на страницах дивизионной многотиражки о своем товарище, о его смелости, проявленной в бою за село Лазы. В заметке Мураля, напечатанной в дивизионной газете, описан такой эпизод.

Наступая на Лазы, 3-я рота попала в трудное положение. Немецкий пулемет был хорошо укрыт в дзоте. Попав под его огонь, рота несла урон. Тогда старший сержант подполз с пулеметом близко к дзоту, дал несколько очередей по амбразуре. Немецкий пулемет умолк, и рота снова устремилась вперед.

На примере храброго и смекалистого старшего сержанта Романа Воеводки политработники учили бойцов и младших командиров стойкости, активности, воинскому мастерству. Они подчеркивали в беседах, что успеху Воеводки во многом способствовало то, что он заранее приготовил себе надежный окоп, укрывший его от вражеских пуль.

В ходе ночных боев некоторые наши командиры отделений и взводов допускали и серьезные промахи. Расскажу о таком случае. В ночь на 6 марта противник после сильного артиллерийского налета контратаковал нашу 5-ю роту. По числу штыков и пулеметов гитлеровцы имели почти двукратное превосходство. Их натиск усиливался. В критический момент боя взвод младшего лейтенанта Дерябкина дрогнул, восемь его бойцов без приказа начали отходить назад. «У страха глаза велики» — эта поговорка подтвердилась в действиях молодого красноармейца Пупены, который, увидев большую группу наступающих немцев, крикнул: «Бежим! Нас окружают!» За Пупеной бросилось несколько человек. Взвод растянулся, удержать молодых бойцов на занятом рубеже Дерябкину удалось не сразу. Лишь после того как ротный парторг подоспел во взвод и с возгласом «Ни шагу назад!» открыл по гитлеровцам огонь из автомата, взвод удержал траншею.

Мне доложили, что почти аналогичный проступок совершен в 6-й роте. Попав в острую боевую ситуацию, здесь смалодушничал сержант Головачук. Дело было так. Его отделение в составе трех красноармейцев (остальные выбыли из строя в предыдущих боях) занимало оборонительный рубеж на правом фланге роты, в 300 метрах от окопов отделения сержанта Руденко. Гитлеровцы ночью атаковали оба отделения. Руденко и его подчиненные держались стойко, действовали решительно и сумели отразить атаку, удержать свой рубеж. Такой же возможностью располагал и Головачук, но он спасовал. Когда к окопам приблизились немецкие солдаты, завязалась рукопашная схватка. Головачук видел, что упал раненый красноармеец Дочинец, затем гитлеровцы сразили красноармейца Мере-Турдыева. На Головачука бежал, наставив автомат, рослый немецкий солдат. Головачук нырнул за изгиб окопа, выбрался в ход сообщения и побежал назад, в направлении соседнего взвода. За ним никто не гнался. В него даже никто не стрелял. Гитлеровец, бросившийся на Головачука, был сражен пулей красноармейца соседнего взвода, подоспевшего на помощь отделениям Руденко и Головачука. Вскоре прибежал с двадцатью бойцами командир роты Валов. Немцы были вынуждены отступить. Балов взял с собой и Головачука, перехватив его на пути в тыл.

Командир отделения Головачук смалодушничал в бою, оставил позицию, подчиненных. Встал вопрос — как с ним быть. Судить? Но не преждевременно ли? Перед тем как принять решение и доложить командиру полка, мы с замполитом батальона Игнатьевым спросили Балова:

— Как бы вы поступили, Мухтар Батович?

— Строго наказал бы. Дисциплинарно.

— Но ведь Головачук покинул поле боя!

— И все же я бы не шел на крайнюю меру. Девятнадцать лет парню, в бою впервые. Военному трибуналу надо отдавать только отъявленных трусов. Сержантом стал недавно в запасном полку. Клянется, что искупит свою вину. Давайте поверим…

Комбат Юрков разделял мнение Балова. Поддержал их и прокурор дивизии.

Михаил Герасимович Шульга, выслушав мнение комбата, ограничился дисциплинарной мерой — отстранением Головачука от должности командира отделения, посоветовав обсудить его проступок на комсомольском собрании.

Созвали бюро первичной комсомольской организации для обсуждения проступка Головачука. Разговор был бурный.

— Что будем делать? — спросил комсорг батальона Виктор Калинин.

— Исключить из комсомола, — раздались голоса. — Опозорил звание гвардейца, не место ему в наших рядах…

— А может, на первый раз другую меру изберем? — вступил в разговор замполит батальона Игнатьев.

Члены бюро молчали. Головачук сидел, опустив голову.

— Ведь вот Руденко-то не струсил, — посмотрев на Головачука, сказал Калинин. — А вы спасовали… Как бойцам в глаза посмотрите? Чем оправдаетесь?

— А я и не оправдываюсь. Боязно было… — И вдруг, повернувшись к Руденко, Головачук спросил — голос его при этом дрогнул — Скажите, только честно, вы в той схватке с гитлеровцами не боялись смерти? Неужели только я один «зайцем» оказался?

— Ну что же, скажу. Честно скажу. Да и скрывать-то нечего. Боялся. Когда на тебя нагрянет группа фашистов, страшновато становится. Но только в руках себя держишь, не распускаешь нюни. Совесть не позволяет.

Головачук выпрямился и встрепенулся.

— Спасибо, друг. Спасибо за признание. Оно укрепило веру в собственные силы. — Окинув сидевших рядом товарищей просветлевшим взглядом, Головачук обратился к членам комсомольского бюро: — Прошу поверить, что искуплю свою вину. Буду таким же, как Руденко. Буду!

Острая критика в адрес Головачука прозвучала и на комсомольском собрании. Оно вылилось в строгий, но справедливый суд, обвинителями на котором выступили сами комсомольцы.

Товарищи поверили Головачуку, оставили его в рядах комсомола. И не ошиблись. В моменты опасности, возникавшие в ходе боев, он действовал смело, инициативно. Постепенно у личного состава роты складывалось доброе мнение о Головачуке. А когда он стал мастером боя, его окружили почетом и уважением.

Фронтовая жизнь, суровые испытания в боях подтвердили, что комсомолец Головачук извлек серьезный урок из ошибки, допущенной в первой ночной схватке с врагом.

Но, к сожалению, не все наши однополчане так реагировали на критику своих ошибок. Тот же Пупена, о котором я уже упоминал, свою трусость в бою пытался оправдать различными «причинами»: то у него, видите ли, кончились патроны, то нервы подвели…

Строгий счет мы предъявили к командиру взвода младшему лейтенанту Дерябкину, в подчинении которого находился Пупена. Изучая положение дел в этом взводе, я почувствовал, что здесь создалась атмосфера ложного товарищества. И повинен в этом был в первую очередь сам Дерябкин. Он терпимо относился к нарушениям дисциплины, не давал принципиальной оценки проявлениям халатности, нерадивого отношения красноармейца Пупены и некоторых других бойцов к фронтовой службе, допускал послабления к тем подчиненным, действия которых несовместимы с уставными требованиями.

Возвратившись из взвода Дерябкина, я своими мыслями поделился с командиром полка. М. Г. Шульга сказал мне, что Дерябкину много внимания уделял и командир батальона, и штаб полка. Давали ему добрые советы, делали замечания, предупреждали. Одним словом, хотели вывести его на верную дорогу. Дерябкин не скупился на обещания, заверял, что исправится, повысит требовательность к себе и к подчиненным. Однако проходило время, а во взводе все оставалось по-прежнему — дисциплина хромала на обе ноги.

С командиром полка мы были едины во мнении, что Дерябкин сам лишил себя морального права командовать взводом. Его отстранили от занимаемой должности.

Вместе с парторгом полка П. Г. Поштаруком, замполитами командиров батальонов я проанализировал состояние воспитательной работы с командирами отделений, взводов, рот и батарей. Оказалось, что не один Дерябкин снизил ответственность за порученное дело. Серьезные просчеты были обнаружены, например, в полковой разведроте. Начальник полковой разведки капитан Н. К. Карпиченко, заслуживший немало боевых наград, начал зазнаваться, ослабил контроль за выполнением командирами взводов и отделений своих уставных обязанностей. Это привело к тому, что разведрота снизила боевую активность во время поисков «языков», в которых остро нуждалось командование полка. Нам стало известно о таком факте. Капитан Карпиченко, выделив группу разведчиков для ночного поиска «языка», фактически самоустранился от управления действиями этой группы. Возглавлявший поисковую группу сержант Бураханов не обеспечил тщательной маскировки, чем воспользовался противник. Открыв огонь по нашим разведчикам, гитлеровцам удалось обезопасить себя. Бураханов возвратился со своими бойцами в роту с пустыми руками. В этом во многом повинен Карпиченко. Беседуя с ним, я почувствовал, что капитан заметно нервничает, пытается переложить ответственность за неудачу целиком на Бураханова. Я спросил Карпиченко, чем объяснить, что за последние две недели разведрота не сумела захватить ни одного пленного. Случаен ли промах Бураханова?