Мятежная совесть - Петерсхаген Рудольф (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Политические события определяли атмосферу в тюрьме, как погода – показания барометра. Военные преступники, так называемые «благородные заключенные», под контролем и режиссурой американцев издавали информационный бюллетень. Вместе с американцами они сеяли злой ветер против Востока и распространяли такую гниль, что подчас даже некоторым исполнителям становилось тошно. «Самая низкопробная антикоммунистическая травля а ля Геббельс, ничего общего не имеющая с правдой!» – ругали бюллетень некоторые умеренные, а иногда и шпики.
Большинство, правда, поддерживало эту пропаганду и давало мне это почувствовать. Сидя в тюрьме Ландсберг, я, как «коммунистический крейслейтер», отвечал за «нехватку продовольствия в восточной зоне», за «рост» беженцев из ГДР – словом, за любую утку, пущенную бюллетенем. Теперь в столовой места вокруг меня пустовали.
Склоки и ссоры были обычным явлением. Но теперь охрана не решалась делать замечаний военным преступникам. Зато ко мне без конца придирались, хотя я строго соблюдал распорядок дня. Вдруг наступила перемена погоды: бундесрат не утвердил законопроект о «Европейском оборонительном сообществе». По этому случаю Зепп Дитрих удостоил меня приветствием в стиле гостиничного коридорного: «Честь имею!» Этой сомнительной честью я обязан Национальному собранию Франции, которое окончательно провалило законопроект. Стоило слегка померкнуть серебристой полоске на горизонте, маячившей перед генералами новой армии, – и тотчас, как поганки, выскочили на свет божий перестраховщики. Вечером в темноте эти слизняки пробирались ко мне и, шепнув: «Пароль и гуд тайм вынуждают нас улыбаться американцам и ругать Восток», тут же исчезали. Я не хотел связываться с теми, кто поворачивал туда, куда ветер дует.
Другие открыто проклинали своего «исконного врага» – Францию. Больше всех бывший фельдмаршал Мильх. В Нюрнберге он был осужден за преступления против человечности, но в Ландсберге продолжал твердить:
– Мы были слишком гуманными. Особенно по отношению к французам, к этому народу, развращенному коммунистическими идеями. Теперь ошибки дают себя знать. Но в будущем мы их не повторим.
Как и Зеппа Дитриха, этого любимца американцев его коллеги не принимали всерьез. Маленький, толстенький человечек меньше всего был похож на солдата.
– Этот болтун в лучшем случае может сотрясать воздух, но уж никак не командовать армиями. Прямо-таки неприлично! – ворчал Варлимонт.
Мильха за угодничество возвысил Геринг. Из капитана авиации в отставке он произвел его в генерал-полковники. А когда чересчур ретивые расисты обнаружили, что Эргард Мильх – какое подозрительное имя! – полуеврей, он заставил свою мать поклясться, что она согрешила с арийцем и Эргард – плод этой связи. Впрочем, Геринг, упиваясь своей властью, заявил: «Кто у меня в министерстве еврей, решаю я сам!»
Одну «ошибку» Мильха расхлебывала не только авиация, но и армия. Как «специалист» он безответственно гарантировал, что обеспечит снабжение окруженной 6-й армии по воздуху. Слова своего Мильх не сдержал и все же остался маршалом.
Когда в Ландсберге ввели прежде запрещенный для военных преступников «пароль», Мильх сначала высокомерно отказался от него, заявив, что ждет справедливости, а не подачек. В связи с введением «пароля» военных преступников по отдельности стали вызывать к американскому чиновнику мистеру Гернанду. Тот сладко преподносил им это предложение. Сидя в приемной, Мильх подговорил одного из рядовых нацистов демонстративно отказаться от «пароля». Вдохновленный стойкостью маршала, нацист высказал американцу все, что думал об этом американском подкупе, и в итоге очутился в карцере, на хлебе и воде. После него к американцу вошел Мильх. Разумеется, он безоговорочно подписал все, с той же покорностью, какой отличался при Гитлере. Уж он-то оказался не в карцере, а на свободе. Проездной билет он получил еще в рождественские дни.
В Ландсберге ежегодно широко праздновали рождество. Что ж, мышей приманивают салом. И американцы не скупились на затраты. Благо это шло в счет оккупационных расходов. В центральной башне устанавливали деревянный помост, как во время концертов. Там располагался городской оркестр, окруженный мужским и детским хорами. Зажигали елку, пели старинные, милые рождественские песни.
Одна юная девушка таким серебристо-чистым сопрано спела соло «Спи, моя радость, усни», что завоевала все сердца. На время все забыли о тюрьме. Вдруг на помост поднялся Мильх. Раздались недовольные голоса. Кто-то крикнул:
– Погляди на этого беременного клопа! Неужели придется слушать эту бочку?! Он испортит весь праздник. Подкинули нам ами своего преданного деда-мороза!
Последнее замечание попало в точку. Вместо речи о рождестве этот «дед-мороз» стал сыпать дешевыми, затасканными фронтовыми анекдотами, рассказывать о «встречах» с господом богом на передовой линии, хотя все знали, что на фронте Мильх никогда не был. Затем, повернувшись к оркестру, он обратил внимание, что музыканты впервые надели одинаковую синюю форму. Это зрелище осенило его:
– По вашей великолепной форме я вижу, что европейская армия будет создана. Она уже приняла зримые очертания. Для нас это самая большая рождественская радость!
Бравые музыканты опешили. Они жертвовали своим свободным временем ради «раскаявшихся грешников», а не для того, чтобы неисправимые военные преступники праздновали возрождение немецкого милитаризма. Но Мильх продолжал фиглярничать. Для певицы он приготовил вознаграждение – поцелуй. Бывший фельдмаршал, по-видимому, считал, что он, старый, обрюзгший от пьянства военный преступник, своим поцелуем окажет девушке честь.
В большие праздники в ухаживании за военными преступниками с американцами состязался Бонн. Некоторые министерства (например, по «общегерманским вопросам») за счет населения присылали в тюрьму для военных преступников тысячи посылок. В них непременно вкладывали открытки с «сердечным приветом от федерального канцлера доктора Аденауэра». А не тот ли канцлер Аденауэр заявлял, что военные преступники – «опасные для общества убийцы»?! Теперь он передавал им приветы, присылал кофе и гусиное сало. Ландсбергских детей заставляли петь и плясать перед этими «опасными для общества убийцами». Социал-демократический бургомистр на каждом таком празднике торжественно объявлял, будто в глазах немецкого народа военные преступники – это военнопленные. Толстый аптекарь подтверждал его слова от имени Красного Креста. Эсэсовских убийц развлекали и артисты. Даже госпожа профессор Элли Нэй несколько раз играла перед военными преступниками. Эсэсовский генерал Франк благодарил ее в таких душещипательных выражениях, что седовласая артистка прослезилась. Жалуясь на свою судьбу, он закончил словами:
– Навеки прокляты! – как бы намекая на один из романов Джеймса Джонса.
Он «забыл» о тех, кого сам отправил в вечность.
Однажды австрийский оркестр из Зальцбурга исполнил «Баденвейлеровский марш». Раньше его разрешалось исполнять только в присутствии Гитлера. Что ж, в Ландсберге он прозвучал символично: здесь витал дух Гитлера. Военные преступники бесновались от восторга. Американцы торжествовали.
На рождество, как всегда во время больших церковных праздников, появилось объявление: «17.00 – выдача подарков от лютеранского комитета вспомоществования». И под этим подчеркнутая приписка: «Только для осужденных военных». В Ландсбергской тюрьме для военных преступников метка заключенных «ВП» (военный преступник) постепенно превращалась в «ВО» (военноосужденный). Информационный бюллетень «Пароле» печатал по этому поводу целые трактаты. Без различия – атеист ли, христианин ли – церковь раздавала подарки всем поджигателям войны, а они злорадствовали, глядя на «красных» защитников мира.
Последствия таких односторонних симпатий церкви вскоре сказались. На «политических» набрасывались даже во время богослужения:
– Что нужно здесь этой швали с Востока?!
Военные преступники видели в церкви свою вотчину и, к сожалению, не ошибались. Я пожаловался пастору на их поведение. Но он не пожелал вмешиваться в «личные ссоры». Я заявил пастору, что церковь оправдывает свое существование до тех пор, пока люди хотят посещать ее. Я против политического злоупотребления религиозными чувствами.
