Денис Давыдов (Историческая хроника) - Задонский Николай Алексеевич (библиотека книг .TXT) 📗
V
Алексея Петровича Ермолова все знали как одного из самых непримиримых врагов штабных «бештимтзагеров». Ермоловские остроумные шутки над немцами, заполнявшими штаб военного министра, передавались из уст в уста. Однажды, когда император Александр находился еще в армии, Ермолов, зайдя в его приемную, застал там толпу чиновных немцев. Они робко посматривали на двери кабинета и о чем-то болтали по-немецки. Ермолов окинул их презрительным взглядом и громогласно спросил:
– Па-а-звольте, господа… А не говорит ли здесь кто-нибудь по-русски?
В другой раз на вопрос Александра, чем его наградить, Ермолов в шутливой форме, намекая на привилегии, расточаемые иностранцам, ответил:
– Произведите меня в немцы, государь!
Не раз бывали у Алексея Петровича личные стычки и с военным министром. История с кабановскими прицелами вызвала особенно острое столкновение, хотя в этом случае Ермолов был не совсем справедлив. Барклай не собирался покровительствовать Фицтуму, племяннику своей жены. Выслушав объяснение Ермолова о преимуществах кабаяовских прицелов перед теми, которые представил Фицтум, Барклай с обычным спокойствием и сухостью сказал:
– Я не вправе, по известным причинам, вмешиваться в это дело, я поручил тщательно разобраться во всем господам экспертам…
– Кои из угождения вашему высокопревосходительству склонны отдать предпочтение господину Фицтуму и отказаться от превосходного русского изобретения, – язвительно добавил Ермолов, подчеркивая последние слова.
Барклай сдержался и, гладя по своему обыкновению руку, изуродованную в Прейсиш-Эйлау, ответил с достоинством:
– Я никогда никого не прошу об угождении, как вы полагаете, господин Ермолов… Если вам угодно считать меня иностранцем, чуждым интересам российским, – это ваше дело. Но я всю жизнь служу моему государю и России так, как честь и совесть подсказывают, чего и вам пожелать позволю…
Тогда Ермолов, воспользовавшись пребыванием в армии императора Александра, обратился к нему и доказал преимущества кабановских прицелов. Александр вынужден был их одобрить. Барклай возражать не стал. Но, так или иначе, отношения между Барклаем и Ермоловым оставались весьма холодными.
Зато с Багратионом Алексей Петрович находился в давнишней прочной дружбе, взгляды их во многом сходились. Оба следовали суворовским заветам, пользовались любовью войск, не терпели немецкого педантизма. Оба стояли за наступательные действия и резко критиковали военного министра за поспешный, казавшийся неоправданным отход от Вильно.
Однако с тех пор, как Ермолов стал начальником штаба первой армии и вник в подробности всех дел, он несколько изменил свое нелестное мнение о военном министре. Барклай, конечно, не обладал такими знаниями, опытом и обширным военным кругозором, как Суворов и Кутузов, но отступление, производимое им, теперь представлялось Ермолову разумным, совершенно необходимым. Под Витебском, где предполагалось дать сражение, Ермолов осмотрел позиции и, признав их негодными, сам посоветовал дальнейшее отступление. Поэтому в Смоленске, при свидании с Багратионом, по-прежнему яростно осуждавшим отступательную тактику военного министра, Алексей Петрович попробовал убедить князя в неправильности его суждений о действиях Барклая.
– Ну, брат, вижу, и ты пустился дипломатическим штилем изъясняться, – недовольным тоном произнес Багратион, выслушав объяснения Ермолова. – А я тебе прямо говорю, что подчиняться твоему чертову методику не желаю! Лучше мундир сниму – и баста.
– Позвольте мне возразить вам, князь, – отозвался почтительно Ермолов. – Вы знаете, как я горячо люблю вас, это обязывает меня говорить вам истицу. Вам, как человеку, боготворимому войсками, на коего возложены надежды россиян, стыдно принимать к сердцу частные неудовольствия, когда стремления всех направлены к пользе общей…
– Нечего меня уговаривать! Драться надо, мой милый! – возразил Багратион. – Война теперь не обыкновенная, а национальная, надо поддержать честь свою!
– Я сколько раз говорил с министром, он охотно соглашается дать сражение генеральное на первых удобных для нас позициях, – проговорил Ермолов. – И теперь, когда вы с нами, договориться будет нетрудно…
Багратион в конце концов с ермоловскими доводами согласился. Свидание командующих армиями прошло благополучно, Багратион добровольно подчинился некогда состоявшему под его начальством Барклаю. Отношения между командующими как будто наладились. Ермолов вздохнул свободно.
Но вскоре положение изменилось. Начальник штаба второй армии граф Сен-При, французский эмигрант, интриган и сплетник, снова сумел восстановить вспыльчивого Багратиона против Барклая. Начались опять споры, пререкания, недоразумения. Работать в штабе в таких условиях становилось с каждым днем все труднее.
… Штаб первой армии помещался в губернаторском доме. Денис застал Алексея Петровича поздно ночью. Ермолов, только что возвратившийся с передовых позиций, был в скверном настроении и выглядел плохо. Генеральский походный сюртук без всяких отличий был покрыт пылью. Лицо посерело, осунулось. Глаза воспалились от бессонных ночей.
– Кругом голова идет, брат Денис, – кратко сообщив о своих делах, признался Ермолов, расхаживая по комнате. – Попробуй наладить дело, когда министр одного требует, а князь на другом настаивает… А тут еще гражданскими делами заниматься приходится. Тупоумный губернатор барон Аш, не сделав никаких распоряжений, первым из города сбежал. Повесить, собаку, мало! Чиновники сплошь воры и казнокрады. Оборона Смоленска не устроена, продовольствия не хватает. Вот и разрываешься на части…
– Неужели и Смоленск отдать неприятелю придется? – спросил Денис.
– Трудно сказать, как сложатся обстоятельства, – пожал богатырскими плечами Ермолов и, что-то вспомнив, усмехнулся. – Вчера такой случай произошел… Подъехал министр в обеденный час к солдатам и спросил: «Что, ребята, хороша каша?» – «Каша-то хороша, – отвечают солдаты, – только не за что нас кормить, всё назад пятимся. Каша от стыда в горло не лезет». Да, брат, – продолжал Ермолов, – настроение в войсках боевое, драться все хотят… А против рожна тоже не попрешь. Силы неприятельские во много раз еще нас превосходят. Я министра, сам знаешь, не очень жалую, а иной раз соглашаться приходится, что он более князя прав…
Алексей Петрович устало потянулся, затем подошел к Денису, дружески положил ему руку на плечо:
– А ты как живешь? Слышал, будто под Миром и Романовом здорово отличился?
– Не более, чем рядовой гусар, почтеннейший брат, – произнес Денис. – Скажу по совести, продолжаю желать по силам своим службы, более отечеству полезной. Убежден, что в ремесле нашем только тот выполняет долг свой, кто не равняется духом, как плечами в шеренге, с товарищами, а стремится предпринять и нечто отличное.
– Стало быть, насколько я понимаю, продолжаешь о самостоятельных действиях думать? – догадался Ермолов.
– Решаюсь просить вас о дозволении создать мне команду отдельную, – сказал Денис. – Вам известно, я имею достаточный опыт, чтоб с твердостью и большей для всех выгодой осуществить задуманное.
– Охотно верю, да не знаю, что тебе ответить, – задумчиво произнес Ермолов. – Я могу, конечно, доложить министру, поддержать твою просьбу, однако ж вряд ли он сейчас возьмет на себя смелость разрешить вопрос. А того хуже – запросит государя.
– Что же делать в таком случае? Посоветуйте!
– По-моему, лучше всего немного подождать… Я имею верные известия, что в Петербурге озабочены положением, кое создалось в армии благодаря разномыслию командующих. И существует мнение о необходимости немедленного назначения нового главнокомандующего…
– Кого же нам прочат? – перебил Денис. – Неужто опять посадят какого-нибудь немца?
– Нет, брат… На этот раз все единодушно называют имя Кутузова.
– Помилуйте, почтеннейший брат! – воскликнул Денис. – Это было бы превосходно, но ведь всем известно, что Кутузова государь терпеть не может.
