Степень доверия (Повесть о Вере Фигнер) - Войнович Владимир Николаевич (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
Царская карета была разбита. Казак, секунду назад сидевший на козлах, теперь лежал на снегу и, поджав под себя колени, казалось, корчился от разбиравшего его смеха. На боку лежала и крайняя лошадь. Из срезанной чуть выше бабки задней ноги била вверх красная тугая струя. Возле лошади лежала лакированная дверца. Другая дверца, перекосившись, болталась на одной петле. Из глубины кареты, неправдоподобно медленно, опираясь на руки, вылезал на мостовую человек, не очень похожий на свои портреты. Император и самодержец всея Руси и на этот раз был невредим. Следом за ним выскочил на мостовую жандармский полковник и стал хватать императора за руки.
— Ваше величество, надо немедленно дальше.
— Оставьте меня, — сказал царь, вырывая руки. — Где преступник?
— Я преступник! — дерзко сказал Рысаков. (Посмотрела бы сейчас Надя, как он лично и на равных говорит с императором!)
Александр подошел вплотную к Рысакову и стал смотреть на него с каким-то странным любопытством.
Появился все тот же жандармский полковник:
— Ваше величество, вы не ранены?
— Я? — Император стал оглядывать себя и сказал неуверенно: — Я, слава богу, пока цел, но вот… — Он показал рукой на казака, который все еще корчился на снегу.
— Посмотрим еще, слава ли богу, ваше величество! — вырвалось у Рысакова. Он видел, как, отделившись от решетки канала, медленно приближается к месту происшествия Гриневицкий, а за ним, чуть приотстав, Емельянов.
— Болван! — сказал государь и, резко повернувшись, пошел один наискось через набережную.
Царь шел, а навстречу ему с блуждающей улыбкой и руками, заложенными за спину, двигался Гриневицкий. Расстояние между ними сокращалось. Это видел Рысаков, это видел полковник Дворжицкий, это видели жандармы, прохожие и зеваки. Но все стояли, оцепенев, никто не сдвинулся с места, не нашлось второго Комиссарова, который когда-то отвел в сторону револьвер Каракозова.
Царь заметил Гриневицкого, когда между ними осталось не больше шести шагов. Александр остановился, посмотрел на своего визави недоуменно, словно пытаясь понять, чего хочет от него этот человек, и вдруг все понял и закричал. Гриневицкий поднял руки над головой, и в них мелькнул такой же газетный сверток, какой был до этого в руках Рысакова.
Сверкнуло пламя, и затрещали перепонки в ушах. Когда дым рассеялся, на снегу повсюду лежали раненые, слышались стоны и крики о помощи. Какой- то человек, держась за щеку, волчком крутился на месте. Неизвестно как очутившийся на льду канала кривоногий казак, подхватив руками полы шинели, с криком «война!» бежал к противоположному берегу.
Гриневицкий лежал на тротуаре. Рядом с ним, прислонившись к решетке канала, в нелепой позе сидел император. Шапка слетела, шинель разорвана в клочья, ноги раздроблены. Одной рукой он опирался о снег, другой размазывал по лицу красную жижу. Вокруг дымились разбросанные лохмотья. На набережной стоял крик, шум, галдеж, кто-то кинулся к императору, кто-то кричал:
— Сани, скорее!
Придя в себя, Емельянов понял: этой суматохой можно воспользоваться и увести Гриневицкого. Сверток, в котором лежала его бомба, Емельянов положил на тротуар и кинулся к товарищу. Гриневицкий тяжело дышал и широко раскрытыми глазами смотрел в серое небо.
— Котик, — быстро зашептал Емельянов, — вставай! Еще можно скрыться.
Кто-то больно сжал Емельянову руку выше локтя и резко поднял его с земли. «Схватили», — равнодушно подумал Иван. Перед ним стоял офицер.
— Что вы здесь возитесь? — закричал он в оглохшее ухо Ивана. — Этого потом. В первую очередь государя!
Смысл сказанного не сразу дошел до Емельянова.
— Да, да, сейчас, — пробормотал он и кинулся к саням, на которые укладывали Александра.
Когда стало ясно, что искусство лейб-медика Сергея Петровича Боткина уже бессильно, к умирающему императору был допущен протоиерей придворного собора Рождественский с запасными дарами. В три часа тридцать пять минут пополудни, не приходя в сознание, император скончался в своем кабинете.
Его убийца Игнатий Иоакимович Гриневицкий вместе с другими ранеными был доставлен в ближайший придворный госпиталь. Он долго находился в бессознательном состоянии и только ночью пришел в себя.
— Как ваше имя? — спросил дежуривший у его постели следователь.
— Не знаю, — ответил Гриневицкий и умер.
Глава девятнадцатая
Хотя полиция и подозревала, какую роль играл Желябов в партии «Народная воля», у нее не было никаких доказательств его непосредственного участия в происшедшем. Но 2 марта, узнав о цареубийстве, Желябов попросил в камеру чернила, перо, бумагу и написал заявление.
«Если новый государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы; если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранять жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшего физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению.
Андрей Желябов.
2 марта 1881 г. Д. пр. Закл.
Р. S. Меня беспокоит опасение, что правительство поставит внешнюю законность выше внутренней справедливости, украся корону нового монарха трупом юного героя лишь по недостатку формальных улик против меня, ветерана революции. Я протестую против такого исхода всеми силами души моей и требую для себя справедливости. Только трусостью правительства можно было бы объяснить одну виселицу, а не две.
Андрей Желябов».
Желябов не знал, что Рысаков, потрясенный всем, что произошло, запуганный жандармами, начал уже давать показания. Вооруженные этими показаниями, полицейские рыскали по Петербургу, охотясь на народовольцев.
2 марта вечером в 1-й участок Александро-Невской части явились два чиновника в вицмундирах судебного ведомства и с ними жандармский майор. Старший чиновник, пожилой, сухопарый, с седыми подстриженными усиками, оказавшийся товарищем прокурора судебной палаты, предъявив дежурившему в тот вечер старшему помощнику пристава Рейнгольду свои полномочия, приказал немедля собрать все наличные силы и следовать на Тележную улицу в дом номер 5 для обыска в квартире номер 7 и арестования всех, кто будет в ней находиться. В ночь на 3 марта три полицейские кареты остановились напротив указанного дома. Двое городовых были поставлены у входа в дом, двое — во дворе, один был послан за дворником. Остальные поднялись на второй этаж. На лестнице было темно. Рейнгольд поднял над головой «летучую мышь», и латунная табличка с номером 7 тускло сверкнула над дверью, обитой рваным войлоком.
— Эта? — Рейнгольд покосился на товарища прокурора.
Тот кивнул головой, и Рейнгольд резко крутнул ржавый барашек звонка с надписью: «Прошу повернуть». За дверью послышались легкая суматоха, потом чьи-то осторожные шаги, и мужской голос спросил:
— Кто тут?
— Пристав и прокурор! — громко ответил Рейнгольд.
После короткой паузы защелкали за дверью задвижки и заскрежетал ключ, запирая замок на второй оборот.
— Господин пристав, они, кажись, запираются! прошептали сзади.
— Открывайте! — крикнул Рейнгольд и грохнул в дверь кулаком.
За дверью снова послышались шаги, на этот раз они удалялись.
— Позвольте, господин пристав.
Околоточный надзиратель Зезюкин взялся за ручку двери, уперся ногой и — отлетел вместе с ручкой.
— Сила есть, ума не надо, — насмешливо сказал жандармский майор.
Привели заспанного мужичонку с всклокоченной бородой. Мужичонка таращил глаза и трясся от страху.
— Кто такой? — спросил Рейнгольд.
— Дворник, господин пристав, — ответил приведший мужичонку городовой.
— Дворник? — Рейнгольд переглянулся с товарищем прокурора. — Пьяный?
— Никак нет, — оправился дворник от немоты, — не пьяный я, ваше благородие. Окромя чаю, ничего не пил.
