Раздумья ездового пса - Ершов Василий Васильевич (книги серии онлайн .txt) 📗
— Как-как… Никак. Сядет «Як» — замерьте сцепление.
«Як» выполнил круг и подкрадывался к торцу. Метров с тридцати за ним потянулся чёрный дымный хвост: заранее включил реверс. Соображает.
Сел. Покатился. Мы, уже с перрона, с тревогой наблюдали. Медленно остановился, развернулся в кармане полосы, в самом конце. Ну, слава богу.
И закрылась Хатанга: коэффициент сцепления 0,28. Надо сушить полосу.
Зашли в АДП. Прибежал молоденький руководитель полётов.
— Ну что: скользко?
— Да, парень. Полоса-то холодная уже; надо было предвидеть.
— Да вроде сухая же была… Ну, я сейчас продую ещё раз тепловой машиной.
— Давай, давай. Да ещё разок замерь сцепление: Норильск откроется, надо улетать.
— Выпущу, не беспокойтесь.
Зашёл экипаж Як-40, ещё в переживаниях перипетий посадки, — молодые, горячие, вспотевшие ребята. Капитан поблагодарил за помощь.
— Да что ты, брат. Какими же глазами я глядел бы на тебя, если бы ты, не дай бог, выкатился. А ты как-нибудь другого так же выручишь.
А двадцатью годами раньше был у меня случай весной. Мы летели на Ил-14 почтовым рейсом из Норильска в Красноярск, с посадками по всем аэропортам вдоль Енисея. В Подкаменной к нам села пассажирами группа енисейских диспетчеров, возвращавшихся с какого-то кустового диспетчерского семинара. Я, молодой капитан, только недавно перевёлся из Енисейска в Красноярск и все ещё чувствовал себя енисейцем, и мне было приятно везти домой земляков, да ещё в качестве капитана такого лайнера, после лёгкого Ан-2, на котором отлетал в Енисейске пять лет.
Енисейск дал на северной, бетонной полосе сцепление 0,2. Наступала весна, днём уже интенсивно таяло, а к вечеру замерзало, и бетон покрылся тонким слоем льда.
Досадно... Хотелось же довезти земляков домой. А придётся пролётом — прямо на Красноярск, на запасной.
И тут диспетчер узнал меня в эфире по голосу; поздоровались, и он предложил:
— А сядешь на западную?
Западная полоса там гравийная, короткая, всего 900 метров, но в сухую погоду на Ил-14 мы там садились не раз. А замерить на ней сцепление обычной тележкой с деселерометром невозможно: деселерометр правильно определяет замедление при торможении только на бетоне.
Ну, гравий. Снег на нем давно растаял, и вода ушла… а что, и правда, если подкрасться и сесть на самый торец… а там прямо на перрон, влево с полосы, даже чуть на скорости… ночь, кто там увидит…
Короче, как у нас говорят, «пионерская зорька кое-где заиграла» — и я согласился.
Ну, подкрался, ну, сел на торец. Не опуская переднюю ногу, стал тормозить. На Ил-14, двухмоторном поршневом аэроплане о 36 пассажирских креслах, никакого реверса не было, а вся надежда только на верный расчёт, тормоза да на аэродинамическое торможение выпущенными закрылками. Поэтому на нем мы и тормозили, задрав машину на дыбы: «крестом» она как-то все же быстрее тормозилась, а потом, потеряв скорость, грузно опускалась на переднюю ногу.
Здесь оно не помогало. Кто ж его знал, что днём выпал снег, подтаял, укатался колёсами, покрылся слоем воды, а потом эта вода стала подмерзать к вечеру. Вот по этому слоёному пирогу я и катился.
Опыта, драгоценного, капитанского, самостоятельного опыта не было ещё никакого. Вытаращив глаза, я стоял на тормозных педалях, судорожно пытаясь выдавить ещё хоть пару килограммов, а руками изо всех сил тянул штурвал «до пупа». И все пытался определить эффективность торможения… которой не было.
Полоса быстро кончалась. В свете фар завиднелся снежный бруствер за торцом — все-таки это была не официальная ВПП, а скорее рулежная дорожка от бетона на перрон. И концевой полосы безопасности, расчищаемой как положено, у неё не имелось. За бруствером лежал метровый нетронутый снег, слежавшийся за зиму и не растаявший, хотя был уже конец апреля.
Будь у меня чуть больше опыта да чуть меньше самолюбия, сунул бы газы до упора — а приёмистость великолепных, доведённых до совершенства двигателей у этого самолёта всего полторы секунды — и ушёл бы на второй круг — и на Красноярск… Но я давил тормоза.
Слева за деревьями открылся пустой перрон. Скорость была ещё 100 км/час, а до торца — 100 метров.
Мы сжались. Удар снизу, как бревном под зад — мы подпрыгнули и грузно ухнули в снег за утоптанным бруствером. От резкого торможения всех потянуло вперёд. Врюхались…
И тут я вспомнил о хвалёной приёмистости двигателей. Сунул взлётный правому — двигатель басовито взвизгнул, и нас на остатках скорости стало разворачивать влево…так, так, так, левый тормоз… развернулись под 90, лицом к перрону… левому тоже взлётный! Пошла, пошла, пошла — продираясь сквозь глубокий снег, мощная машина рванулась к перрону. Нас вжало в сиденья. Малый газ — и выскочили из снега на перрон… тихо, тихо, тихо… стоп, стоп… вот крайняя стоянка, бежит техник, машет… зигзагом… зарулил.
В эфире тишина. Потом хриплый голос диспетчера:
— Вы сели? Вы выкатились?
— На перроне, конец, до вылета.
— Конец… — с облегчением вымолвил он.
Вышли из самолёта. Я подошёл к диспетчерам, стоявшим группой у бруствера:
— Ну, мужики, с вас бутылка. Быстренько организуйте бульдозер, волокушу — и чтоб к утру раскатали все.
— Сделаем, не волнуйся…спасибо, что довёз.
Не знаю, летал ли бы я сейчас на «Ту», если б не раскатали они за ночь тот снег с позорными моими следами. И меня, земляка, им было жалко, что пошёл на поводу и чуть не сделал ЧП; и своего брата, диспетчера старта, надо было прикрыть. Сделали.
Вот потому-то я и люблю переходные периоды, делом чести считаю для себя решать эти задачки по физике «на движение». Кто же, как не я. Надо отрабатывать позор ошибок молодости. Зачем тогда надо было рисковать и набираться опыта. А теперь я могу его передать: знайте, что Вас ждёт, что подстерегает. И думайте, думайте наперёд, и учитесь на чужих ошибках.
Сдвиг ветра
Самые свежие примеры борьбы со стихией: ещё не остыли колёса, ещё спина мокрая… я же действующий лётчик, не мемуары пишу — дневник, на коленке, ещё трясущейся после напряжения посадки рукой…
На днях заходили в Норильске. Температура на кругу — минус пятнадцать, у земли — минус сорок. Тяжёлый, загруженный самолёт, предельно допустимая посадочная масса. Заход издалека, чтоб подкрасться, подобрать заранее режим двигателей, прикинуть поправки на сильную инверсию и сдвиг ветра, о котором предупредил диспетчер круга. Экипаж настроен и готов к тому, что нас сейчас «возьмёт за шкирку» и будет трепать, а мы будем выкручиваться и выскальзывать.
Погода-то внешне самая безобидная: огни высокой интенсивности ярким пятном пробиваются сквозь снежную взвесь в светлых сумерках полярной ночи; мороз, антициклон, ветер слабый — заходи и садись спокойно.
Но мы — битый Заполярьем, учёный Севером экипаж. Мы сжались в комок. Мы знаем, что делать, мы уверены, что справимся…но внутри все ждёт подвоха.
Подобран режим снижения: всего 78 процентов требуется, чтобы выдержать скорость 275 на глиссаде. Все стабильно. Я держу стрелки; справа опытнейшая Нина Васильевна Литюшкина мягко держится за штурвал; Андрей отсчитывает удаление, высоту и скорость; Володя сзади прикрывает спину и готов по моей команде изменить режим работы двигателей. Мы ждём сдвига ветра.
Высота триста. Я бросаю взгляд на термометр наружного воздуха: он плохо подсвечен и спрятан за штурвальной колонкой. Сколько там…
Самолёт задрожал. Вот она, инверсия, вот он, сдвиг ветра: машину потащило влево, скорость падает… добавить режим, ещё, ещё…
— Режим восемьдесят восемь!
— Режим восемьдесят восемь, — откликается бортинженер.
— Скорость 260! 255!
Номинал, что ли ставить. Но номинал на глиссаде — надо уходить на второй круг, так рекомендует РЛЭ. Нет уж, обойдусь 90 процентами, потерплю, должна скорость нарасти, должна…
Тут нас взяло «за шкирку». Стрелка скорости скакнула с 255 до 290, 300 — предел по прочности закрылков. Я едва успел дать три команды подряд: 80, 78, 75, — а дальше убирать нельзя: на «Эмке» Руководство ограничивает уборку режима на глиссаде ниже высоты пролёта дальнего привода минимальным значением 75 процентов. На «Бешке» (Ту-154Б) можно сдёргивать до 72, а на «Эмке» только до 75. И дальний привод уже перед носом. А скорость растёт. Самолёт дрожит, опустив нос, и уже стрелка скорости вылезла чуть за 300… Эх, поставить бы 72 — и все дела… но нельзя нарушать Руководство. Оно в таких случаях рекомендует уход на второй круг.
