Анатолий Собчак: тайны хождения во власть - Шутов Юрий Титович (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Меня обуревали сомнения, которыми я не преминул поделиться с «патроном». Дело в том, что Собчака ни лично, ни как председателя Ленсовета никто встречать Рейгана не приглашал и не предлагал. Раньше такие визиты плавно спускаемой заблаговременно серией директив обставлялись частоколом регламента, этикета и процедур, не пресекаемым произвольно, как Великая Китайская Стена. Теперь же даже никто не удосужился позвонить.
Время приезда нам стало известно чуть ли не из газет да сообщения авиаторов о заявленном прилете. Судя по всему, разряд делегации обещал быть правительственным, поэтому сопровождение и обеспечение предполагались соответствующие. Речь шла не только о протоколе самой встречи, но и чисто технических многочисленных вопросах, как то: заказ транспорта, питание, предполагаемые посещения мест в городе и прочее. То было время, когда еще функционировал обком КПСС, и я по старой привычке справился по телефону отдела зарубежных связей, а также у управделами А.Крутихина. В обкоме тоже ничего конкретного не знали. Тогда меня осенила мысль позвонить по традиционным для осмотра подобными делегациями музеям. Мне там ответили, что принять Рейгана со свитой заказали прямо из Москвы. Это была неслыханная новость. Похоже, и в этом деле перешли на, так сказать, «прямые хозяйственные связи», минуя централизацию, что делало даже само присутствие Собчака при встрече не совсем обязательным. Досаду также вызывала полная недееспособность и странные ухватки набираемого «патроном», в основном по рекомендациям жены, нового штата, который этими качествами мог поспорить с кем угодно, ибо быстро довел их до такой степени совершенства, что, например, о факте заезда в город бывшего президента США Собчак впервые узнавал от случайно встреченного дворника. На мое брюзжание по этому поводу «патрон» посоветовал за стародавние аппаратные традиции не цепляться с упорством английского парламента и, очень веселый, отправился в аэропорт, куда жену доставляли из дома отдельным автолитером. По его вопросу, как лучше подъехать к залу «VIP» в Пулково, я понял, что он в нем никогда не был.
В обширном помещении левого крыла аэровокзала с ковровым выходом на летное поле уже болтались какие-то незнакомые люди, среди которых был американский генконсул со свитой и командир известной охранной «девятки», сменивший на этом посту много лет проработавшего представителя девятого управления КГБ СССР Ф. Приставакина. Мы были с ним знакомы и поздоровались, после чего я поинтересовался, ради кого все тут оказались. Он со смущением, не свойственным его профессии, признался, что тоже не знает и не имеет каких-либо указаний отсортировать собравшихся на случай, если у кого-то из них возникнет вдруг желание грохнуть Рейгана прямо тут же, не выходя из помещения. «Надо надеяться, не возникнет. Судя по всему, здесь собрались его друзья и почитатели», — успокоил я чекиста.
Народ прибывал большей частью неопознанный. Было много нигде не аккредитованных фотокиновидеожурналистов, скорее, надомников, чем «профи». Почти посреди зала за журнальным столиком сидел Собчак, держа в руках развернутую газету на английском языке, хорошо, что не перевернутую вверх ногами, и, высоко подтянув брюки, демонстрировал всем свои новые носки.
Управительница зала, ошалевшая от такого невиданного стечения разношерстной, не известной никому публики, поинтересовалась, что ей делать. Собчак тоже не знал. Я же предложил ей, пока никто не прилетел, напоить «патрона» чаем и увел его в специальное, предназначенное для этих целей, небольшое помещение.
Прилет задерживался. В чайную забрело какое-то мордатое, бородатое, веселое существо, которое, не набиваясь на приглашение, но завидя одинокого «патрона», тут же село к нему за стол и, интригуя официантку, само налило себе чаю, угостившись конфеткой из коробки, разложенной перед Собчаком заботливой управительницей. Вид у этого экземпляра был самый неприметный, несмотря на пиджак, сидевший на нем крайне прихотливо, как будто им был обернут кактус. Напившись чаю и слопав еще несколько конфет, он, вероятно, желая вызвать Собчака на диспут, заявил, что является «теоретиком демократизма» и попытался кратко изложить свою программу «реформ», которую, по его мнению, заждался народ. Эти «реформы» должны были служить торжеству «демократизации» страны и сводились к следующему: все плохое объявлялось хорошим, вредное — полезным, герои — врагами, проигрыши — победами. При этом «теоретик» торжественно процитировал С.Рериха, заявив, что «чем выше идеал, тем больше псов его облаивают», но сделал из этого высказывания знаменитого художника совершенно неожиданный вывод: «Если нет идеала, то и лаять некому». Судя по выражению лица «патрона», такое лихое заключение со ссылкой на серьезное авторитетное обоснование самой мысли Собчаку понравилось. Окрыленный намеком на внимание слушателя, автор «теории демократизма» повел дальше речь, схожую с апофеозной точкой зрения пожизненных воспитанников -насельников скорбного дома. По пальцам «патрона», выбивавшим на столе четкую раздраженную дробь, мне стало понятно: время этой «увлекательной» беседы истекло, поэтому я предложил «демократизатору» пойти проветриться и покурить. Он оказался некурящим и потянулся опять было за конфетками. Об этом волосато-полоумном любителе сладкого я вспомнил только потому, что высказанная им меж съедения конфет теория, как оказалось потом, была полностью воплощена в действительность.
Кто спорил: любая жизнь и система нуждаются в совершенствовании и улучшении, но чтобы так ее «улучшить», как того вскорости добились «демократизаторы» (сегодня это стало уже непреложным фактом), об этом на заре эры «демократизма» не могли, полагаю, и мечтать даже самые смелые энтузиасты разгрома и оплевывания Родины.
Меня эта зачастую густо пересыпанная перхотью, в большинстве своем бородатая публика, которой пришлось повидать немало, всегда удивляла категорично безалаберным наивом мысли и безапелляционностью выводов. Я никак не мог поверить, что эту скоморошью братию народ воспримет всерьез. Такое неверие было непростительной ошибкой не только с моей стороны. Митинговая аргументация по охаиванию их же кормящей системы и не перемывание, а даже какое-то обгладывание всех костей из развороченных этой стаей исторических могильников была всегда настолько ветхой, что я порой ленился ее рассыпать. Ведь и у вконец слабоумного, слушающего этих глашатаев, могли возникнуть подозрения, что, к примеру, успехи фашистской Германии в начальный период войны объясняются вовсе не сталинскими репрессиями в нашей армии, как вбивали в головы со страниц всех демгазет разные демученые, порой даже в генеральских погонах, а просто мощью немецкой военной машины, помноженной на внезапность нападения, раздавившей в считанные дни Польшу и Францию с Англией вместе с другими «цивилизованными» странами, где почитали «общечеловеческие ценности» и никаких репрессий, как известно, не было. Когда же «демократы», сойдясь с немцами в оценке нашей Победы, отдали им безвозмездно все завоеванные и щедро посыпанные костьми российских пехотинцев территории, я был изумлен и подавлен, а моя бедная старушка-мать, прошагавшая в молодости дорогами войны от Ленинграда до самого Берлина, где оставила нашу фамилию краской на стене Рейхстага, ревела белугой много дней кряду, еле успокаивая свое изношенное сердце невиданными горстями таблеток. В порыве удушающей горечи она хотела три своих тяжких ратных фронтовых ордена вместе с колодками медалей отправить прямо Горбачеву.
Я, успокаивая ее как мог, долго отговаривал от этого шага, втолковав, что перед нами не только подонок вселенского масштаба, но враг. А раз так, то подобным шагом гражданской чести его ни напугать, ни вразумить, ни, тем более, наказать невозможно, как если бы свои боевые награды, скажем, Гитлеру во время войны послал наш офицер, протестуя против его военных успехов.
И потом, так отомстить нашим отцам мог только настоящий внук всамделишнего кулака, если верить расхожей биографии «почетного немца» Горбачева.
