В пылающем небе - Белоконь Кузьма Филимонович (читать книги txt) 📗

– Нет, Ты сам сказал: никто не верил, что мы можем погибнуть. Понимаешь – никто! В меня верили товарищи, весь полк! Мог ли я их подвести? Наверное, в этом и есть мой секрет, – пытался я отшутиться. – От души хочу, чтобы вы с Поликарповым были такими же неуязвимыми, – успокаивал я снова загрустившего товарища.

…Сейчас на месте Семена Кныша стоял в строю Николай Васютинский. Стрелок он не плохой, быть может, только у него чуть меньше боевого опыта, но это придет.

Взлетела первая четверка. Ее повел командир полка. Вторую приказано вести мне. Взмах белым флажком, и «ильюшины» один за другим тяжело отрываются от земли, уходя на запад, – туда, где черной стеной стоят облака и идет дождь. Связываюсь с радиостанцией наведения.

– Белоконь, бейте по траншеям южнее Сусловки! – командует авиационный представитель Буханов.

Сбросив бомбы на траншеи, спокойно идем на второй заход. Пикирую, ловлю на перекрестке прицела черную полоску – траншею и даю длинную пушечную очередь. Это же делают и ведомые Сафонов и молодые летчики Петр Лапов и Алексей Брага. Бьют размеренно зенитки. Но почему-то их совсем мало. Вражеских истребителей нет. Я вспомнил Севастополь, и этот вылет мне показался вроде не боевым.

– Белоконь, я – «Ветер-пять», работали хорошо… идите домой, подходят другие «горбатые»! [23] – слышу Андрея Буханова, и от его похвалы на сердце становится легко и приятно.

Без потерь группа возвратилась на свой аэродром. В воздух поднимались четверка за четверкой, и так до вечера. А дождь шел, не переставая, весь день.

В результате усилий всех родов наших войск к исходу дня вражеская оборона в ряде мест была прорвана, гитлеровцы начали отход по всему фронту с арьергардными боями, пытаясь задержаться на промежуточных рубежах. Именно здесь надо было подавить опорные огневые точки. Эту задачу и выполнял полк в последующие дни.

С первых дней боев наши истребители стали полными хозяевами белорусского неба. Они превосходили противника и по количеству и по боевым качествам. Да и вражеская зенитная артиллерия противодействовала только в районах опорных пунктов, у железнодорожных станций и переправ. Это не означало, что противник не оказывал нам сопротивления. Но он стал слабее, сказались сокрушительные поражения, которые гитлеровцы понесли на Волге и Кубани, на Курской дуге и под Ленинградом, в районе Корсунь-Шевченковский и в Крыму. Враг уже не мог в равной степени удерживать оборону повсеместно.

На третий день наступления я готовился вести свою восьмерку на железнодорожные составы на станции Дары. Направляясь перед вылетом к своему самолету, увидел, как старательно готовилась к бою Золотарева. Она перебрасывала свой пулемет то влево, то вправо, имитируя отражение атаки вражеского истребителя, даже дала короткую очередь.

– Нина, что это ты вдруг стреляешь?

– Тренируюсь товарищ командир, – растерянно ответила она.

– Молодец, Нина, – пытаюсь рассеять ее смущение, – лишняя тренировка никогда не помешает. В этом вылете встречи с «худыми» нам, наверное, не миновать.

– Да я уже привыкла к своей работе, в Крыму было труднее.

Внешне Нина старалась казаться спокойной, но по сведенным бровям, по складке на переносице, по напряженному взгляду видел: девушка волнуется перед боем и, чтобы как-то успокоить ее, спросил, что пишут из Пятигорска.

– Я ведь перед отправкой на фронт домой заезжала, мы с мамой сфотографировались, а теперь никак не дождусь фотокарточки. Очень соскучилась по маме… Я ее так люблю.

– Не унывай, Нина, скоро получишь. И мне тогда покажешь, хорошо?

– Обязательно покажу, товарищ старший лейтенант, – ответила Нина, когда я уже отошел от самолета. В этой группе вторую четверку возглавил Иван Харлан.

Мы подходили к цели, когда нас встретил плотный заградительный зенитный огонь. Работало более двадцати зениток. На станции стоял железнодорожный состав из крытых вагонов. После первой атаки несколько вагонов загорелось. Чья-то бомба угодила в бензоцистерну. В небо взметнулся столб огня. Атакую колонну автомашин, идущих по проселочной дороге совсем недалеко от станции. Зенитный огонь не ослабевает.

– Товарищ командир, сбит Лапов! – передает Николай Васютинский.

Я тотчас круто разворачиваюсь влево и успеваю увидеть, как самолет с отбитым хвостом падает к земле рядом с горящими вагонами. В пылающем самолете с летчиком Петром Лаповым и воздушный стрелок Нина Золотарева…

– За Нину!

– За Петра!

Один за другим мы пикировали на машины, снижаясь до самой земли, – расстреливали фашистов.

Спустя много лет мне удалось узнать подробности трагической гибели Петра Лапова и Нины Золотаревой.

…К упавшему самолету подбежали немцы и полицаи. В нескольких метрах от машины лежал летчик, убитый, очевидно, в воздухе. Девушка была еще жива, поэтому все устремились к ней. На вопросы полицая о том, из какой она части, где находится аэродром, Нина ответила молчанием. Тогда к ней подошел долговязый немецкий офицер и через переводчика задал тот же вопрос. Нина молчала. У нее были переломаны ноги, через комбинезон обильно сочилась кровь, растекаясь струйками по запыленной траве. Ее лицо стало темно-фиолетовым и сильно распухло, изо рта и ушей шла кровь.

– Будешь говорить? – взбесился полицай и сильно ударил ее сапогом в грудь. Нина глухо застонала. Потом еще удар, еще… Исступленный полицай под гогот гитлеровцев бил девушку сапогами в лицо, живот. Но Нина уже не стонала. Гитлеровцы продолжали глумиться и над мертвыми: не разрешали местным жителям похоронить погибших. Нина лежала на солнцепеке на железнодорожной насыпи, а Петр невдалеке от разбитого самолета.

Только спустя трое суток, когда подошли сюда наши войска, летчиков похоронили с воинскими почестями. Возле школы села Горбовичи Чаушского района выросли два небольших холмика. На них установлены невысокие фанерные обелиски с красными звездочками. Здесь покоятся верфные воины советской Отчизны – Петр Лапов и Нина Золотарева. Им было в ту пору по двадцать лет.

На земле нас ждала еще одна тяжелая весть: был сбит над целью командир второй эскадрильи Леонид Поликарпов с воздушным стрелком Семеном Кнышем. Экипажи этой группы видели, как от неуправляемого самолета отделилась черная точка, а через несколько секунд раскрылся купол парашюта, под ним на многие километры простирался лес, а там – враг. Кто висел в воздухе на парашютных стропах: Поликарпов или Кныш? Какова судьба приземлившегося и что случилось со вторым членом экипажа? На это никто не мог дать ответ.

Через несколько дней вторую эскадрилью принял капитан Яков Сафонов.

…День 27 июня был на редкость напряженным. Казалось, летчики еще не успели сомкнуть глаз, как дневальный уже скомандовал: «Подъем». Никто даже не шевельнулся: все спали глубоким сном. С трудом удалось, наконец, поднять летный состав. А через несколько минут мы уже дремали в кузове машины, направляясь на аэродром.

Но как только Иван Афанасьевич заговорил о предстоящей работе, от сна не осталось и следа.

Приказ гласил: нанести бомбардировочно-штурмовой удар по переправе противника через Днепр на южной окраине Могилева и юго-восточнее города у железнодорожного моста. Задача осложнялась тем, что полк не имел дела с переправами с августа сорок второго года. Кроме того, переправы прикрывались сильным огнем зенитной артиллерии. Некоторое время Ермилов неподвижно и сосредоточенно смотрел на карту. Его мысли были заняты одним: как лучше решить эту сложную задачу, кому поручить ее выполнение?

– Старший лейтенант Белоконь, восьмерку на переправы поведете вы.

– Слушаюсь.

И в этом «слушаюсь» я сам заметил какую-то неуверенность. Ведь я тоже последний раз летал на переправы через Дон летом сорок второго. Но, отгоняя сомнения, я уверенно повторяю:

– Слушаюсь, товарищ подполковник, постараюсь задачу выполнить.

Вместе с командирами эскадрилий Сафоновым и Коваленко составили боевой расчет, в него вошли лучшие экипажи всех эскадрилий. Мои заместители в группе – Корсунский и ведущий второй четверки Харлан.