«Машина» с евреями - Подгородецкий Петр Иванович (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Праздники возвращения в штатскую жизнь прошли ярко, но быстро. Выпито было много, но похмелье потихонечку начинало проходить. И во весь рост вставал вопрос: чем заниматься дальше? И я стал думать, что же еще есть у меня в активе, кроме феноменальных способностей. И тут я вспомнил, что в армии начал писать песни…
Так вот, придя из армии осенью 1978 года, я стал думать, что делать с разными песенками, которые я написал, отдавая (единственный, кстати, из классического состава «Машины») воинский долг. Тем более что песенки были без слов, в том числе и первый вариант «Поворота». Писать тексты я стал лишь лет через двадцать, нанюхавшись кокаина. Со мной служил Сашка Козловский, а его отец Геннадий Козловский был профессиональным поэтом, написавшим ряд песен для Магомаева, с которым был знаком еще по Баку. Он и написал мне целый ряд текстов. Ну а показывать их кому? Не в консерватории же. И тут выяснилось, что одна наша соседка знает человека, который знаком с самой Пугачевой. Так я познакомился с Олегом Николаевым, который работал в студии ГИТИСа. Показал ему песни, они понравились, и я «на перспективу» был введен в тамошнюю тусовку. Кутиков, Ситковецкий, другие ребята из «Високосного лета», Байт, даже сам Градский – тусовались там все музыканты. А еще было там пианино, и я на нем играл, кому-то помогал записываться – в общем, внедрился в среду рок-музыкантов.
Где-то зимой 78—79 года меня пригласили на любопытное мероприятие. В Доме композиторов было запланировано прослушивание и обсуждение программы «Машины времени» «Маленький принц», о которой я уже упоминал. Формат встречи был такой: сначала шло шоу, затем на сцену вытаскивался стол, за него садились композиторы и начиналось обсуждение. Председательствовал Юрий Саульский, известный своим неравнодушным отношением к «Машине», тем более что его сын Игорь до отъезда в Америку играл там на клавишных. И вот Саульский вопрошает: «Кто хочет высказаться?» Тут встаю я, представляюсь и говорю то, что думаю. А думал я следующее: «В этой программе все притянуто друг к другу за уши. Проза Сент-Экзюпери, стихи и песни „Машины времени" объединены вместе только для того, чтобы получить возможность пройти художественный совет. Ни о каком „синтезе искусств" речи быть не может».
Правда, потом Саульский смягчил мое выступление, и общий мотив встречи был типа: «Надо дать ребятам шанс». Когда я зашел в гримерку, кто-то процедил сквозь зубы: «Да, не ожидали…» Я думал, что меня даже побьют, но обошлось. Женька Маргулис уже много позже признался мне: «Так хотелось тебе тогда морду набить!» Но самое смешное произошло на следующий день. На следующий день мне позвонили: Ситковецкий – с приглашением на работу в «Високосное лето», Макаревич – с приглашением в «Машину времени» и еще кто-то. Согласился я на «Високосное лето», потому что мне очень нравилось то, что они делали, музыкальные мысли у них были очень интересные, то есть было что поиграть. Взят я был вторым клавишником в пару к Крису. Правда, репетировали мы вместе недолго. Я лег на операцию по поводу зрения, примерно на полтора месяца. Вышел я в конце марта – начале апреля. И тогда Кутиков сказал мне, что от Макаревича уходит коллектив, и было бы неплохо поиграть нам всем вместе, то есть Ефремову, Кутикову, Макаревичу и мне. Продолжалось это, наверное, около месяца. Ни Валерка, ни я к Макару не рвались. Я, во всяком случае, точно. Говорил, что мне это неинтересно, что это примитивно, по сравнению с «Високосным летом», по крайней мере. Единственным человеком, который посоветовал мне туда идти, был Олег Николаев. «Примитив-не примитив, но в этом коллективе ты прославишься», – сказал он. Ну, так оно, собственно, и получилось. Так что всякие выдумки относительно того, что Макаревич ничего не знал о моем существовании, что я с одного звонка сорвался в «Машину», мягко говоря, не соответствовало истине.
Все уговоры происходили так: меня брали под ручку и нашептывали, как будет здорово, если мы с Ефремовым перейдем в «Машину». В основном, конечно, Кутиков, который рассказывал, какой Макаревич талантливый, как ему сейчас одному плохо, как он переживает. Говорилось о том, что надо поддержать товарища в трудную минуту. Мы поддерживали его, собутыльничали. Кутиков ходил и говорил, говорил. Скорее всего, это сыграло свою роль. Знаете, как женщины в таких случаях говорят: «Такому легче дать, чем объяснить, почему ты не хочешь этого делать». Вот так вот Кутиков и совратил нас на «Машину времени». Договорились для начала записать вместе альбом. Первая репетиция прошла в той же студии ГИТИСа. Мне поставили клавишные, как сейчас помню, Crumair Multiman, и мы как заиграли! Было это в мае 1979 года. Альбом нужно было записать за месяц, поскольку Макар собирался летом в Польскую Народную Республику. А поехал он туда не к Чеславу Немену, а к своему приятелю Мартину, молодому оппозиционеру (поляки все тогда числились оппозиционерами), журналисту и кинорежиссеру, который снимал фильм о русском роке. Очень против этой поездки был тесть Макаревича – политический обозреватель Центрального телевидения Игорь Фесу-ненко. Политический обозреватель – это ведь номенклатура ЦК КПСС, а тут зять, сам по себе персона неблагонадежная, да еще с польским товарищем – прямо «Солидарность» какая-то! Как прав был мудрый папа-Фесуненко! Коварный лях не только общался с Макаревичем, но и вероломно увел у него жену Ленку, в результате чего политобозреватель стал тестем зарубежного гражданина. Карьера могучего телебосса чуть не рухнула. Спасло его то, что Мартин как-то очень недолго пробыл в зятьях – погиб в автомобильной катастрофе. Злые языки утверждают, что не обошлось там без участия спецслужб.
В общем, мы за месяц должны были записать альбом, что и сделали довольно успешно. Насколько я помню, там были песни «Синяя птица», «Твой дом», «Будет день», «Кого ты хотел удивить?», а также несколько довольно тягучих макаровских баллад, которые, насколько было можно, мы украсили средствами аранжировки и пассажами клавишных. А Макар поехал в свою Польшу, где пробыл аж до августа. В августе уже и пошли наши первые концерты в новом составе. Я не знаю, откуда взялся наш торговый агент, позже получивший титул «художественного руководителя», появился он еще до меня. Ованес Мелик-Пашаев был владельцем аппаратуры и, соответственно, продюсером (выражаясь современным языком) нашей группы. Ну и конечно, под «новый состав – новую программу» Ваник поднял расценки на проведение концертов, и теперь мы получали примерно по сто рублей за концерт. А их было достаточно много. Правда, еще больше концертов либо срывалось, либо объявлялось предприимчивыми дельцами, получавшими деньги за билеты и исчезавшими. Бывало так, что сотни молодых людей, купивших половинки открыток с размытой печатью и написанной от руки датой (по 10 рублей, между прочим), вываливались из подмосковных электричек, а затем толпами шатались вокруг полустанка в поисках дома культуры, в который их отправили подпольные антрепренеры.
