Быль беспредела, или Синдром Николая II - Бунич Игорь Львович (лучшие книги TXT) 📗
— Пять, — улыбнулся Рябченко.
— Вот видите, — улыбнулся в ответ Климов, — в нашем варианте открываются гораздо более широкие перспективы. На все публикации — авторское право, наша дружба должна быть сколь искренней, столь и тайной. Разумеется все расходы по первому и частично по второму этапу операции, не говоря уже о некоторых организационных вопросах, мы берем на себя. Ну как? Удалось ли мне вас убедить?
Рябченко молчал, но опыт подсказывал Климову, что перед ним сидит уже убежденный человек.
Майор Сергей Куманин работал в КГБ уже двенадцать лет, куда он пришел фактически сразу после окончания МГИМО (Московского института международных отношений). Отец его, Степан Агафонович, был отставным подполковником погранвойск, всю жизнь мотался по разным границам и лишь после ухода в отставку осел в Москве. Двухкомнатную квартиру получил с трудом, как ветеран войны, и не без помощи своих друзей в Главном Управлении погранвойск КГБ СССР. Разумеется, связей отца было недостаточно, чтобы устроить сына в столь элитарное и престижное заведение, как МГИМО, но помог случай. Как-то повстречал Степан Агафонович своего старого знакомца, с которым еще до войны служил на афганской границе Куманин был тогда лейтенантом, а тот — рядовым пограничником, призванным откуда-то из Зауралья. Время было тяжелое, смутное. Огромные территории Средней Азии контролировались мобильными конными группировками таджиков, туркмен, узбеков, афганцев и персов, которых всех вместе было принято называть «басмачами». Ежедневно случались стычки, перестрелки, переговоры, вперемежку с взаимными обманами. Однажды на горной дороге Куманин вместе с этим пограничником попал в засаду. Коней убили, а пограничник был тяжело ранен. Тащил его Куманин на себе двое суток, сам чуть не умер от жажды, но дотащил товарища до заставы. Тот истекал кровью, и все думали, что конец близок. Никого, впрочем, это особенно тогда не волновало. Гибли каждый день. Своя жизнь стоила копейку, а чужая — и того меньше.
Но удалось доставить парня в госпиталь, где его поставили на ноги, а потом отправили куда-то учиться по системе НКВД. Так вышел он в большие начальники. Как-то после войны на одном торжественном собрании по поводу очередной годовщины органов ВЧК увидел его Степан Агафонович в президиуме. Был тот в штатском, но сидел между двумя генерал-лейтенантами. Куманина, хоть и видел, но не признал. Сам Куманин за долгие годы службы выработал привычку начальству без особой нужды о себе не напоминать, а тем более не кланяться. Потому и полковника не получил, хотя три года перед уходом на пенсию находился на полковничьей должности — замначальника политотдела пограничного округа.
Снова встретиться со старым знакомым довелось через много лет, когда Степан Агафонович, будучи уже в отставке, шел по улице Горького в Москве, одетый по полной форме. Формой этой он гордился и часто ее надевал, выезжая из «спального» района в центр столицы. Неожиданно кто-то его громко окликнул по фамилии. Куманин с удивлением оглянулся и снова услышал свою фамилию, произнесенную из полуоткрытого окна черной «Волги», притулившейся у тротуара в том месте, где стоянка машин была категорически запрещена.
Узнал он старого сослуживца сразу. Подсел в машину. Вспомнили совместную службу на границе. Больше вспоминать было нечего, да и не положено.
Знакомый спросил, не нуждается ли Куманин в чем-либо?
Он мог бы посодействовать, помочь, скажем, с жилплощадью, с пенсией или путевочку куда-нибудь.
Степан Агафонович отказался: все вроде есть, а жадным он никогда не был. Заговорили о детях, согласились, что молодежь нынче пошла не та. Младший сын Куманина, Сергей, как раз в этом году школу заканчивал, и Степан Агафонович пожаловался, что не хочет сын категорически идти по стопам отца, т.е. поступать в пограничное училище. Впрочем, и в любое другое тоже. Покачали сокрушенно седеющими головами, но тут выяснилось, что старый знакомый Куманина ныне проректор МГИМО по науке. Сам предложил: «Пусть твой Сережа возьмет путевку в райкоме комсомола, а об остальном я позабочусь».
Так все и произошло без особых помех. Но, когда Сергей закончил институт, то даже протекции проректора оказалось недостаточно, чтобы попасть на дипломатическую работу за границей.
О МГИМО ходит много разных легенд, особенно по поводу того, какую широкую дорогу это учебное заведение открывает своим выпускникам. На деле, после его окончания можно было получить распределение в какую-нибудь провинциальную школу учителем истории или иностранного языка. Конечно, можно было попасть сразу и в секретари посольства в Вашингтоне. Но это — крайности. А между ними были всевозможные вакансии в Институт США и Канады, в Институт мировой экономики, в аппарате ЦК ВЛКСМ и, разумеется, в КГБ.
Именно КГБ и предложили Сергею Куманину, и он, под некоторым нажимом со стороны отца, согласился. Таким образом, была к большому удовольствию Куманина-старшего продолжена преемственность, династия, как любили в те годы говорить. Так или иначе, Сергей попал в ведомство, которому посвятил всю жизнь отец. Стал Куманин-младший, сам того не желая, потомственным чекистом, которые составляли нечто вроде аристократической прослойки в органах. До известной степени принадлежность к этой касте способствовала продвижению по служебной лестнице. Как-то Сергей решил выяснить, вероятно, для того, чтобы окончательно убедиться в своей родовой знатности, не был ли чекистом его дед Агафон? Оказалось, не был. Хотя, как посмотреть. Пропал Агафон Иванович в первые дни революции, успев двухлетнего Степана передать на попечение какой-то родственнице в деревню. Та вскоре померла от тифа, и приняли пятилетнего Степана добрые руки партии большевиков.
Чекистов в «третьем колене» и не могло быть, уж очень часто «вырезали» практически полностью это ведомство, а в суровые времена даже целыми семьями. Уцелевшие потомки уже не рисковали идти по стезе своих покойных родителей.
Появился Сергей Куманин на Лубянке в 1979 году после окончания годичной школы КГБ в одном тихом, закрытом подмосковном поселке. Появление его совпало с пиком вулканической деятельности Юрия Владимировича Андропова, боровшегося за идеологическую чистоту советского народа и за очищение коммунистической партии от привнесенного с Запада дерьма, превратившего апологетов самого верного и передового в мире учения в деляг и хапуг низкого пошиба. Все это Андропов намеривался выжечь каленым железом до основания, а затем…
Лейтенант Куманин начал служить в 5-м Главном Управлении, известном как идеологическая контрразведка. Работы было выше головы. Эпохи хрущевского сопливого либерализма, а затем и брежневской «разрядки напряженности» породили массу гнойных язв на здоровом теле советского общества, которые иначе как раскаленной сталью было не вылечить. Крутом были сионисты, диссиденты, хранящие и распространяющие клеветническую литературу, сочиненную агентами ЦРУ, изданную на деньги ЦРУ и распространяемую по заданию того же ЦРУ на территории СССР. Приходилось проводить обыски и массовые аресты, конфисковывать горы книг, рукописей, картин, а позднее — и видеокассет. Набивались до отказа новые исправительно-лагерные зоны.
Сергей Куманин попал в относительно небольшое подразделение, занимавшееся борьбой с проявлениями великорусского шовинизма и буржуазного национализма, выяснив, к великому своему удивлению, что немало имеется разных подпольных групп, правда, немногочисленных по составу, исповедующих идеи, которые нельзя назвать иначе как монархическими. Полученное Куманиным образование с полным основанием позволяло считаться в равной степени историком и юристом, даже больше историком. Куманин не мог подумать, что у кого-нибудь может возникнуть ностальгия по такой ничтожной личности, как Николай II, последний русский царь, который сохранился в исторической памяти только потому, что создал в России революционную ситуацию и, если честно говорить, то во многом благодаря собственной глупости.
