Моцарт - Брион Марсель (книги без сокращений .TXT) 📗
Он прежде всего рассчитывал на двор баварского курфюрста. Ребенок должен попытать счастья в Мюнхене. В зависимости от результатов пребывания в этой столице Леопольд либо обоснуется там, либо, метя еще выше, явится со своим маленьким чудом пред очи императрицы Марии Терезии. Перед тем как попасть в поле зрения венских критиков, он видит достойный прецедент в будущем мюнхенском успехе. Даже если его сына воспримут просто как «диковинку», для начала этого будет достаточно: о нем заговорят, слух о фуроре, который он произведет в Германии, докатится до Шёнбруннского замка, и его карьера будет обеспечена.
Таковы были тогда шансы музыкантов. На концерт виртуоза публика могла собраться лишь при дворах или же в домах крупных вельмож. Для композитора или исполнителя единственно возможным способом обеспечить себе средства к существованию было поступление на службу в какой-нибудь княжеский дом, хотя бы и на должность слуги или шута. Это не значило, однако, что широкая публика не интересовалась музыкой, скорее наоборот. В австрийских, как, впрочем, и в германских семьях, в зависимости от средств, всегда увлекались камерной музыкой. В Англии, например, даже такой буржуа, как Сэмюэль Пепис, требовал от нанимавшихся к нему слуг умения играть на каком-нибудь инструменте или обладания приятным голосом. В Венгрии, Австрии, Германии, как мы уже говорили, аристократы держали в своих поместьях целые оркестры, а то и театральные труппы, сопровождавшие их в поездках или обслуживавшие при наездах в столицу. И хотя «концертной» в нашем теперешнем понимании публики тогда было мало, концерты давали в каждом дворце почти ежедневно. Случалось, у какого-нибудь князя-меломана или просто желавшего следовать моде служили самые блистательные композиторы, и это было для них надежным способом избегать превратностей и горестей кочевой жизни которой без этого им бы не миновать. Не было исключением и пребывание Йозефа Гайдна в венгерском поместье князя Эстергази. Ограничения, к которым обязывало подобное положение, широко компенсировались преимуществами материально обеспеченной жизни и комфорта в окружении подлинных знатоков музыки. Путешествовали в то время много, но все поездки были сопряжены с ужасными неудобствами. И без того плохо содержавшиеся дороги зимой превращались в настоящие клоаки, а в летнее время колеса карет поднимали невообразимые клубы пыли. Экипажи с далеко не совершенной подвеской осей часто опрокидывались. Если ось ломалась в чистом поле, в малонаселенной местности, это грозило обернуться катастрофой. На постоялых дворах, в местах смены Лошадей, не было и намека на какие-то удобства. Несколько комнат были постоянно забиты проезжими. На одной кровати часто приходилось спать нескольким постояльцам. И если такие обстоятельства порой оказывались приятными и давали повод для курьезных приключений, подобных тем, о которых мы читаем в мемуарах, например, Казановы, то это не исключало тысячи неудобств. Маленькому Моцарту, падавшему с ног от усталости, случалось засыпать в общей комнате такого постоялого двора прямо на стуле, перед камином, в котором пылало яркое пламя.
Леопольд знал обо всех опасностях и неудобствах зимних поездок, в метель, под угрожающе свистящим ветром, и все же 12 ноября 1762 года без колебаний пустился в дорогу вместе с Наннерль и Вольферлем. Путешествие из Зальцбурга в Мюнхен было не таким уж долгим. Дети прыгали от радости и желания увидеть новые места. Если все пойдет так, как задумал отец, они возвратятся домой в конце месяца.
Сколько месяцев провел Вольфганг в пути по этим дорогам? Ответ привел бы нас в ужас: ребенок, которому едва исполнилось шесть лет, должен был обладать крепким здоровьем, чтобы отец пускался с ним в такие нелегкие экспедиции! Можно себе представить, как этот маленький музыкант демонстрировал свой необычайный талант персонам, совсем не похожим на родственников и друзей дома. Подготовка к поездке, пошив элегантных костюмов, способных сделать честь родителям и засвидетельствовать их достойное положение в глазах двора, вызывали радостное возбуждение. Как полагалось, одежду дополняла небольшая шпага, так что ребенок превращался в настоящего маленького дворянина.
Что же происходило в Мюнхене? Леопольд выглядел вполне удовлетворенным, когда, три недели спустя вернувшись в дом на Гетрайдегассе, он объявил, что осенью вся семья едет в Вену. Очень высоко был оценен талант Наннерль, хотя в действительности ее музыкальные данные были довольно посредственными. Что же касается Вольфганга, то он поразил слушателей каскадом своих виртуозных фокусов, точно рассчитанных имение на такое удивление. Чрезвычайная легкость, с которой он играл предлагавшиеся ему незнакомые партитуры, и неизменное удовольствие, с каким он без усилий импровизировал мелодии и вариации, очаровали баварский двор. Он играл также в разных салонах, где получал в качестве гонорара по нескольку золотых монет, по обычаю того времени в украшенных эмалью табакерках, и много подарков. И был обласкан, в особенности дамами, восхищенными тем, что такой, маленький мальчик блестяще исполняет столько прекрасных вещей. Он без устали играл для каждого, лишь бы чувствовать себя окруженным атмосферой симпатии и приводить в восхищение всех, кто его слушал.
Девять месяцев, остававшихся до отъезда в Вену, были использованы для доведения до совершенства всех его «фокусов». Леопольд отложил на более позднее время завершение музыкального образования маленького виртуоза, которому предстояло еще многому научиться, особенно в области гармонии и контрапункта. Упор делался в основном на зрительные эффекты, которые особенно ценились публикой, воспитанной на акробатичности репертуара «вундеркиндов», и ошеломляли профанов. Одним из таких эффектов, вызывавших самое большое восхищение, была игра на клавиатуре, покрытой тканью, и Вольфганг при такой игре ни разу не допустил ни единой ошибки. Тогдашние «любители музыки» отличались большой наивностью в своих суждениях об этом искусстве.
Пришел сентябрь, и семья Моцартов в полном составе набилась в большую дорожную карету-берлину, на задке которой высилась куча ящиков, чемоданов и корзин, увенчанная клавесином. Прежде чем подняться в берлину, Вольфганг поцеловал в мордочку щенка Пимперля, свистнул в последний раз любимой канарейке и помахал рукой служанке Терезе, вытиравшей глаза уголком передника. Можно представить, какую картину написал бы Грез, вдохновленный этой волнующей сценой.
Епископ Пассау слыл знатоком музыки. Именно поэтому в его епархиальном городе была сделана остановка, чтобы дать ему возможность послушать чудо Моцартов. Однако епископ был занят чем-то другим, сможет, вообще относился к бродячим музыкантам с подозрением. Так или иначе, он пять дней заставил ждать испрошенной аудиенции, а когда наконец ее дал, то прослушал вполуха Наннерль, не выказал никаких эмоций по поводу таланта Вольфганга и спровадил всех, выдав один дукат в награду. Один дукат. Так обычно расплачивались с бродячими циркачами, демонстрировавшими дрессированных обезьян или ученых собак… Такое начало казалось скверным предзнаменованием, но Моцарты были не слишком этим обеспокоены и продолжили путь. Вольфганг был в восторге от Дуная, через который они проехали по мосту: совсем не то, что Зальцах, протекавший через его родной город! Когда очередной переезд казался ему слишком долгим, они с сестрой развлекались выдумыванием всяких чудесных приключений, происходивших в воображаемом королевстве, ключ от которого был вверен только им. Эту фантастическую страну они называли королевством Рюкен и погружались в атмосферу старых легенд и сказок, которые когда-то им рассказывала кормилица. Без устали нанизывая эпизод за эпизодом, они переносили на обстоятельства реального путешествия невероятные перипетии, которым не было конца.
Эта способность мечтать, жить, погрузившись в феерию, считать сон такой же реальностью, как банальные события Повседневной жизни, является отличительной особенностью художественной натуры Моцарта и полностью отвечает его врожденному тонкому чувству сиюминутного, сочетаясь с умственным здоровьем, детской веселостью, даже с самой его непоседливостью и жизнерадостностью. Ангельское «изящество» музыки Моцарта порой вызывает реплики о том, что он не от мира сего. Это до некоторой степени так, в том смысле, что его гений свидетельствует о присутствии сверхъестественного, об озарении святостью… В обычной жизни, однако, это был добрый маленький мальчик, некрасивый, несколько неуклюжий с виду, несмотря на свою необыкновенную живость, с открытыми, наивными глазами. Поэтому преображение, виною которому была музыка, становилось лишь еще более удивительным, поднимая на новую ступень чистоты и возвышенной красоты эту натуру, которая только божественной приверженностью звукам отличалась от других мальчишек, игравших вместе с Вольфгангом во дворе дома на Гетрайдегассе.
