Я дрался на Т-34. Третья книга - Драбкин Артем Владимирович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
Я сполз по обрывистому скату – вдали блестел Днепр – и пошел к реке…
На мосту стояли военные с красными околышами на фуражках, энкавэдэшники из заградотряда. Среди них был один капитан, который крикнул кому-то из своих:
– Проверь танкиста! Небось руку кровью обмазал и бежит!
Заградотрядовец стал разматывать бинты на руке, видит, из-под них сочится кровь, и говорит мне:
– Извини, браток, проходи.
– А где тут госпиталь?
– На той стороне, пройдешь прямо по дороге до села километра три, там увидишь.
Иду, вижу – несколько хат с соломенными крышами и большая брезентовая палатка с красным крестом. Мне в палатке сделали укол от столбняка, повели на санобработку, обмундирование кинули в прожарку, и я, кряхтя от боли, пытался как-то помыться.
Повели в палатку, сняли мои бинты, промыли рану, положили гипс до локтя.
Завели в хату, там на полу настелена грязная солома, и лежит на ней один младший лейтенант из пехоты, жизнерадостный и веселый татарин. Ему осколок попал в ягодицу, и я сказал:
– Ты, видно, драпал, если тебя в такое «интересное» место ранило.
Он рассмеялся, мол, точно драпал, да сзади мина разорвалась.
Из соседней комнаты раздавались стоны, и пехотинец сказал, что там лежит сильно обгоревший капитан-танкист.
Ночь я провел в стонах, боль в руке усиливалась, и мне казалось, что стоны помогают ее терпеть, а в соседней комнате орал от боли обгоревший танкист.
Пришла медсестра, сказала, что капитан не жилец и помочь ему медики уже не могут. Мне тоже хотелось кричать от невыносимой боли, рука под гипсом горела, я озверел и как ошалелый зашел в палатку, где находилась женщина-врач, капитан медслужбы.
Я кричу:
– Гипс снимите! Боль адская!
А капитанша заявляет, что гипс наложен на две недели и только потом его снимут. Я стал орать, что сам сорву этот гипс, тогда военврач говорит медсестре:
– Сними с него гипс.
Срезали гипс ножницами, а под ним кругом черный гной! Стали промывать рану, и из нее вываливается осколок. Мне стало легче, боль затихла.
Я лежал в госпитале, наши уже взяли Киев, но рана не заживала, а два крайних пальца скрючило контрактурой, они были загнуты к ладони.
Наш полевой госпиталь в ноябре перебазировали в Пуще-Водицу, на окраине Киева. Разместили в хорошем уцелевшем здании, где уже были железные кровати с постелями. Рядом с госпиталем роща и конечная остановка киевского трамвая.
Стал осматривать меня главный хирург госпиталя, зондом тыкал в мою рану, пока не пошла кровь с гноем, и после сказал, что надо делать операцию по удалению осколков из руки. Привели в хирургическое отделение, привязали за руки и за ноги к операционному столу, сделали блокаду, обкололи всю руку, хирург сделал разрез и стал копошиться в ране.
Я только слышал, что он говорит ассистенту и операционной медсестре:
– Запишите: разрез длиной 13 сантиметров, чистка лучевой кости…
После этой операции мое состояние улучшилось, но тут пришло письмо из Артемовска, в котором кто-то мне сообщил, что вся семья Матусовых погибла от немецких рук. Мне стало тяжело на душе, не хотелось жить…
Я стал для себя никчемным человеком, который никому не нужен и которого никто уже не ждет. Только одна мысль – побыстрей выписаться и снова пойти воевать и мстить.
В ране оставалось еще сантиметра четыре незажившего шва, но я пошел к главному врачу госпиталя и попросился на выписку. Он ответил:
– Пока рано. Да еще и так бывает, есть такие ловкачи, которые специально выписываются с незажившим ранением пораньше, чтобы потом растянуть лечение в другом месте и не попасть на фронт. Я о вас так не думаю, но если вы хотите выписаться досрочно, то пишите заявление с просьбой.
Я раненой рукой кое-как написал заявление, и 5 февраля 1944 года меня выписали из госпиталя.
Выдали старую солдатскую шинель и направление в сторону Винницы, где в каком-то штабе я должен был получить назначение.
Добирался на попутках и как-то слез в какой-то безлюдной деревушке, где повсюду валялись трупы немецких солдат. Проехал до следующей деревни, машина дальше не шла, в какую хату дверь ни открою, все битком забито нашими солдатами. Смотрю – вдали лесочек, а на опушке стоит одинокая хата.
Пошел туда по полю, снегу по колено… Открываю дверь, в сенях никого нет, захожу в комнату и вижу, что за столом сидят двое. Один из них, здоровяк с наголо бритой головой, сидит ко мне спиной. Спрашиваю:
– Можно здесь заночевать?
А мне «спина» отвечает:
– Здесь расположена армейская штрафная рота, и посторонним тут находиться запрещено!
Я вышел из хаты, куда идти – не знаю. И тут за мной выходит этот бритый здоровяк:
– Извини, товарищ лейтенант. Зае…сь эти танки. У меня на Дону четверо ребят батьку ждут!
Я обернулся и сразу узнал Мыколу Васильева, своего бывшего механика-водителя! Он добавил:
– Я здесь в штрафной роте по ночам штрафникам на передовую обед доставляю. Заходите, товарищ лейтенант, не обижайтесь.
Я зашел в хату, Васильев говорит своему товарищу:
– Это мой командир танка.
Сели за стол, старшина достал бутылку самогонки, разлили ее по кружкам и молча чокнулись. Я подумал, вот гад, и в штрафной роте пристроился, чтобы не воевать, нашел теплое местечко. Постелил шинель на пол и заснул.
Ночью ушел из этой хаты, ни с кем не прощаясь. На дороге поймал попутку и доехал до города, явился в штаб БТ и МВ, показал документы и справку в одном из кабинетов и сказал, что разыскиваю свой 53-й танковый полк 69-й механизированной бригады.
Офицер взял мои справки, вышел из комнаты и, вернувшись, заявил:
– Твой полк давно на Урале, отправлен на переформировку. Мы решили направить тебя на другой фронт. Поедешь в Карелию, финнов бить.
У меня даже не было сил удивляться. Неужели на Украине нет танковых частей, нуждающихся в танкистах? Зачем гонять офицера через полстраны куда-то на север?.. Полнейший абсурд!
Мне выдали направление, продаттестат. На товарняке добрался до Киева, дальше – на Харьков, где мне предстояла пересадка на Москву. На вокзале встретил старшину-танкиста, который сказал, что помнит меня по мехбригаде и что меня за бои на Букринском плацдарме наградили орденом Красной Звезды.
Где сейчас наша часть, он точно не знал, поскольку тоже возвращался из госпиталя.
Пошел в Харькове на вокзальный медпункт поменять бинты на руке и встречаю там двух офицеров, один из них старший лейтенант из нашего училища. Говорит мне:
– Покажи награды.
А я ему показываю на бинты и думаю: «Вот наивный парень, спешит на фронт за орденами, а я на войне о них и не думал и не стремился что-то получить…»
В Москве, в комендатуре, мне объяснили, на какой вокзал надо перейти, я залез в поезд, идущий на Мурманск, мне досталась узкая третья багажная полка, и, чтобы не слететь оттуда во сне, я привязывал себя поясным ремнем за трубу.
Через несколько дней я слез на станции Беломорск, и в каком-то штабе мне дали направление в часть в город Кемь, куда я и прибыл в начале марта 1944 года. (Бои на Букринском плацдарме были осенью 43-го.)
В трех километрах от станции Кемь находились бараки, в которых размещался танковый резерв.
В офицерском танковом резерве в городе Кемь нас разместили в бараках, где мы спали на нарах.
В нашей комнате находилось двадцать офицеров, все лейтенанты, за исключением одного капитана.
Познакомился с младшим лейтенантом Ивановым, парнишкой из Алма-Аты, еще не побывавшим на фронте. Я прибыл в Карелию в старом порванном «госпитальном» обмундировании, и меня в резерве переодели в сносную форму.
Ежедневно проводились четырехчасовые теоретические занятия, и после них мы были совершенно свободны. Кормили впроголодь, два раза в день.
Кругом сопки, болота и слякоть. В свободное время мы бродили в окрестностях, ходили в Кемь, знакомились с девушками.
Через несколько недель я получил предписание прибыть в свою новую часть – 38-ю танковую бригаду, дислоцированную в лесу, в пяти километрах от Кандалакши. В штабе 1-го танкового батальона меня встретил капитан Мельник и отвел к командиру первой роты капитану Михайлову.
