Мой брат Юрий - Гагарин Валентин Алексеевич (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Ни белокаменного города Саратова, ни красавицы Волги Юра не видел — торчал перед глазами только обтянутый кожаным шлемом затылок летчика.
Летчик поднял руку: пора!
Цепляясь ногами за что-то неуклюжее, подвернувшееся неизвестно откуда, выбрался на крыло. Земля то стремительно летела прямо на него — выпуклая, в зеленых, синих и черных квадратах и прямоугольниках, грозила опасной встречей с собой, то, обрываясь, проваливалась под плоскость крыла.
— Смелей,— крикнул пилот.— Не робей, парень! Внизу тебя девушки с цветами ждут. Готов?
— Готов!— ответил заученно.
— Пошел!
Скользнули по центроплану подошвы. Холодный воздух туго ударил по щекам.
Ему казалось, что падает он уже целую вечность, а парашют все не раскрывается.
А земля приближалась с непостижимой быстротой.
По-настоящему испугаться не успел: сильно встряхнуло — выстрелил ранец основного парашюта за спиной. Падение замедлилось, стало плавным.
— Для первого раза недурно, на мешок с клопами не похож,— похвалил его Мартьянов, когда наконец ощутил Юра под ногами твердую почву.
Похвала Мартьянова стоила дорого. В недавнем прошлом военный летчик-истребитель, он, уча ребят, всегда подчеркивал, что авиация — удел мужественных, сильных людей.
— Можно еще разик, а?— сгоряча попросил Юра, переживая мысленно весь прыжок и понимая уже, что, в общем-то, ничего страшного нет в этом удивительном занятии — падать с неба на землю. Ничего нет, кроме пьянящей, захватывающей, упоительной власти высоты.
Мартьянов не разрешил:
— Остынь. Больно шустер. Тут, видишь ли, очередь, все в небо рвутся. Вот красавице не терпится...
Красавице — задиристой блондинке — пришлось подниматься в небо второй. Прыгнуть она так и не решилась: как поднял ее пилот в воздух, так и приземлился вместе с ней на борту.
— Милая девушка,— проникновенно сказал ей один из оказавшихся поблизости летчиков.— Милая девушка, парашют, должен вам заметить, не терпит прически «конский хвост».
Мартьянов цыкнул на летчика, а девушка вспыхнула, кусая губы. Юре — в нем еще не угасло волнение от своего недавнего прыжка — стало жаль ее. Подошел ближе.
— Ты не расстраивайся,— сказал он.— Я ведь тоже очень боялся. Ты знаешь, я на крыле про тебя вспомнил. Может, и спрыгнул потому. В следующий раз и ты прыгнешь.
— Нет уж, спасибо! Больше я сюда ни ногой...
И однако пришла. Ничего не осталось в ней от прежней «мазихи» — и прическа скромнее, и губы некрашеные. Разве только юбка, узкая и короткая, как и тогда, обтягивала ноги. От ее подруг ребята — она вдруг многим понравилась — узнали, что девушка была из не очень обеспеченной семьи, и догадались, что вся ее прежняя манера держаться вызывающе — не что иное, как наивное, детское еще, стремление быть независимой от окружающих.
Она нашла в себе смелость вновь подняться на самолете и прыгнуть с парашютом.
Между прочим, цветы на аэродроме, как и обещал Юре летчик, точно вручили ему. И вручила она, эта самая блондинка. Но случилось это позже, в день первого самостоятельного полета Юры, того самого полета, о котором написала саратовская молодежная газета.
У Бориса рассказ брата вызвал эмоции довольно определенного толка.
— Ты влюбился в нее, да?— напрямик, с мальчишеским любопытством рубанул он.
— Нет, Борька,— Юра чуть приметно усмехнулся.— Я же предупреждал: слушай внимательно, а то не все поймешь. Понимаешь, вот подумал я про нее сначала: «мазиха», то да се, а на поверку она очень хорошим человеком оказалась. Не у всех парней хватало мужества заниматься в аэроклубе, многие сбежали. Особенно из тех, кого в детстве баловали, кто трудностей не знал. Ушли они с летного ноля, струсили. А она не отступилась. Я таких очень уважаю. И цветы вовсе не мне, а ей надо было подарить. Да я вот недогадливый оказался. За разговором, увлеченные рассказом Юры, мы как-то не обратили внимания на то, что и времени пролетело уже немало,— завечерело отчетливо, и резко переменилась погода. Пушинками уплыли невесомые облачка, и на смену им понадвинулись, застлав небо черными пиратскими парусами, тяжелые дождевые тучи. Песок под нами похолодел. Борис поежился зябко, поднялся на ноги, начал натягивать на себя рубаху, брюки. Мы тоже встали.
— Домой?— спросил я.— Нет клева-то.
Борис отправился посмотреть на удочки и не расслышал, думать надо, что сказал ему Юра вдогон. А Юра сказал:
— Любит она другого. Очень хорошего парня.
Зашуршала листва в ивняке, стеганули по воде дождины. Пора сматывать удочки — вконец невезучий нынче день.
И вдруг Борис подпрыгнул дикарем, издал какой-то невыразимо протяжный вопль, схватился за воткнутое в песок удилище. Вычертив в воздухе серебристое полукружье, за его спиной, у пяток, шлепнулся крупный голавль.
Есть!
Забыв обо всем на свете: о том, что лупит дождь, о том, что мы успели промокнуть насквозь,— ринулись мы с Юрой к удочкам. И — ну, не чудо ли?— на всех без исключения сумасшедше дергались, ныряли в воду и на краткие мгновения выскакивали из нее поплавки. Только подсекай!
— Ага, попалась!
— Гляди-ка, братцы, какая акула!
— Сила!
Невиданный азарт овладел нами. Вознагражденные с лихвой за несколько бесплодных часов ожидания, теперь мы едва успевали сажать наживку на крючки — рыба клевала как по сговору. Кукан, приготовленный нами загодя, оказался мал и тесен — нанизывали рыбех на длинный и гибкий ивовый прут, быстренько вырезанный в кустарнике.
Мы промокли до нитки, а нам было жарко. Никакая сила не заставила бы нас уйти с реки, если бы вдруг, ко всеобщему отчаянию, не кончился запас приманки — червей и хлеба.
— Хватит, братцы-разбойники,— с сожалением сказал я.— Надо и на развод что-нибудь оставить.
Юра удивлялся:
— Видать, кто-то из нас очень везучий. Погода испортилась, а клев пошел. Надо бы написать в «Рыболов-спортсмен», спросить у них, почему это?
Потом заговорщически подморгнул мне, и неслышно ступая по песку — под проливным дождем это нетрудно,— подошел к Борису. Тот стоял на отмели, острой косой впадающей в реку, сматывал удочку. Спиной к нам стоял. Юра, гакнув, с силой толкнул его. Борис выронил удочку, нелепо взмахнул руками, полетел в воду. Не ожидая, пока грянет возмездие, Юра, как был: в брюках, в рубахе — все одно мокрый, бросился вслед за ним, проворно, саженками поплыл к другому берегу.
Я вспомнил, что старший здесь все-таки я, крикнул:
— С ума сошли? Вылазьте немедля!
— А какая разница — в воде или на берегу мокнуть?
Юра скорехонько вернулся на «свой» берег, а через несколько минут оба братца стояли рядом со мной. Выговаривая им за легкомыслие — август месяц ведь, олень давным-давно в воде копыта замочил, холодна она стала, и простудиться можно свободно,— я нагнулся, чтобы поднять связку рыбы. В то же мгновение ноги мои взлетели выше головы, качнулся перед глазами и встал на дыбы заросший мать-и-мачехой мокрый берег, и не успел я ни опомниться, ни удивиться хорошенько, как уже барахтался в воде.
Ребята стояли надо мной. Борька хохотал откровенно, со вкусом. Юра корчил печальную мину.
— Ты же не любишь купаться, Валентин,— сочувственно приговаривал он.— Что это тебя в воду понесло?
Я обозвал их идиотами и с трудом выбрался на мокрый песок.
Дома нам досталось на орехи: мокрые, грязные завалились мы в избу, и не ручьи — реки заструились по половицам.
— Ума в вас нет,— отругала мама.
Маша вступилась:
— Чего уж, ладно. День сегодня выходной, да и редко они втроем бывают.
А уха в тот вечер вышла на славу. Во всяком случае, ели ее с аппетитом.
