Записки президента - Ельцин Борис Николаевич (книги txt) 📗
…Вскоре после консультаций с соответствующими комитетами парламента были выдвинуты для работы в правительстве Г.Хижа и В.Шумейко.
Ещё через несколько месяцев — В.Черномырдин.
Что стояло за этими передвижениями?
Лопухин — талантливый экономист, один из самых способных министров в правительстве Гайдара. Но ведь он возглавлял нефтегазовый комплекс. Который тянет за собой всю политику ценообразования. Любой прокол здесь отдаётся болью во всем экономическом организме страны. И я волевым решением снял Лопухина с работы и поставил в правительство Черномырдина, которого знал ещё по Уралу. Я уже видел, что реформа идёт полным ходом. Она породила совершенно новые экономические факторы: рынок сырья и материалов, рынок ценных бумаг, оживила и возродила в России банковскую и биржевую систему, перевернула российскую торговлю. Словом, такого действительно не было никогда, даже при нэпе.
Когда я это понял, мне захотелось подстраховать новую политику, обеспечить ей долгую жизнь — усилить какой-то новой, надёжной и волевой фигурой. И время показало, что я не ошибся. Черномырдин сыграл свою партию значительно позже, но это назначение обеспечило преемственность экономической политики правительства в условиях реакционного «штурма», который был предпринят в начале следующего года.
Совсем другая история с министрами здравоохранения и образования. В чем-то их судьба схожа.
Министр здравоохранения Воробьёв пришёл вместе с Гайдаром, а министр образования Днепров — примерно за год до него.
Оба люди в возрасте, зрелые, оригинально мыслящие, крупные специалисты в своих областях.
Днепров — известный «бунтарь» в системе Академии педагогических наук, который собрал свою команду в Министерстве образования и разработал целую концепцию новой российской школы.
Воробьёв пришёл с новой, свежей, оригинальной программой в области здравоохранения. Но если Днепров, благодаря тому, что успел проработать при «старом режиме», когда начальства ещё слушались, сумел хоть что-то внедрить в реальную школьную практику, то у Воробьёва сразу начался полный развал в его системе. Никто ничего не понимал и не хотел делать по одной простой причине — перестал работать аппарат министерства.
А здравоохранение — это ведь очень болезненная отрасль и в прямом, и в переносном, политическом смысле. Как только начались какие-то непонятные большинству людей реформы в поликлиниках, бурные разговоры о платной медицине, народ сильно задумался. Если платные школы были довольно редки, хотя тоже многих раздражали (совершенно непонятно, кстати, почему — не хочешь, не иди), то разговоры о платном лечении задевали всех — а именно этим боком вылезла на поверхность воробьевская концепция развития здравоохранения. Именно это увидели в ней, а не позитивную перспективу богатых поликлиник и высокооплачиваемых врачей. И увидели не зря. Такую реформу надо проводить в течение целого ряда лет, очень планово и постепенно.
«Выбор мишеней» в правительстве, который определился, скорее всего, в преддверии шестого съезда, ясно показывает, какие силы участвовали в сговоре парламентских фракций: «Гражданский союз» целился в энергетику и внешнеэкономические связи, а блок коммунистов и патриотов — в социальные сферы. На том этапе их аппетиты не были слишком большими.
Реформы в образовании и медицине отнюдь не были преждевременными. Напротив, они давно назрели. Но эта история с министрами, в общем-то, довольно локальная и не очень значительная, ясно показывает ещё одно слабое звено нашей политики: затруднительно проводить реформы во всех сферах жизни сразу.
В начале и середине 1992 года только и говорили что о грядущей волне забастовок. Экономисты предупреждали, что падение производства приведёт к массовой безработице. Политические противники реформ в парламенте говорили, что население не выдержит «обвального роста цен» и выйдет на улицы с «маршем пустых кастрюль». Неожиданно обнаружился страшный дефицит наличности. Жители целых регионов по многу месяцев не получали зарплаты и пенсии.
Но в 1992 году, о котором идёт речь, со своими требованиями заметно и громко выступили лишь две группы населения — учителя вместе с работниками детских садов и шахтёры.
…Что касается воспитателей детских садов, то тут вообще положение было плачевным, даже в Москве зарплаты были настолько смешные, что и говорить нечего. И только ответственность за судьбу маленьких детей не позволила воспитателям — в основном молодым девушкам и женщинам — устроить беспрецедентную акцию, забастовку в детских садах, которая повлекла бы за собой страшные убытки во всех отраслях народного хозяйства, где работают женщины.
То же самое и с учителями — только, быть может, не в такой вопиющей форме.
…Но эту проблему нельзя было брать отдельно от проблемы вообще госбюджетных служащих, которых в нашей большой стране по-прежнему много и будет много всегда. Скачок цен, раскручивание инфляционной спирали ставили целые группы населения в абсолютную зависимость — буквально на выживание — от нашей точной социальной политики.
Несмотря на отдельные выступления учителей в разных городах, надо отметить, что на открытую конфронтацию они также не пошли. Наверное, сработала свойственная этой профессии осторожность, даже консервативность.
Мы подготовили единую тарифную сетку по всем отраслям госслужащих. В том числе и для учителей. Получилась сложная система надбавок. Зарплата увеличилась. Конечно, повышение минимальной заработной платы — а от неё «танцует» вся тарифная сетка — происходит не так гибко и оперативно, как хотелось бы всем. Но я надеюсь, что доживём и до стабильных времён.
Шахтёры. Все знают, с ними у Ельцина «особые отношения». Правда, Донбасс теперь на совести Кравчука. Но Воркута и Кузбасс — места, в которых я часто бывал и буду бывать. Здесь не раз звучали жёсткие слова в мой адрес, часто отсюда шла и поддержка.
Так вот, требования шахтёров тоже не вписывались в картину экономических щепок при рубке леса командой Гайдара, как рисовал тот же Хасбулатов. Шахтёрам не угрожала голодная смерть. Они не были против реформы. Но они выступили защитниками своих экономических интересов, настаивая на том, что такой труд должен приносить им часть общей прибыли. Тогда мы ещё не имели чётких механизмов акционирования таких предприятий, как угольные шахты. Все время шли очень долгие, тяжёлые переговоры…
И надо сказать, что весной и летом 1992 года, когда над страной явственно прозвучало слово «остановка» — остановка поездов с углём, остановка цехов, остановка транспорта, — очень мужественно повёл себя на переговорах с шахтёрами Юрий Скоков.
Ближний круг: Скоков
С Юрием Скоковым я познакомился, когда работал в Московском горкоме партии. Он был директором завода «Квант», крупного оборонного предприятия.
Скоков баллотировался в народные депутаты союзного парламента в одном округе с известным писателем и публицистом Виталием Коротичем, в то время главным редактором журнала «Огонёк». Благодаря разным тонкостям, партийным ухищрениям, о которых я рассказывал в первой книжке, Юрий Скоков прошёл. Проявил себя дисциплинированным ставленником партии.
Скоков — умный человек, это первое, что надо о нем сказать. И очень закрытый. Силаев, при котором Скоков был председателем высшего экономического совета, и Гайдар, во времена которого он стал руководителем Совета безопасности, чувствовали исходящую от Скокова скрытую угрозу, не раз и не два конфликтовали со мной из-за него.
Какова же роль Скокова в окружении Ельцина? — возникает законный вопрос.
Скоков — реальный «теневой» премьер-министр, которого я всегда как бы имел в виду.
..Я не касался роли Юрия Скокова в августовском путче. А она была значительной, быть может, более важной, чем у некоторых официальных руководителей обороны Белого дома. Скоков, как моё доверенное лицо, встречался с представителями армии и МВД — Грачевым и Громовым. Эти контакты были совершенно секретны и имели для нас решающее значение — хотя бы даже в моральном плане. При этом Скоков держался скромно, незаметно, что тоже не могло не импонировать.
