Магия мозга и лабиринты жизни - Бехтерева Наталья Петровна (читать хорошую книгу .txt) 📗
Я писала общие направления работы отдела и первые частные направления и именно под них подбирала людей, которые почему-то все время шли и шли. Они шли ко мне, но я поняла только потом, почему они шли. Потому, что время для физиологии мозга человека пришло. Это трудно формализовать, но это было самое важное. Человек оказался готов приступить к познанию самого главного в самом себе – работы своего мозга. И не взялась бы за это я – наверное, нашелся бы кто-нибудь другой, немножко раньше или немножко позже.
Жизнь подошла к концу – и, может быть, оказалась бы моя радость от пути в науке замешенной на горечи разочарований, особенно страшных предательств друзей и учеников. Однако нет в моей душе горечи потери. В 1997 г. мне довелось пережить лучшие минуты моей научной жизни. На 33-м Международном конгрессе физиологических наук, проходившем в Санкт-Петербурге, программным комитетом я была удостоена чести первой лекции, сразу после формального открытия конгресса, в огромном «Октябрьском» зале. Нескольким тысячам физиологов и гостей я рассказала о том, что в XX в. произошло в науке о мозге человека. И какие ближайшие тактические и стратегические задачи в этой науке видятся мне как наиболее важные. Это была не первая моя лекция на физиологических конгрессах. Я читала их и в Дели, и в Париже, и в Будапеште, и в Хельсинки. Читала лекции и на конгрессах по психофизиологии, по психиатрии. И не только на конгрессах, но и просто по отдельному приглашению. Эти лекции, как правило, касались какого-то определенного вопроса, определенного отрезка моей научной жизни в проблеме «Мозг и психика» или по проблемам механизмов болезней мозга. Но та, о которой я написала выше, формально открывала конгресс, и поэтому я позволила себе сделать ее не такой, как обычно, – сформулировать и очертить глобальные прорывы XX в. в изучении высших, человеческих функций мозга человека.
Итак, давным-давно, тридцать пять лет назад, я собрала молодежь, с отдельными «вкраплениями» моих ровесников, тех специалистов, которые были необходимы для исследования проблемы «Живой мозг человека», но представляли комплементарные специальности. Антонина Николаевна Бондарчук, нейрохирург, оперировала и выхаживала больных, для диагностики и лечения которых использовались вживленные электроды. Больным становилось легче от ее первых шагов в палате. Долгое время работая на базе городской больницы, мы всегда знали: все медицинские требования, все «за» и «против» будут приняты во внимание, всё будет благополучно с этикой при лечении. И ни требовательный невропатолог, возглавлявший там отделение, а сейчас работающий с нами, ни зоркий главный врач не смогут нас, все время находящихся между сциллой и харибдой, между ответственностью за сделанное и ответственностью за несделанное, упрекнуть ни в экспериментаторстве, ни в отказе от лечения наиболее сложных больных. А.Н. Бондарчук любила свое дело и жизнь – молодой, яркой женщиной вышла на пенсию.
Лидия Ивановна Никитина, невропатолог, дополнявшая нас в больнице, слава Богу, не рассталась с нами, когда мы вырастили свою клинику. Общее наше «думанье» вряд ли преодолело бы ущерб, если бы это случилось. Она, и именно она, была и осталась нашим невропатологом, искавшим и находившим свои типовые и индивидуальные пути в лечении тех неврологических больных, которых так не любят обычные неврологические клиники, больных с так называемыми диэнцефальными синдромами. Собственные же невропатологи отдела ушли в теорию проблемы. Труд заведующего лабораторией стереотаксической неврологии, лауреата Государственной премии Владимира Михайловича-Смирнова «Стереотаксическая неврология» – вклад в новый уровень знаний о мозге человека.
Свое место в проблеме занял нейрохирург Феликс Александрович Гурчин. Сочетание нужного консерватизма и чувства «того самого нового», подлинного профессионализма и доброты, чувства меры и дерзаний, позволило нам в последние годы ввести в практику медицины несколько принципиально новых приемов. О них написано в этой книге. Это и распространение лечебной электрической стимуляции на различные группы больных, это и аутогемоликворотрансфузия, это и пересадки мозга. Я упоминаю здесь только принципиальные моменты… Да, где бы мы были без первоклассных клиницистов?
Все мы работаем в теснейшем симбиозе, но, как всегда, с кем-то этот контакт ежедневный, вплоть до слияния «думанья», с кем-то он, может быть, не менее важный, но далеко не ежедневный. И, кроме того, именно теснейшие симбиозы бывают во времени динамичными.
В теснейшем, ежедневном, нередко ежечасном, контакте с невропатологом Никитиной работала Валентина Александровна Илюхина. К нам в отдел в самом начале его жизни пришла красавица или, точнее, одна из красавиц. Я не верила и не верю, что красота мешает делу; способности к какому-то делу и красота – параметры независимые. Так вот, восстали мои деловые мужчины: «Что эта красотка будет у нас делать?! Да она побоится любого дела!» – а нам тогда приходилось и убирать самим – ставок не хватало, взяли техника вместо уборщицы.
Где они теперь, эти деловые мужчины? Ушли, убоявшись бездны премудрости, в более высокооплачиваемые организации. А Валечка? Окончила институт в два с половиной года вместо четырех, защитила одну, вторую диссертации, написала несколько книг, стала признанным авторитетом в области физиологии состояний. И прилепилась душой к неврологии, особенно к диагностико-лечебному решению тех проблем, где над каждым больным нужно думать отдельно, где субъективные страдания существенно превышают те «объективные» клинические показатели болезни, которые удавалось выявлять раньше с помощью хорошо известного неврологического молоточка.
Валентина Александровна Илюхина независима в жизни и в науке. И несмотря на это, а может быть, именно поэтому она востребована. Не так уж это часто бывает, особенно на отрезках времени длиною в жизнь…
Я пишу конец книги иначе, чем это принято. Мы все знаем, что нормальной формой изложения благодарностей является упоминание фамилий в начале или конце работы. Но как часто всё обходится и без этого! А наука, особенно наша, никогда не делается в одиночку. Поэтому отдаю долг, накопившийся за многие годы, тем, кто шел со мной и в солнце и в непогоду.
Без клинициста действительно не ввести в обиход медицины новые приемы лечения, не довести их до больного. Но разрабатывались они сотрудниками Отдела нейрофизиологии человека и теми, кто работал вместе с сотрудниками отдела, но не мог ранее войти в отдел по паранаучным мотивам.
С нейрохирургом Феликсом Александровичем Гурчиным работали вместе Алла Николаевна Шандурина, Светлана Александровна Дамбинова, Владимир Александрович Отеллин, Святослав Всеволодович Медведев. Алла Николаевна – автор метода электрической стимуляции зрительного нерва с целью восстановления зрения при его частичных атрофиях. Много лет проводя электрическую стимуляцию мозга вместе с Владимиром Михайловичем Смирновым и наблюдая ее эффекты, она попробовала вначале вместе с профессором-нейрохирургом Виталием Александровичем Хилько стимулировать зрительные нервы и у больных с диагнозом атрофия зрительного нерва. Дальше она продолжала работать с В.А. Хилько и с Ф.А. Гурчиным, все время совершенствуя метод. Как и о некоторых других решениях нашего отдела, здесь вполне правомерно сказать: «впервые в мире». Однако, в отличие от некоторых других решений, метод Шандуриной стал методом массового лечения больных, преимущества метода – в его эффективности и доступности.
Теперь уже нейрохирург Станислав Васильевич Можаев – почти старожил. Пришел несколько позже других и лишь постепенно стал своим (в Институте мозга человека РАН!). А сейчас на него ложится основная часть стереотаксических операций, он ведет с нами разборы тяжелейших больных.
Светлана Александровна Дамбинова – нейрохимик. Нейрохимик – со свойственным этому клану представлением о престижности и непрестижности различных современных работ так называемого молекулярно-биологического направления. Чего мне стоило ее, преданную глутаматным рецепторам, хоть частично развернуть в сторону назойливо изводившего меня вопроса: «Ну хорошо, лечим электростимуляцией. Лечим. Но ведь даже клетка, по крайней мере существенно, не повреждается. Нервная клеточка рядом с электродом продолжает жить и работать. Так чем же мы лечим??» Искали изменения в медиаторных системах – да, изменения идут по ходу стимуляции, стабилизируются по достижении лечебного плато, но все это ничего не прибавило к возможности лечения. Светлана Александровна и ее расторопные сотрудники наконец согласились посмотреть, что же делается с пептидным спектром спинномозговой жидкости. И, как видно из текста книги, кое-что интересное обнаружили. А дальше вместе с Ф.А. Гурчиным создали новый метод со сложным названием – аутогемоликворотрансфузия. А еще дальше – неинвазивное применение тех же пептидов. Что же касается глутаматных рецепторов, здесь ее слава распространяется далеко – и как теоретика, и как практика.
