Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. - Каменецкий Евгений (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Увы, мои миролюбивые предположения не оправдались. Война не затихала все эти годы, она продолжается и поныне. Из Балтии (так теперь называется этот регион) потянулись в Россию скорбные процессии: оттуда выдворяют не только живых — выдворяют мертвых. В Вильнюсе сбросили с пьедестала монумент командующему фронтом генералу И. Д. Черняховскому, освобождавшему этот город. Прах полководца перенесен в Россию. Что дальше? Вслед за командующим двинутся полки его павших солдат? Куда им идти? Страшно подумать: мертвецы — беженцы.
Поветрием беспамятства веет из бывших республик Союза. И там нашлись силы, скорые на расправу с нашим прошлым. Горячие головы крушат памятники и монументы героям войны, выдающимся деятелям нашего прошлого, словно вся история начинается с них самих. Еще хуже (хотя куда уж хуже?) тот вандализм, который разного рода подонки творят над могилами скрытно, под покровом ночи. Волна осквернений уже прокатилась по кладбищам Саратова, Ростова-на-Дону, Мурманска, Санкт-Петербурга, Москвы. Какое кощунство!
Обеспокоенный этим, шел я в Сокольники майским утром на встречу с однополчанами в День Победы. Собралось человек пятьдесят. Из пяти тысяч — пятьдесят, из них лишь двое иногородних: из Кемерово и Дзержинска Нижегородской области. И ни души «из ближнего зарубежья». А ведь на фронте в корпусе был представлен едва ли не весь Советский Союз.
По давней журналистской привычке наблюдаю со стороны, как, поджидая однополчан, что-то помечает в записной книжице невысокий худощавый человек в джинсовой кепке с коротеньким козырьком, прикрывающим лоб, со звездой Героя и полдюжиной орденов на груди. Это председатель Совета ветеранов нашего корпуса Иван Алексеевич Сорокин — тот самый лихой командир 10-го разведбата, который перед наступлением призывал беречь танки и с юморком отзывался о разведчиках-мотоциклистах. Он-то и сказал мне, что никого из саперов на встрече нет, а мой комбат майор Попов Николай Македонович болен.
Я позвонил комбату, поздравил с праздником, спросил о здоровье.
— Прижало немножко. Говорят, сосуд какой-то подкачал…
Я рассказал, что пишу очерк о саперах, вернее, всего об одном задании для роты капитана Куриленко — проложить маршрут танкистам под Шяуляем и спросил, помнит ли комбат тот случай, когда одним снарядом убило нескольких наших саперов?
— Да разве все упомнишь? Сколько их было, таких случаев? Трижды за войну обновлялся батальон. А ведь немаленький был, человек пятьсот. Ты Сашке в Новгород позвони, он должен помнить…
Сашка — это капитан Бобренко Александр Петрович, начальник штаба батальона.
— А может, ротного разыскать? Он москвич…
Комбат помолчал, а потом как-то глухо и отрешенно ответил:
— Умер твой ротный. И Сулягин умер, и Надточий умер…
Он называл своих ближайших помощников на войне, с которыми совершил, может быть, самое значительное свое дело в жизни. Сулягин Иван Иванович, старший лейтенант, командир 1-й роты, талантливый московский архитектор. В 45-м или 46-м, когда уже не надо было минировать да подрывать, когда пришла пора учить солдат строить, он со своей ротой по собственному проекту соорудил на берегу немецкого озера такой терем из еловых бревен-карандашей, что из всей округи люди приходили любоваться.
Надточий Сергей Николаевич, подчеркнуто аккуратный даже во фронтовой обстановке, тоже старший лейтенант, помпотех, отвечал за боевую готовность всей матчасти батальона. А это нелегкая ноша. Уходят люди, пополняя списки безвозвратных потерь…
Этот разговор с комбатом был в 1993 году, а годом позже, в 1994-м, отправляясь 9 мая на традиционную встречу ветеранов корпуса, я уже знал, что не придет больше и мой комбат в Сокольники — он умер в марте, не дожив двух месяцев до светлого праздника Победы.
На встречу пришло человек 20–25. Нас все меньше и меньше. Снова в своей серой джинсовой кепочке председатель Совета ветеранов Иван Алексеевич Сорокин в окружении однополчан. Он оживлен и энергичен, а ведь недавно отпраздновал восьмидесятилетний юбилей. Бойцы вспоминают минувшие дни. И есть что вспомнить — за плечами вон какой путь! Оставшись после войны в рядах Вооруженных Сил, Иван Алексеевич много лет передавал свой опыт другим на знаменитых офицерских курсах «Выстрел».
Лучатся улыбками лица, будто и не стареют они, у близнецов — братьев Первовых, Геннадия и Ярослава. Они мои годки, тоже с двадцать пятого. В сорок третьем, когда назревали события на Курской дуге, им даже не дали доучиться в военном училище и двинули в самое пекло раскалившейся войны — под Обоянь. Оттуда и начался их боевой путь. Мало уцелело тех ребят.
Братьев Первовых судьба хранила, хотя осколки оставили свои отметины на их телах — Ярослава ранило вскоре, под Курском, а Геннадия — годом позже, уже в Румынии. Но братья дошли до Победы, а дальше жизнь сложилась так, что один стал военным медиком, другой — связистом. Один в поликлинике, другой — на кафедре, в институте, до сих пор. Не стареют душой ветераны!
Худощавый и загорелый, с командирской сумкой через плечо — словно только что из штаба, где он получил новое боевое задание, — секретарь нашего Совета Виль Матвеевич Быков. Оглядев наше скромное воинство, пошутил: на один взвод наберется…
С Быковым мои пути пересекались не только на фронте, но и в мирной жизни. Оказывается, мы в один и тот же год поступили на один и тот же филологический факультет Московского государственного университета, только я на отделение журналистики, а он предпочел романо-германскую филологию. Вскоре наше отделение отпочковалось в самостоятельный факультет, но многие лекции мы слушали вместе. Нашими учителями были в то время звезды первой величины — профессора Благой, Радциг, Соколов, Поспелова, Гудзий, Самарин и многие другие замечательные ученые и педагоги. О таких ученики их хранят добрую память всю жизнь. По настоянию профессора Р. М. Самарина аспирант Быков был направлен на языковую практику в США, что и определило весь его дальнейший жизненный путь как исследователя, научного работника. Он много лет проработал в Академии наук, написал ряд книг, а в этот раз, беседуя со мной, вдруг задал вопрос, который удивил бы любого, оказавшегося на моем месте. Он спросил: нет ли у меня связей с «Собеседником», которому хотел бы предложить одну интересную работу. «О чем?» — поинтересовался я. «Это моя переписка с дочерями Джека Лондона»…
Вот такие люди пришли на встречу в Сокольники 9 Мая. О каждом из них можно написать захватывающую историю. В бою они не раз смотрели смерти в глаза, им подвластны высокие вершины человеческого духа. В одном они бессильны — как и я, как и другие ветераны: они ничего не могут поделать с дикостью и варварством нелюдей, оскверняющих наше прошлое, нашу память. Одна надежда — на то, что когда-нибудь этот разгул остановит суровый закон.
…Ровно в полдень танкисты, ветераны других частей и соединений двинулись под музыку оркестра по аллеям парка к месту главного торжества — открытой летней эстраде. Они шли сквозь строй москвичей и гостей столицы, встречающих их улыбками и цветами. И когда ведущий этот праздник представил собравшимся в театре ветеранов 3-го гвардейского дважды орденоносного Котельниковского танкового корпуса — в аллеях парка, в верхушках чуть задымившихся свежей листвой берез долго не смолкали аплодисменты в честь тех, кто сполна выполнил свой долг перед Родиной.
Владимир Василевский. Переправа, переправа…
Признаюсь, давно мечтал побывать в этом городке, где в годы Великой Отечественной войны принял бой. И вот я в Лодейном Поле. Это севернее Ленинграда. На встрече со своей юностью.
Милый, уютный городок. Неторопливая улица с ясноокими домами. А сколько здесь сирени! В бело-фиолетовых облаках стоит Лодейное Поле, когда она цветет. Горожане чтят подвиги наших солдат, их имена носят улицы, школы, скверы.
Направляюсь в Парк Победы, что разбит уже после войны на крутом берегу Свири. На том самом месте, где 1005 дней наши части держали оборону. Как ни стремился враг, а войска маршала Мерецкова так и не дали ему сомкнуть здесь второе, большое кольцо блокады вокруг Ленинграда.
