Дневники - Гиппиус Зинаида Николаевна (книги бесплатно читать без .TXT) 📗
Видела Н. И. - из Царского. На минутку в кухне, всю обвязанную, как монашенка. Обещала скоро опять быть, подробно рассказать, как она со своим мальчиком пыталась уйти с отступающими белыми и - вернулась назад.
- Но отчего же они...? спрашиваю.
- Их было всего 1 корпус. Да красные и не дрались. Послали башкир. Ну, этим все равно. А потом нагнали столько "человечины"...
Боже мой, Боже мой! Ведь эта "человечина" - ведь это и есть опять все то же "китайское мясо"...
Д. С. видел у заколоченного Гостиного Двора священника, протягивающего руку за милостыней.
Если будет "мир" с ними... Я поняла, что этого нельзя перенести. И это не простится.
Неужели есть какая-нибудь страна, какое-нибудь правительство (не большевиков), думающее, что может быть, физически может - мир с ними? Черт с ней, с моралью. Я сейчас говорю о конкретностях. "Они" подпишут всякие бумажки. Примут все условия, все границы. Что им? Они безграничны. Что им условия с "незаконным" (не "советским") правительством? Самый их принцип требует неисполнения таких условий. Но фикция мира в их интересах. Одурманив ею народ, приведя его к разоружению, - они тихими стопами внедрятся в беззащитную страну... ведь это же, прежде всего, партия "подпольных" действий. А в кармане у них уже готовые составы "национальных" большевистских правительств любой страны. Только подточить и посадить. Выждать, сколько нужно. "Мирный" переворот, по воле народа!
Каждое правительство каждой страны, - какой угодно, хоть самой Америки! подписывая "мир" с большевиками - подписывает прежде всего смертный приговор себе самому. Это 2х2 =4.
Ну, а если после войны Европа стала думать, что 2х2 =5?
Англия, в лице Ллойд-Джорджа, вероятно, и не очень честна, и не очень умна, а к тому же крайне невежественна. В последнем она сама наивно признается.
Почти юродивое идиотство со стороны Европы посылать сюда "комиссии" или отдельных лиц для "ознакомления". Ведь их посылают - к большевикам в руки. Они их и "ознакомливают". Строят декорации, кормят в Астории и открыто сторожат денно и нощно, лишая всякого контакта с внешним миром. Попробовал бы такой "комиссионер" хотя бы на улицу один выйти! У дверей каждого - часовой.
Отсюда и г-н Форст (о нем я своевременно писала, да он, как немец, чувствует органическое "влечение, род недуга" к большевизму... русскому), отсюда и этот махровый дурак мистер Гуд, разъезжающий в поезде Троцкого и, купленный вниманием добрых большевиков к его особе, - весь растекшийся от умиления.
Нет! пришлите, голубчики, кого-нибудь "инкогнито". Пришлите не к ним - а к нам. Пусть поживут, как мы живем. Пусть увидят, что мы все видим. Пусть полюбуются и как существует "смысл" страны - ее интеллигенция. Вот будет дело.
А приезжающие к большевикам... могли бы и не трудиться. Пусть читают, не двигаясь с места, большевистские прокламации. Совершенно так же будут "осведомлены".
Неужели и добровольцев не найдется для "инкогнито"?
Кричу, никогда не кончу кричать об этом!
Н. И. говорит: "...они (белые) не понимают... они думают, что тут еще остались живые люди..."
Живых людей не связанных по рукам и ногам - здесь нет. А связанных, с кляпом во рту, ждущих только первой помощи - о, этих довольно! Такие "живые" люди почти все, кто еще жив физически.
Опять и опять вызываю добровольцев на "инкогнито"! Но предупреждаю: риск громадный. Весьма возможно, что тех, кто не успеет подохнуть (с непривычки это - в момент) - того свяжут или законопатят, как нас. Доведут быстро до троглодитства и абсурда.
Мы недвижны и безгласны, мы (вместе с народом нашим) вряд ли уже достойны называться людьми - но мы еще живы, и - мы знаем, знаем...
Вот точная формула: если в Европе может, в XX веке, существовать страна с таким феноменальным, в истории небывалым, всеобщим рабством, и Европа этого не понимает, или это принимает - Европа должна провалиться. И туда ей и дорога.
Да, рабство. Физическое убиение духа, всякой личности, всего, что отличает человека от животного. Разрушение, обвал всей культуры. Бесчисленные тела белых негров.
Да что мне, что я оборванная, голодная, дрожащая от холода? Что - мне? Это ли страдание? Да я уж и не думаю об этом. Такой вздор, легко переносимый, страшный для слабых, избалованных европейцев. Не для нас. Есть ужас ужаснейший. Тупой ужас потери лица человеческого. И моего лица, - и всех, всех кругом...
Мы лежим и бормочем, как мертвецы у Достоевского, бессмысленный "бобок... бобок..."
Гроб на салазках. Везут родные. Надо же схоронить. Гроб на прокат. Еще есть?
Бабы, роя рвы в грязи: "а зачем тут окопы-то ефти?" Инструктор равнодушно: "да тут белые в 30 верстах".
Индия? Евреи в Египте? Негры в Америке? Сколько веков до Р. Хр.? Кто - мы? Где - мы? Когда - мы?
При свете ночника. Странно, такая слабость, что почти ничего не понимаю. Надо стряхнуть.
Последние дрова. Последний керосин (в ночниках). Есть еще дрова, большие чурки, но некому их распилить и расколоть. Да и пилы нету.
Ш-скую выпустили. Держали в трех тюрьмах, с уголовными и проститутками. Оказалось потом, что за то, что у нее есть какой-то двоюродный брат (а она с ним не видится), который хотел перейти финляндскую границу. Мужа ее, арестованного за то же, потеряли в списках.
Они оба - муж и жена, - очень интеллигентные люди, создатели одной из самых популярных в Петербурге гимназий и детского сада. Большевики, полуразрушив заведение, превратив его в "большевистскую школу", оставили чету Ш. заведующими.
Кстати еще о большевистских школах. Это, с известной точки зрения, самое отвратительное из большевистских деяний. Разрушение вперед, изничтожение будущих поколений. Не говоря уже о детских телах (что уж говорить, и так ясно!) - но происходит систематическое внутреннее разлагательство. Детям внушается беззаконие и принцип "силы, как права". Фактически дети превращены в толпу хулиганов. Разврат в этих школах - такой, что сам Горький плюет и ужасается, я уже писала.
Девочки 12-13 лет оказываются беременными или сифилитичками. Ведь бывшие институты и женские гимназии механически, сразу, сливают с мужскими школами и с уличной толпой подростков, всего повидавших - юных хулиганов, - вот общий, первый принцип создания "нормальной" большевистской школы. Никакого "ученья" в этих школах не происходит, да и не может происходить, кроме декоративного, для коммунистов-контролеров, которые налетают и зорко следят: ведется ли школа в коммунистическом духе, поют ли дети "Интернационал" и не висит ли где в углу забытая икона. Насчет ученья - большевики, кажется, и сами понимают, что нельзя учиться
1) без книг, 2) без света, 3) в температуре, в которой замерзают чернила, 4) с распухшими руками и ногами, обернутыми тряпками, 5) с теми жалкими отбросами, которые посылаются раз в день в школу (знаменитое большевистское "питание детей!") и, наконец, с малым количеством обалделых, беспомощных, качающихся от голода учительниц, понимающих одно: что ничего решительно тут нельзя сделать. Просто - служба; проклятая "советская" служба - или немедленная гибель. Учителей нет совершенно естественно: старые умерли, все более молодые мобилизованы.
Американцев бы сюда, так заботящихся о детях, что даже протестовавших против блокады: бедным большевичкам, мол, самим кушать нечего, и то они у себя последний кусок вырывают, чтобы деток попитать; снимите, злые дяди, блокаду и расцветут бедные "красные" детки бывшей России!.. Кажется и мистер Гуд, разъезжающий в императорском поезде Троцкого и кушающий там свежую икру, лепетал что-то в этом роде.
Ну, да все равно. Бог с ней и с Америкой. Какая там Америка! Далеко Америка! И довольно об этом. Скажу еще только, что случай позволил мне наблюдать внешнюю и внутреннюю жизнь "советских школ" очень близко и что все, что я говорю, я говорю ответственно и с полным знанием дела. Я имею осязательные фактические данные и - полное беспристрастие, ибо лично тут никак не заинтересована. Все дети для меня равны. Ибо всякий человек должен придти в такой же бездонный ужас, как и я, - если он только действительно увидит, своими глазами, то, что вижу я.
