Когда любовь была «санкюлотом» - Бретон Ги (читать книги онлайн полностью TXT) 📗

Веселые песенки распевали на всех углах. Вот пример такого творчества:

Она в семье живет большой

И вертит всем и вся.

Пред гувернанткою такой снимаю шляпу я.

Исполнить всякий ее каприз спешит глава семьи,

Детишки, смирно, глазки вниз, ей вторят со скамьи.

Она и лекарь, и больной — актриса хоть куда!

Она вам тоже кое-что покажет, господа.

С ее талантами легко, не потеряв лица,

Учить детей одной рукой, другой — ласкать отца!

Так благонравна и скромна, хороший знает тон,

Но это видимость одна,

И место ей — притон!

Это было не очень любезно и очень обидно. Госпожа де Жанлис ответила своим обидчикам презрением и продолжила образовывать Филиппа согласно «философским доктринам». Она мечтала сделать из него народного героя. А для этого все средства были хороши. В 1784 году, восемь месяцев спустя после первого полета монгольфьера, она усадила своего любовника в корзину шара братьев Робер.

— Я собираюсь в Орлеан, — просто сказал герцог [14] толпе, пришедшей в парк Сен-Клу, чтобы проводить шар.

Увы, все пошло не так. Филипп, выбросивший весь балласт сразу, мгновенно оказался на высоте 3000 метров и вынужден был проколоть оболочку «Каролины», чтобы спуститься.

Падение было головокружительным, приземление ужасным, а испуг свидетелей неописуемым.

И приземлился герцог не в Орлеане, а в парке Медона — весь Версаль хохотал.

Уязвленный Филипп поклялся, что на этот раз докажет двору, что с ним следует считаться…

И возможность вскоре представится ему.

Пока парламент глухо сопротивлялся королевской власти, Людовик XVI собрал 19 ноября 1787 года парламентариев в главном зале Дворца правосудия, чтобы заставить их издать указ, позволяющий выпустить 420-миллионный заем.

Герцог Орлеанский накачавшийся вином, «чтобы оно зажгло его кровь и придало ему храбрости и дерзости, которых он был лишен от рождения», сел недалеко от короля. Когда некоторые друзья Филиппа спросили, будет ли эдикт поставлен на голосование, Ламуаньон ответил:

— Если бы король был обязан подчиняться воле большинства, именно оно диктовало бы законы, а не монарх, а это не согласуется с конституцией нашего правительства, это монархия, а не аристократия [15].

Сторонники Филиппа запротестовали и потребовали голосования. Вместо ответа король встал и сказал:

— Я приказываю, чтобы этот эдикт был внесен в реестр моего парламента и исполнялся по всей форме и содержанию.

Не успел король сесть, как со своего места поднялся герцог Орлеанский. Все мгновенно затихли.

Голова его была начинена идеями госпожи де Жанлис, свою роль сыграло и вино. Филипп дерзко взглянул на короля и закричал:

— Это незаконно!

Никто еще никогда не смел публично критиковать короля Франции. Монарх был поражен. Он пролепетал:

— Это законно, потому что я так хочу!

Если бы он произнес это уверенно, то был бы достоин славы Людовика XIV; его неловкость стала ошибкой.

Взволнованный Людовик XVI закрыл заседание и вернулся в Версаль, а Филиппа в этот момент восторженно приветствовали парламентарии. Его выступление открыло дорогу революции.

Госпожа де Жанлис ликовала…

На следующее утро Филипп получил от короля приказ о немедленном изгнании.

Прочитав, что ему надлежит отправиться в Вилле-Котрэ, он пришел в неистовую ярость и произнес в адрес королевы, которую ненавидел, несколько бранных слов. Потом он начал пинать ногами буфет, распевая во все горло вульгарную песенку, в которой поносилась проклятая австриячка. Вот три куплета из нее (их пели на мотив «Мальбрука») [16]:

А вот Мари-Антуанетт, ее распутней в мире нет.

Продажные девицы — пред нею голубицы.

Чтоб утолить любви экстаз,

Троих мужчин зовет зараз.

А что же делают они?

Здесь нет большой загадки:

Под одеялом короля

Играют вместе в прятки.

А коли нет мужчин вокруг,

И Полиньяк не с ней,

Она займет своих подруг

Забавой посрамней.

«Французские штучки» — скромней этой сучки,

Которая ждет кобеля,

Все шлюхи Парижа на голову ниже

Законной жены короля.

Вот эту паскуду — в короне покуда

Мы выгоним вон из страны.

Пусть ведьмы к себе на шабаш приглашают

Любимую дочь сатаны.

Песенка о Мальбруке известна с 1781 года. Ее впервые спела при дворе кормилица, госпожа Пуатрин (по-французски — г-жа Рудь).

Австрийскую квочку, испортив ей ночку,

К родне отвезет батальон.

А коль не захочет — нож повар наточит

И сварит отличный бульон.

Дав таким образом выход своему гневу, Филипп собрал чемоданы, сел в коляску вместе с Мари-Аделаидой и уехал в свою новую резиденцию.

Путешествие вышло мрачным. Трясясь в коляске, насквозь продуваемой ноябрьским ветром, изгнанник с грустью думал об оставленных им в Париже двух женщинах.

С тех пор как госпожа де Жанлис, слишком занятая воспитанием детей, лишь иногда отвечала на его страсть, герцог Орлеанский нашел ей двух заместительниц.

Да, ему понадобились в постели две женщины, чтобы заменить пылкую графиню. Этими дамами были госпожа де Бюффон и одна англичанка, госпожа Эллиот.

Первая, урожденная Франсуаза-Маргарита Бувье де Сепуа, которую все называли Аньес, вышла замуж за графа Луи де Бюффона, сына известного естествоиспытателя. Он был так глуп, что Ривароль называл его «худшей главой естественной истории его отца». Очень скоро Аньес покинула этого болвана, чтобы отдаться удовольствиям в объятиях многих благородных господ, добивавшихся ее ласк.

Герцог Орлеанский поселил ее в маленьком доме на улице Бле и навещал там каждый вечер, отдыхая от политики…

Второй, Грейс-Дерлаймпл Эллиот, было двадцать лет, как и Аньес. Эта элегантная остроумная блондинка обладала пылким темпераментом, очень подходившим герцогу. Она часто приезжала в Монсо, чтобы попросить герцога утолить ее внутренний жар. Он оказывал ей эту любезность на канапе, радуясь возможности продемонстрировать этой прекрасной островитянке, что он не более воздержан, чем она…

Однако предпочитал он все же госпожу де Бюффон. Герцог, влюбленный, как школяр, писал ей нежные записки и осыпал подарками.

«Вы нежны и слабы, как росинка, — писал он, — я храню в ящике стола, за которым работаю, прядь ваших белокурых волос. Вашему очарованию нет равных…»

Очарование молодой женщины было так велико, что дна покорила даже Мари-Аделаиду. Совершенно счастливая видеть мужа в постели такой достойной особы, герцогиня на коленях возблагодарила Бога. Однажды она написала Филиппу следующее замечательное письмо:

«Признаюсь вам, что была в отчаянии от вашей связи с этой женщиной. Я уже привыкла к вашим фантазиям и безумно боялась, что эта связь лишит меня вашей привязанности. Но поведение госпожи де Бюффон заставило меня отказаться от предвзятого мнения о ней, которое внушили мне посторонние. Я увидела в ней такую искреннюю привязанность к вам, такое бескорыстие, такое доброе отношение ко мне, что я не могу не интересоваться ею. Та, что так любит вас, имеет право и на мою дружбу…»

Очаровательная женщина!

В Вилле-Котрэ Филипп так скучал без госпожи де Бюффон, что послал к ней барона де Безенваля.

— Скажите ей, пусть найдет любой способ приехать ко мне!

Через несколько дней, несмотря на формальный запрет приближаться к изгнаннику, Аньес покинула Париж и отправилась в Нантей, где Филипп назначил ей свидание. Любовники были так счастливы, что забыли малейший стыд, и, не стыдясь ни слуг, ни окружающих, «жадно ласкали друг друга, дав волю рукам». После этого немедленно удалились в комнату и улеглись на огромную кровать. Радость от встречи была, должно быть, невероятна, потому что, по словам одного из лакеев, «до вечера крики наслаждения разносились по всему дому».