Жак Казот - де Нерваль Жерар (читаемые книги читать .TXT) 📗
Не в силах воспротивиться общему примеру, я принялась зевать, как другие.
– Ну вот и еще одна зевака явилась! – произнесла массивная женская голова, стоявшая напротив меня. – О господи, до чего же тоскливо! – И она продолжала зевать еще усерднее.
– Но, по крайней мере, эти уста еще молоды и свежи! – возразила другая голова. – А какие беленькие зубки!
Затем, обратясь уже прямо ко мне, она спросила:
– Могу ли я узнать, сударыня, имя любезной товарки по несчастью, которую послала нам фея Багас?
Я взглянула на говорившую со мной голову – она принадлежала мужчине. Я не могла различить ее черты, но выражение ее было живое и уверенное, а в голосе звучало неподдельное сострадание.
Я начала было рассказывать: „У меня есть брат…“, но мне не дали окончить даже эту первую фразу.
– О господи! – воскликнула женская голова, первою заговорившая со мною. – Еще одна болтушка со своими историями; мало нам докучали всякими несносными россказнями! Лучше уж зевайте, милочка, а братца вашего оставьте в покое! Ну у кого из нас нет братьев?! Не будь у меня моих, я бы нынче преспокойно царствовала, а не торчала бы здесь!
– Боже милостивый! – сердито отвечала мужская голова. – Ишь как вы заважничали; не с вашей бы физиономией эдак заноситься!
– Какая неслыханная наглость! – воскликнула та. – Ах, будь при мне руки-ноги!..
– Да будь при мне одни только руки!.. – отозвалась ее противница. – Впрочем, – продолжала она, обращаясь ко мне, – судите сами: на что способна голова?! Все ее угрозы – лишь пустая болтовня!
– О, не кажется ли вам, что спор ваш переходит все границы приличия? – заметила я.
– Ах, нет, не мешайте нам препираться, уж лучше ссориться, чем зевать со скуки. Чем еще могут заниматься люди, имеющие лишь глаза да уши и обреченные целый век томиться вместе; ведь мы не имеем, да и не можем завязывать новых знакомств, особливо приятных; стало быть, нам и злословить-то не о ком…
Голова еще долго продолжала бы разглагольствовать, но вдруг всех нас охватило неудержимое желание чихать; миг спустя чей-то неведомый гортанный голос приказал нам искать отрубленные части наших тел; тут же головы покатились туда, где были свалены эти последние».
Не странно ли найти в иронично комической поэме весьма молодого автора кровавое видение отрубленных голов и мертвых тел? Эта причудливая, на первый взгляд, выдумка о заточенных вместе женщинах, воинах и ремесленниках, ведущих споры и отпускающих шуточки по поводу пыток и казней, скоро воплотится в жизнь в тюрьме Консьержери, где будут томиться эти знатные господа, дамы, поэты – современники Казота; да и сам он сложит голову на плахе, стараясь, подобно другим, смеяться и шутить над фантазиями неумолимой феи-убийцы, чье имя – Революция – он тридцать лет назад еще не смог назвать.
IV
Но мы несколько предвосхитили события: едва описав две трети жизни нашего героя, вдруг приоткрыли перед читателем завесу, скрывавшую последние его дни, заглянув, по примеру самого духовидца, из настоящего в будущее.
Впрочем, в наши планы входило рассматривать Казота и как литератора, и как философа-мистика, но, хотя большинство его книг и несет отпечаток занятий каббалистикой, все же, им, как правило, не хватает догматической убежденности; видимо, Казот не принимал участия в совместных трудах иллюминатов-мартинистов, а просто составил для себя, на основе их идей, личную, особую жизненную концепцию. Однако не следует смешивать эту секту с масонскими организациями того времени, хотя их и связывало определенное внешнее сходство; мартинисты признавали падение ангелов, первородный грех, животворящее Слово Господне и ни в одном существенном пункте не отклонялись от учения церкви.
Самого знаменитого среди них – Сен-Мартена – можно отнести к числу христианских спиритуалистов в духе Мальбранша. Выше мы уже упомянули о том, что он осудил внедрение неистовых духов в Лионскую секту. Как бы ни трактовать это понятие, очевидно, что с тех пор деятельность общества приняла политическую окраску, оттолкнувшую от него многих членов. Быть может, влияние иллюминатов как в Германии, так и во Франции, было сильно преувеличено, но нельзя отрицать тот факт, что они оказали сильное воздействие на французскую Революцию, на ее развитие в определенном направлении. Монархические пристрастия Казота удалили его от этого направления, не дав поддержать своим талантом доктрину, чуждую его воззрениям.
Печально видеть, как этот замечательный человек, одаренный писатель и философ, в последние годы своей жизни проникся отвращением к литературному труду и предчувствием политических бурь, которые он бессилен был заклясть. Цветы его поэтического воображения поблекли и увяли; ум, доселе ясный и живой, сообщавший блестящую форму любым, самым причудливым своим измышлениям, проявлялся теперь крайне редко и лишь в переписке политического толка, которая позже и стала причиною процесса над ним, а затем и гибели. И если верно, что некоторым душам дано провидеть грядущие мрачные события, следует назвать это свойство скорее несчастьем, нежели даром небес, поскольку такие люди, подобно злосчастной Кассандре, бессильны убедить других и спастись сами.
Последние годы жизни Казота, проведенные в шампанском имении Пьерри, были, однако же, отмечены счастьем и спокойствием, царившими в его семье. Покинув литературный мир, куда он попадал теперь лишь во время кратковременных наездов в Париж, сторонясь бурной, почти лихорадочной деятельности всевозможных философских и мистических сект, славный Казот, отец очаровательной дочери и двух пылко преданных его убеждениям сыновей, казалось, соединил у себя в доме все необходимое для безмятежного будущего; однако люди, знавшие его в ту пору, свидетельствуют о непрестанно владевшей им тревоге, словно за этим ясным горизонтом он уже провидел мрачные тучи.
Дворянин по имени де Пла попросил у него руки его дочери Элизабет; молодые люди давно уже любили друг друга, но Казот, не запрещая влюбленным надеяться на счастье, все же медлил с окончательным ответом. Изысканная, прелестная писательница Анна-Мари сообщает нам некоторые подробности визита в Пьерри друга семьи Казота, госпожи д'Аржель. Она описывает элегантно обставленную гостиную на первом этаже, благоухающую пряными ароматами растений, привезенных с Мартиники госпожою Казот; эта замечательная в своем роде женщина сообщала своему окружению особую, причудливую изысканность. Темнокожая служанка, сидящая подле нее с работою в руках, американские птицы в клетках, множество экзотических безделушек, даже наряд и прическа хозяйки дома – все свидетельствовало о ее нежной привязанности к покинутой родине. «В молодости она была необыкновенно хороша собою и сохранила красоту поныне, хотя имела уже взрослых детей. Ее отличала небрежная, томная грация, вообще свойственная креолкам; легкий акцент придавал ее тону что-то детское и в то же время ласкающее; он делал ее еще более обольстительной. Рядом с нею на подушке лежала крошечная болонка; собачку звали Бьондеттою, как малютку-спаниэля из „Влюбленного дьявола“».
Маркиза де ла Круа, вдова знатного испанского вельможи, высокая и величественная пожилая дама, считалась членом семьи и пользовалась в ней большим авторитетом, поскольку убеждениями и образом мыслей совершенно сходилась с Казотом. Уже многие годы она была одною из ревностных адепток учения Сен-Мартена, которое соединяло ее с Казотом тончайшей духовной связью, считавшейся у мартинистов предвестием будущей совместной жизни. Этот второй, мистический брак Казота, исключающий всякие нескромные предположения ввиду почтенного возраста обеих сторон, причинял госпоже Казот не столько огорчение, сколько тревогу чисто человеческого свойства, внушенную смятением, гнетущим эти две благородные души. Трое же детей, напротив, искренне разделяли мысли их отца и его старой подруги.
Мы уже высказали свое мнение по этому поводу; однако всегда ли нужно соглашаться с канонами того вульгарного здравого смысла, который ведет по жизни людей заурядных, не смущая их души темными тайнами грядущего и смерти? И отчего самые счастливые люди так упорно держатся за свою слепоту, делающую их безоружными перед нагрянувшим мрачным событием, когда остается лишь в ужасе плакать и стенать под запоздалыми, но неотвратимыми ударами рока?! Госпоже Казот пришлось страдать тяжелее всех других членов семьи, для которых жизнь была нескончаемой борьбой, где шансы на победу были весьма сомнительны, зато награда казалась обеспеченной наверняка.
