Автобиография - Кристи Агата (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
– Да.
– В таком случае вы не нуждаетесь в том, чтобы подавать заявление заранее. Вы можете купить обычное разрешение и пожениться в вашей приходской церкви сегодня днем.
Разрешение стоило восемь фунтов. Восемь фунтов мы наскребли. После чего началась бешеная гонка.
Мы бросились искать викария, в церкви его не оказалось. Он обнаружился в доме одного из наших друзей и, испуганный, согласился обвенчать нас. Мы ринулись обратно домой, к Пег, чтобы что-нибудь перекусить.
– Не смейте со мной разговаривать, – зарыдала она, – не смейте со мной разговаривать! – и захлопнула дверь у нас перед носом.
Время поджимало все больше и больше. Мы снова побежали в церковь св. Эммануэля. Выяснилось, что нам необходим еще один свидетель. Уже готовая к тому, чтобы выскочить на улицу и обратиться к любому прохожему, я вдруг, по счастливой случайности, встретила девушку, с которой познакомилась в Кливтоне за два года до того. Ивонн Буш, тоже испуганно, решилась экспромтом исполнить роль невестиной подружки и нашего свидетеля. Мы ринулись обратно. В это время церковный органист занимался на своем инструменте и предложил исполнить свадебный марш.
Прямо перед началом церемонии мне пришла в голову печальная мысль, что еще ни одна невеста не была столь мало озабочена своим подвенечным нарядом. Ни белого платья, ни фаты. Я была одета в обыкновенную юбку и блузку, на голове красная бархатная шляпка, и у меня не оказалось времени даже для того, чтобы сполоснуть руки и лицо. Этот факт рассмешил нас обоих.
Вяло прошла церемония, и нам осталось преодолеть послед-нее препятствие. Так как Пег по-прежнему находилась в невменяемом состоянии, мы решили ехать в Торки, остановиться там в «Гранд-отеле» и провести Рождество с моей мамой. Но сначала надо было, конечно, позвонить ей и рассказать обо всем, что произошло. Соединиться с Торки оказалось невероятно трудно, а разговор не принес особого счастья. Дома оказалась Мэдж, которая реагировала на мое сообщение весьма раздраженно:
– Так огорошить маму! Разве ты не знаешь, что у нее слабое сердце! Ты совершенно бесчувственная!
Мы втиснулись в переполненный поезд и к полуночи добрались до Торки, в отеле нам удалось добиться комнаты с телефоном. Меня по-прежнему не покидало чувство вины: мы причинили всем столько беспокойства и огорчений. Все, кого мы любили, были недовольны. Я предавалась этим печальным размышлениям – в отличие от Арчи. Не думаю, чтобы он хоть на мгновение задумался, а если и да, то вряд ли хоть сколько-нибудь озаботился: жалко, конечно, что все огорчились и всякое такое, но что же поделаешь? В любом случае, мы поступили правильно, он не сомневался в этом. Но была одна вещь, которая действительно волновала его. Выходя из поезда, он с заговорщической миной показал мне еще один предмет багажа.
– Я надеюсь, – сказал он новобрачной, – что ты не рассердишься.
– Арчи! Но ведь это же дорожный несессер!
– Да, я не вернул его тогда. Ты ведь не рассердишься, правда?
– Нет, конечно, – рассмеялась я, – я даже очень рада.
Так получилось, что во время путешествия – можно сказать, свадебного – с нами оказался дорожный несессер. У Арчи вырвался вздох облегчения. Он в самом деле боялся, что я рассержусь.
Если день нашей свадьбы ознаменовался чередой боев и серией ссор и споров, то Рождество принесло благословенный покой. Всем хватило времени, чтобы оправиться от неожиданности. Мэдж встретила нас со всей нежностью, забыв, как осуждала меня; мама преодолела свои сердечные недомогания и была счастлива вместе с нами. Надеюсь, что Пег тоже пришла в себя (Арчи заверил меня в этом). Так что мы сполна насладились веселым рождественским праздником.
На следующий день я отправилась с Арчи в Лондон и попрощалась с ним, – он уезжал обратно во Францию. Нам предстояли шесть месяцев разлуки.
Я возвращалась к своей работе в госпитале, где уже вовсю ходили слухи об изменении моего семейного положения.
– Сестр-р-ра! – Скотти что есть силы раскатывал «р» и стучал по задней спинке кровати тростью. – Сестр-р-ра, подойдите сюда сейчас же! – Я подошла. – Что я слышал? Вы вышли замуж?
– Да, – ответила я, – вышла.
– Вы слышали что-нибудь подобное? – обратился Скотти к обитателям всех остальных кроватей. – Сестра Миллер вышла замуж. Как же теперь ваша фамилия, сестра?
– Кристи.
– А, что ж – добрая хорошая шотландская фамилия. Кристи. Сестра Кристи… Слышали, сестра Андерсон? Теперь это сестра Кристи.
– Я слышала, – сказала сестра Андерсон. – Желаю вам счастья, – довольно формально поздравила она меня. – В отделении только и говорят об этом.
– Вам здорово повезло, сестра, – сказал другой раненый. – Вышли замуж за офицера, насколько я понимаю? – Я ответила, что действительно достигла этого головокружительного успеха. – Да, вам здорово повезло. Но не то чтобы я очень уж удивился – вы хорошенькая девушка.
Приходили месяцы. Война зашла в тупик. Раненые поступали к нам главным образом из траншей. Зима выдалась страшно холодная, у меня на руках и ногах выступили цыпки. Беспрерывная стирка не способствовала тому, чтобы избавиться от них. По мере того как шло время, я чувствовала все большую ответственность, и мне нравилась моя работа. Более привычными становились заведенные порядки во взаимоотношениях сестер и врачей. Я знала, кто из хирургов достоин уважения, знала, кто из них в глубине души презирает весь больничный персонал. Мне не приходилось больше вычесывать вшей, снимать впопыхах наложенные повязки; полевые госпитали перевели во Францию. И, несмотря на это, наш госпиталь был по-прежнему переполнен. Выздоровел и выписался наш маленький шотландец, поступивший с переломом ноги. Во время своего путешествия домой он снова упал на вокзальном перроне, но жажда возвращения в родные места, в Шотландию, оказалась столь велика, что он не сказал никому ни слова о том, что снова сломал ногу. Он терпел смертельную боль, но все-таки добрался до пункта своего назначения, где ему пришлось снова лечить перелом.
В дымке воспоминаний вдруг с полной отчетливостью всплывают и оживают отдельные эпизоды. Например, как юная стажерка, ассистировавшая в операционной, осталась убрать там и я должна была помочь ей отнести в печь ампутированную ногу. Немного чересчур. Потом мы отмывали от крови операционный стол. Думаю, она была слишком юной и неопытной, чтобы в одиночестве выполнять такие задания.
Помню сержанта с преисполненным серьезностью лицом, я помогала ему сочинять любовные письма. Он не умел ни читать, ни писать и весьма приблизительно сообщил мне, что ему хотелось бы поведать.
– Так будет прекрасно, сестра, – одобрил он то, что я сочинила. – Вы не можете написать три таких?
– Три? – переспросила я.
– Ага, – сказал он. – Одно – Нелли, другое – Джесси, а третье – Маргарет.
– Вам не кажется, что лучше бы написать их немножко по-разному?
Он подумал немного.
– Нет. Все главное я написал.
Каждое письмо поэтому начиналась одинаково: «Надеюсь, письмо застанет Вас в добром здравии, в каком и я пребываю, только посвежее и порозовее». И кончалось: «Твой до гробовой доски».
– А вы не думаете, что они узнают одна от другой? – спросила я с некоторым любопытством.
– Не-а, не думаю, – ответил он. – Они ведь живут в разных городах и не знают друг друга.
Я спросила его, не собирается ли он жениться на одной из них.
– И да и нет. Нелли, она хорошенькая, приятно посмотреть. Но Джесси более серьезная, и она уважает меня, думает, что я большой человек.
– А Маргарет?
– Маргарет? Маргарет… она меня так смешит, очень уж она веселая. В общем, посмотрим.
Потом я часто задавала себе вопрос, женился ли он на какой-нибудь из этих трех девушек или нашел четвертую, которая соединяла в себе красоту, серьезность и веселость.
Дома все более или менее шло по-прежнему. На смену Джейн пришла Люси, всегда говорившая о предшественнице с большим уважением и называвшая ее не иначе как миссис Роу:
