Наша война - Листер Энрике (читаем книги бесплатно txt) 📗
Профессиональные военные, анархисты и социалисты также обвиняли Негрина и Рохо и в благосклонности к частям, которыми командовали коммунисты. Действительно, Рохо был вынужден в трудные и ответственные моменты опираться на командиров-коммунистов, и, к несчастью, почти всегда на одних и тех же. Но виной этому был не Рохо, а практика кантонализма, поддерживаемая некоторыми руководителями-социалистами и анархистами. Эта практика приводила к тому, что любая переброска войск встречала невероятные трудности и препятствия. Рохо приходилось идти на компромиссы и маневрировать, что очень осложняло обстановку.
Я упоминал уже, что когда было решено перебросить в Теруэль 46-ю дивизию, генерал Миаха выдвинул свои условия — он потребовал взамен направить к нему в Мадрид 11-ю дивизию. В последние месяцы 1938 года стало ясно, что противник намерен атаковать Каталонию. Рохо в связи с этим отдал приказ Миахе передислоцировать в эту зону войска, но нам прислали несколько сотен новобранцев, необученных и плохо вооруженных.
Одной из самых серьезных ошибок было то, что в окопах Центрального фронта на протяжении всей войны держали великолепные части. А после сражения под Гвадалахарой, в марте 1937 года, стало ясно, что противник переносит свои атаки на другие фронты. Но несмотря на это, части Центрального фронта продолжали оставаться в окопах на Сьерре, Хараме, в Гвадалахаре, Мадриде, и многие из них находились там до конца войны, когда Касадо и Миаха выдали их Франко.
В первые месяцы войны Миаха сыграл положительную роль. Генерал, сражающийся на стороне Республики, производил впечатление на многих людей, хотя его полная неспособность командовать войсками была широко известна. Миаха ничего не понимал в характере нашей войны, как и в характере армии, которая нам требовалась. Мы старались поддержать его авторитет, правда не заслуженный, — это было тогда на пользу нашему делу, и мы считали это своим долгом. Но воспользовавшись авторитетом, созданным ему героизмом бойцов и народа, Миаха пошел на прямое предательство, организовал заговор против правительства и народа и нанес нам удар в спину. Этого можно было избежать, если бы правительство выполняло свои обязанности.
Говорили, что коммунисты поддерживали Миаху потому, что он стал членом Коммунистической партии. Но это совершенно не соответствует истине — идеологически Миаха был ближе к франкистам, чем к республиканцам, что и подтвердилось в конце войны: он легко нашел общий язык с теми, кто организовал заговор, сумел договориться с Франко и положить конец республиканскому режиму. Об интригах Миахи было известно уже в первые месяцы обороны Мадрида, но особенно он проявил себя в ходе сражения на Эбро. Тогда уже не вызывало сомнения, что командиры зоны Центр — Юг не желают оказывать помощь войскам, сражающимся на Эбро. И душой этого сговора являлся Миаха — командующий вооруженными силами зоны Центр — Юг. Для меня это было настолько очевидно, что в первые дни сентября я поставил перед военно-политической комиссией ЦК партии вопрос о том, чтобы мне разрешили ходатайствовать перед Рохо о переводе в зону Центр — Юг и о передаче зоны под мое командование. Но эта просьба была отклонена. И позднее всякий раз, когда я настаивал на этом, то получал отказ.
Нельзя было оставлять Миаху на высшем командном посту в зоне Центр — Юг, нельзя было сохранять в его руках непосредственное командование войсками. Следовало поручить ему такой пост, на котором он не мог бы вредить нашей войне против фашизма. Правительство в данном случае не использовало всей полноты своей власти, и в этом заключалась одна из его грубейших ошибок. Многие военачальники и политики, действовавшие в зоне Центр — Юг, стали вести себя совершенно независимо, а центральное правительство и генеральный штаб не отстаивали свои права и не сумели заставить уважать и выполнять решения центральных органов.
О маневрах капитулянтов было хорошо известно, и следовало вовремя принять меры, чтобы положить им конец.
Например, было известно, что анархистские вожаки уже в начале войны дали своим командирам указание беречь вверенные им воинские части и оружие, чтобы после победы над Франко дать бой коммунистам, другим демократическим силам и совершить свою «революцию». Если в этом отношении что-то и беспокоило нас, коммунистов, то только низкая боеспособность на фронте частей, в которых анархистские руководители имели влияние. Эти войска не могли представлять для нас опасность после окончания войны. Ибо мы прекрасно знали, что части, не проявившие боевой инициативы, не раз бежавшие от противника, не могли стать силой, способной противостоять нашим войскам, прошедшим настоящую школу войны.
Как показали последующие события, опасность заключалась не в планах анархистов на будущее, а в ударе в спину, который был нанесен значительно раньше. И «путч» в Барселоне в мае 1937 года, в котором были использованы войска с Арагонского фронта, достаточно ясно показал, на что способны анархистские лидеры.
Я не хочу смешивать всех руководителей и военных командиров — анархистов в одну кучу. Я встречал в их среде искренних революционеров, знал немало рядовых анархистов, которые храбро сражались в наших частях. Но капитулянтам в конце концов удалось распространить свое влияние и вступить в предательский сговор с фашистами.
5 марта 1939 года анархист Сиприано Мера снял свои части с Гвадалахарского фронта и направил их в Мадрид, где с тыла атаковал войска, защищавшие столицу, — такова была инструкция анархистского руководства. Это было черное предательство и открытая помощь диктатуре Франко. И надо сказать, что фашистский диктатор оценил заслуги анархистов: в то время как сотни тысяч рядовых бойцов были уничтожены, Мера, Мельчор Родригес, Лоренсо Иньиго, Эдуардо Гусман, Оробон Фернандес, Энрико Маркос, Сиприано Дамиано и другие известные анархисты остались невредимы и теперь с пятном предателей на совести оказывают все новые услуги режиму Франко.
Итак, Народная армия создавалась на протяжении всей войны в постоянной борьбе между теми, кто выступал за подлинно народную армию, с присущими ей организационными принципами, методом командования и духом — и теми, кто хотел, чтобы армия лишь носила название народной. Шла повседневная тяжелая борьба между теми, кто считал, что командиры должны вырастать из героев, проявивших себя в огне сражений, на поле боя, и теми, кто стремился основные командные посты отдать кадровым военным по решениям секретариатов и комитетов партий и организаций.
И среди командного состава старой армии в числе командиров, вышедших из ополчения, имелись приверженцы как той, так и другой точки зрения. Те, кто умел воевать и воевал, придерживались первой концепции. Те же, кто воевать не умел, кто хотел нажиться на войне, были сторонниками второй. Среди кадровых военных имелись такие, кто понимал народный характер нашей войны и необходимость соответствующей армии, и они отдали все свои способности делу ее создания. В свою очередь и среди командиров, вышедших из ополченцев, встречались люди, зазубрившие старые уставы, стремившиеся бессмысленно и механически применять их в наших условиях, в то время как война диктовала иные уставы и складывалась новая военная школа. При этом не учитывалось и то, что наша армия была армией добровольцев. Из народа вышли ее бойцы, из народа выросло и подавляющее число командиров. Эта армия была любима народом и окружена его заботами, ибо выражала его идеи, защищала его интересы, свободу и жизнь.
История должна оценить усилия и способности народа, который, несмотря на политику «невмешательства», проводимую реакционными кругами Запада, несмотря на то, что ему противостояла огромная регулярная армия, поддержанная Гитлером, итальянскими и португальскими фашистами, несмотря на организационные трудности, недостатки, ошибки, предательство, сумел создать армию исключительной моральной стойкости, армию, которая выдержала почти три года тяжелейших сражений и одержала не одну победу над сильным противником.
